Все они вчетвером — студент, две медсестры и санитар — поворачиваются и смотрят на Дина.

— Это й-я, — говорит Дин. Он указывает на себя трясущейся рукой. — В ж-жутком состоянии, в-видите. Поэтому я и… п-принял лекарство, я… я д-думал, он умрет. Пожалуйста, дайте его ув-видеть. Пожалуйста?

Они смотрят на Дина еще секунду, потом переглядываются.

Достигается молчаливый консенсус, и оказывается, что флагстаффские сестры не такие уж и плохие.

— Десять минут, — говорит одна из них, наклонившись над Дином, чтобы наскоро проверить пульс и подоткнуть вокруг него одеяла. — Мы все равно пока готовим ваш отсек, так что… Вам обоим нужен покой, но и увидеть друг друга вам явно нужно. Так что даем вам десять минут на то, чтобы друг друга успокоить. Я буду снаружи и послежу за вами. Нелегкое Рождество у вас выдалось, а?

И с этими словами они убирают махровые наручники и разворачивают койку. Потолочные лампы кружатся над Дином, сбоку мелькают белые шторы, и в поле зрения волшебным образом появляется Кас: Дина подвозят прямо вплотную к его койке.

Кас лежит ровно там, где Дин видел его ранее, за Завесой.

Только теперь он в сознании. Его глаза открыты.

И он тянет руки к Дину.

— Все б-было взаправду, — шепчет Дин, пытаясь совладать с дрожью и взять Каса за руки.

— Все было взаправду, — соглашается Кас. Он берет трясущиеся руки Дина в свои, и все в мире вдруг становится на свои места.

Дин выпускает нетвердый вздох. Его зубы по-прежнему стучат, он по-прежнему весь дрожит, бутылки с водой остыли, грудь по-прежнему болит, как будто на нее наступил слон, он едва контролирует руки и с трудом говорит. Но Кастиэль держит его за руки, и все наконец-то в порядке. Впервые с того леденящего душу момента на тропе Светлого ангела все в порядке, потому что Кас сегодня не умрет.

Не умрет сегодня, не умрет завтра, и не умрет на следующей неделе. «Два-три лунных цикла», — сказала Чинди. Может быть, с Касом все будет в порядке целых два месяца!

Его невероятно теплые ладони крепко обнимают руки Дина. «Два месяца, — думает Дин. — Еще два или три месяца…»

Даже два месяца кажутся драгоценным подарком.

— Ох, Дин, ты такой холодный! — говорит Кас, сжимая его руки. Он умудряется подвинуться поближе на кровати, прямо к поручню, так что их разделяет всего пара футов. Дин чувствует, как потеплел воздух над его плечом и ребрами — должно быть, Кас расправил над ним крыло. — Нужно было вернуть тебя скорее, — говорит Кас. — Ты весь дрожишь — я не знал, что твое тело все это время лежало в снегу!

Дин (действительно еще дрожащий) только смотрит на него, упиваясь видом Кастиэля в сознании, такого живого и бодрого. Он замечает и еще одну вещь: у Каса улучшился цвет лица. На его щеках появился почти здоровый румянец. Это настолько необычно, что только сейчас Дин понимает: Кастиэль выглядел бледнее нормы уже месяцы — так давно, что Дин к этому привык. Бедный Кас, должно быть, уже бог знает сколько времени жил с малокровием.

Санитары даже наконец нашли время его помыть: крови на его лице и руках теперь почти нет, и постельное белье заменили на чистое белое. И оно остается белым. Что означает…

— У тебя б-больше нет к-кровотечения, — шепчет Дин.

— Да, судя по всему, оно прекратилось, — говорит Кас, пожав плечами, как будто это едва достойно упоминания. Его, похоже, гораздо больше волнует текущее состояние Дина. — Я должен был отнести тебя обратно гораздо раньше, — сетует он. — Я очнулся здесь несколько минут назад и так волновался! Я думал, что не успел вернуть тебя…

— Я в п-порядке, — врет Дин. — Полно в-времени было. — Он пытается ободряюще улыбнуться Касу (хотя клацанье зубов и непрекращающаяся дрожь, наверное, портят весь эффект). — П-первоклассный полет! — добавляет он. — Как ист-требитель… Клево ты… в повороты заходишь.

— Нужно было просто переместиться туда сразу, — сетует Кас, качая головой. — Было бы быстрее. Но я не знал, где ты. То есть где твое тело. И не мог разговаривать, не мог спросить.

— П-поработай над своим… английским, — пеняет Дин.

— Поработай над своим древнеангельским, — отвечает Кас, и на его лице мелькает слабая улыбка.

Дин слишком устал, чтобы придумывать ответ; он просто держится за руки Каса, продолжая упиваться видом любимых голубых глаз, глядящих на него.

И в этот момент Дин вдруг понимает, что большие сапфировые глаза дракона и голубые радужные оболочки этого человеческого тела — в точности одного и того же оттенка.

И даже выражение у них одинаковое. Несмотря на огромную разницу в размерах и форме головы, выражение глаз каким-то образом абсолютно то же. И Кас-дракон, когда он наклонял свою большую голову к Дину, и Кас-человек, снова пойманный в своем слабом теле, смотрят на него совершенно одинаково. Обеспокоенно и участливо, внимательно и сосредоточенно, излучая заботу и нежность.

Это Кастиэль, как бы он ни выглядел.

— Классное у тебя… истинное обличье, — говорит Дин.

Руки Каса сжимаются поверх его рук.

— Я надеялся показать тебе как-нибудь, — признается Кас, — но я никогда не планировал показывать тебе так. Так неожиданно, без предупреждения. — Его рот искривляется, и он морщится. — Признаюсь, сначала я был немного сбит с толку. Я вдруг очутился здесь, в этом госпитале, и ты был рядом. И жнец! Я даже не сразу сообразил, что я за Завесой. Наверное, я немного растерялся: последнее, что я помнил, это как я лежал на том белом ковре, где бы это ни было. Но я сразу понял, что она жнец. Вид у нее был такой. И ты тоже был там… так что… я подумал… я сначала подумал, что… — Он стискивает зубы, его лицо мрачнеет. — Неважно, что я подумал, — говорит он после короткой паузы. — В общем, я давно размышлял, как подготовить тебя к своему, гм, к своему истинному обличью… То есть не то чтобы это было важно, так как, пока я в оболочке, эта оболочка — мое обличье. Истинное обличье становится в некотором смысле… гипотетическим, наверное. Но… я задумывался о том, как ты воспримешь… я думал, как…

Речь Каса становится немного сбивчивой. И руки его беспрестанно шевелятся поверх рук Дина: сжимаются и разжимаются, сжимаются и разжимаются. В воздухе чувствуется перемещение тепла, легкое колебание, как будто верхнее крыло Каса трепещет. И Дин вдруг точно знает, что если бы Кас был сейчас в своем драконьем обличье, одно ухо смотрело бы вперед и одно назад. Кас не уверен. Он волнуется.

Наконец он напряженно вздыхает и произносит нетвердо:

— Надеюсь, ты… не против? Моего, гм… истинного обличья? Оно совсем другое, я понимаю…

Дину становится даже смешно.

— Т-ты шутишь? М-мой собственный д-дракон? Это же к-круто!

Пальцы Каса сжимаются снова, на этот раз крепче.

— Ты правда так думаешь?

— Еще бы, — говорит Дин. — Д-другое, да, но блин, т-ты выглядел офигенно. Эти к-крылья, чувак…

— Мои настоящие крылья больше так не выглядят, ты должен понимать, — отвечает Кас, немедленно переключаясь с беспокойства по поводу своего истинного обличья на беспокойство по поводу своей оболочки и ее уменьшенных крыльев. — Я знаю, что моя оболочка в плохом состоянии, и мои реальные крылья сейчас гораздо меньше, — объясняет он, — и у них нет маховых перьев, как я уже, кажется, упоминал…

— У тебя шикарные крылья, — говорит ему Дин, наконец умудрившись выдать целое предложение без стука зубов. (Теперь Дин уверен, что Кас расправил над ним крыло, и это знакомое тепло чрезвычайно приятно.)

— Нет, я имею в виду свои настоящие крылья, в их теперешнем виде, — поясняет Кас. Он бросает хмурый взгляд на невидимую область тепла, протянувшуюся над плечом Дина. — Ты их не видел, но они выглядят ужасно…

— Видел, — отвечает Дин.

Кас умолкает, сильнее насупив брови.

— Видимо, я и правда умирал, — говорит Дин.

Понимание озаряет лицо Каса.

— Ты же не видишь их сейчас, правда? — спрашивает он резко.

— Нет, сейчас нет, — уверяет его Дин. — Но видел за Завесой. Они шикарные. И неважно, если у тебя н-нет… первостепенных перьев… и прочих.