— Полагаю, вы оба порядочно перебрали, парни! Вы умоляли меня дать вам заклинание, которое снабдило бы вас блестящими эльфийскими крылышками, чтобы летать всю ночь среди деревьев. И вы же знаете эту эльфийскую пыльцу… вечно от нее ничего не помнишь на следующий день. Бесплатный совет, мальчики: в будущем держитесь подальше от венгерского грушевого бренди. О, и… если не ошибаюсь, вы должны мне самба-оркестр? И девочек в перьях?
***
Они так и не увидели мужчину, который приходил по тропинке у дороги, пока они спали. Не видели, как он остановился, удивленно глядя на куртку, влажную от моросившего дождя, и на разбросанные рядом долларовые купюры.
Не видели, как он поднял лежавшую сверху записку и прочел ее:
«КАС ты должен снова уйти — НЕ ПЫТАЙСЯ связаться с нами — не стучи в дверь — УЕЗЖАЙ СЕЙЧАС ЖЕ — НЕ КОНТАКТИРУЙ С НАМИ до июля, не звони не разговаривай с нами, мы творим заклинание чтобы забыть тебя — проклятие, возьми крутку, прости Дин»
Они не увидели замешательства, отразившегося на его лице; не увидели, как это выражение менялось по мере того, как он перечитывал записку еще с десяток раз.
Они не знали, ни как долго он стоял там, на этой тропинке, опустив голову, ни сколько долгих часов он прождал в деревьях через дорогу, прижимая куртку к груди и глядя на входную дверь. В тот день никто не вышел из бункера, и мужчина в конце концов ушел пешком обратно к автобусной остановке. Он вернулся следующим утром и снова ждал, спрятавшись в деревьях, пока Сэм и Дин наконец на выехали на Импале, зевая и шутя, и не отправились прочь.
Он проследил, как они уезжали.
И они так и не узнали, сколько раз еще он приезжал в Канзас в последовавшие месяцы. Всегда наблюдая издалека. Из-за деревьев снаружи бункера или через дорогу от маленького продуктового магазинчика, куда они иногда заходили за продуктами. Он оставался на почтительном расстоянии, в магазине бытовой техники напротив, иногда проводя там целый день, в укрытии, в ожидании краткой возможности увидеть их. Убедиться, что с ними все в порядке.
Заметить, выглядели ли они счастливыми.
Братья не видели его в середине лета, спрятавшимся на краю леса, наблюдавшим, как они возились с фейерверками в День независимости четвертого июля. Сэм и Дин развели небольшой костерок, чтобы поджарить хот-доги, и ради забавы запустили в воздух несколько ракет.
Они не слышали, как он прошептал: «Вам так лучше».
И не заметили, когда он наконец ушел.
***
В последовавшие месяцы Дин иногда машинально забредал в одну из свободных спален. Была в бункере одна спальня, которую он почему-то когда-то оборудовал для гостя. Он не мог вспомнить почему, но она была готова для гостя: кровать опрятно заправлена, на кровати две подушки, стопка одежды, два полотенца, и две картинки на стене. Даже кофейная кружка стояла на столе.
Сэму в последнее время тяжело было спать (как и Дину, на самом деле), и Сэм однажды вечером совершил ошибку, зайдя в эту спальню, чтобы позаимствовать подушку. Дин заметил, как Сэм ее выносит, и заорал: «НЕ СМЕЙ ТРОГАТЬ ЭТИ ПОДУШКИ!» — с таким неконтролируемым бешенством, что потом целый час извинялся. После этого его заколотило: он дрожал так, словно ему было очень холодно, — настолько сильно, что Сэм едва не отвез его в больницу. Сэм заставил его оставаться в постели весь следующий день.
После этого Сэм не осмеливался трогать что-либо в этой комнате. Хотя иногда, пока Дин не видел, он пробирался туда, чтобы посмотреть на картинки на стенах. На Землю, снятую из космоса.
И на птицу.
Дин взял в привычку иногда сидеть в этой спальне. Каждый раз, когда он не мог спать, когда ему снились странные сны (что случалось все чаще), он садился там на пустую кровать, рассеянно поглаживая полотенца. Иногда он смотрел на две подушки, иногда на фото птицы. Ни о чем особенно не думая. Когда он уставал настолько, чтобы вернуться в постель, он всегда бережно расправлял за собой покрывало в том месте, где сидел, и проверял, что подушки лежат на месте, и заново опрятно складывал полотенца.
Приятно было знать, что у них обустроена комнатка для гостей, и Дин просто хотел быть уверен, что она всегда готова.
Просто на случай, если кто-нибудь приедет.
========== Глава 22. Глупое правило ==========
Дин потерял сознание в скорой, зная только, что Приятель когда-то был ангелом и их другом. И это, в общем-то, было все, что он знал.
Два дня спустя он очнулся в реанимации с шестью годами высвобожденных воспоминаний о Кастиэле, бушующих в его голове.
Когда он только открыл глаза, все новые воспоминания будто бы одновременно поднялись, свежие и шокирующе яркие. Обжигающе болезненные. Ощущение было такое, словно табун диких лошадей носился кругами в его мозгу. Все новые воспоминания жадно требовали внимания, по очереди выпрыгивая перед его мысленным взором и оттесняя друг друга.
Рядом был доктор, пытавшийся заставить Дина «назвать свое имя и посмотреть из стороны в сторону», но на этот раз Дин не обращал на него никакого внимания; он думал только: «Кас, Кас, Кас. О боже, Кас». Дин пытался сесть, но его удерживали.
— Дайте встать, дайте встать! — повторял он. — Мне надо попасть к Сэму. Я должен рассказать Сэму! — Чьи-то руки прижимали его к кровати за плечи и за руки, он сопротивлялся и наконец услышал, как Сэм произнес: «Дайте поговорить с ним, пожалуйста». Последовало краткое обсуждение, и руки вдруг отпустили его. Рядом с койкой появился Сэм, худой и бледный, в инвалидном кресле.
— Дин, посмотри на меня, — говорил Сэм. — Поначалу весьма непривычные ощущения, я знаю. Просто смотри на меня. Возьми меня за руку.
Дин крепко стиснул руку Сэма и выпалил, заикаясь:
— С-Сэм… он К-Кастиэль — он Кастиэль, он Кастиэль…
— Я знаю, — сказал Сэм.
— Он ангел, он, он, он, он в-вызволил меня из Ада, и тебя тоже…
— Знаю.
— Мы знаем его уже годы, Сэм, мы, мы, мы забыли его, о боже, на месяцы… Потому что… из-за того… из-за проклятия — маска — в лабиринте…
— Минотавр.
— Минотавр, точно, — это я виноват, Сэм… О боже мой, Сэм, его разрывало на клочки — снова и снова…
— Его не разрывало, Дин. Просто была такая иллюзия.
Дин все лепетал, не в силах перестать говорить:
— Вот почему смеялся Кроули! И как… куртка, как он получил отцову куртку… Но я же оставил ему записку. Почему он не вернулся… — я забыл его крылья, Сэм — как я мог забыть его крылья — и его глаза — первое, что я увидел — я ударил его ножом — он взорвался — и вылечил тебя — у него кровь на майке — он — он уронил клинок, он даже не прикоснулся к скрижалям, он выронил клинок сам — подушки — у него не было ничего, Сэмми, ничего — и это он бросил священный огонь — а я отослал его, я его выставил…
— Дин. Дин. Успокойся. Дыши, — урезонивал его Сэм, морщась от того, как крепко Дин стискивал его руку. — Полегче. Дыши. Посмотри на меня. Смотри на меня.
— Его зовут Кастиэль, — произнес Дин. Его дыхание само собой запнулось. Потом еще раз. Нет, стоп. Это были не запинки, это были всхлипы — вот что это было. Дин вдруг вообще оказался не в состоянии дышать и понял, что по лицу текут слезы. — Он Кас, — сумел выговорить Дин, прежде чем из него вырвался еще один всхлип. Он отпустил Сэма и закрыл лицо руками.
— Я знаю. Он Кас, я знаю, — ответил Сэм.
«Так, — подумал Дин, — я плачу». За это должно было быть стыдно, разве нет? Дин не мог вспомнить и решил просто не обращать внимания. (Не то чтобы у него был выбор.) Он свернулся на боку и с минуту всхлипывал, пряча лицо, под безумным натиском картин в своей памяти.
И потом его воспоминания о Кастиэле начали связываться с воспоминаниями о Приятеле.
Это Кас, не «Приятель» сидел над Дином на парковке, приставив клинок к его горлу. Кас жил один в той жалкой избушке в лесу. Худой. Голодный. Мерзнувший. Спавший на полу. И все равно пытавшийся им помочь. Кас пытался понять, почему люди по соседству оставили свою кошку… «Она другого вида… Она не была настоящим членом их семьи… Может быть, они поняли, что им не нужна ее компания. Может, она им не нравилась. Может, она сделала что-то, чего ей не простили…» Кас потерял сознание на руках у Дина, задыхаясь, истекая кровью изо рта…
