…тюбика с клеем. Который лежал прямо в пятне света.

Дин подошел и уставился на клей. Он увидел, как тянется вперед его рука, как она берет клей, и чувствовал, что тело движется на автопилоте. Он ощутил, как забилось сердце. Дин неуклюже прошел к камину, вдруг заметив, что едва в состоянии контролировать ноги, и опустился на колени у очага. Он поднял ангелочка и осколки разбитых крыльев и осмотрел их.

Да. Да. Это была не такая уж сложная задача. Одно крыло раскололось на два куска, другое на три. Но сердце Дина теперь бешено стучало, руки тряслись, и ему пришлось сделать несколько глубоких вдохов, чтобы попытаться успокоиться.

Сначала он бережно склеил каждое крыло, сосредоточившись на том, чтобы сделать все безупречно, состыковать осколки точно. Он прижимал кусочки друг к другу, пока клей не схватился.

Ну вот. Оба крыла склеены. Теперь надо приделать их к ангелу.

Он приклеил на ангелочка правое крыло и прижал его, досчитав вслух до тридцати, чтобы убедиться, что оно пристало.

Осталось левое крыло. Дин вспотел. Дышать стало тяжело. В комнате потемнело, ему стало трудно видеть, что он делал. Руки тряслись так сильно, что он чуть не выронил ангела. Он сменил позу и сел, скрестив ноги, чтобы было во что упереть ангела, пока он работал с ним.

Дин снова начал молиться, начал бессознательно шептать: «Пожалуйста. Приятель, если ты меня слышишь. Помоги мне все исправить. Пожалуйста. Я очень хочу все исправить».

Но откуда-то он знал, что действие корня сновидений проходит и Приятель его больше не слышит.

«Я должен сделать это сам. Сосредоточься». Дин закусил губу. Он не мог пересилить дрожь в руках и уперся руками в колени, чтобы стабилизировать их. Потом выдавил каплю клея на обломанный край левого крыла — «черт… осторожнее… не урони ангела…» — и прижал крыло к плечу ангела, заставив себя сосчитать до тридцати.

Он убрал руки. Ангел был цел. Оба крыла держались на месте.

Ничего не произошло.

У Дина упало сердце. «Не сработало. Это был мой последний вариант, и он не сработал!»

Он сглотнул и вздохнул.

Он сидел, глядя вниз на ангелочка и обещая себе: «Я не стану плакать. Большие мальчики не плачут. Я просто поставлю ангела обратно на полку, проснусь и уберусь отсюда. Может быть, Сэм сообразил, что сделать, — может быть, если мы попытаемся снова…

Дин встал и поставил ангела на полку — и как только он поставил статуэтку на место, она шевельнулась — боже правый, ангел шевельнулся. Он поднял крылья — медленно, медленно — и расправил их над головой. Прямо как Приятель в том амбаре. Ангелочек теперь стоял уверенно и прямо — больше он не шатался. Он наконец стоял на каминной полке, на своем месте. Водворенный на свое законное место. Его крылья были полностью расправлены и начали сиять — сиять серебром, все ярче и ярче, пока яркие лучи света не поднялись высоко, освещая картину наверху.

Дин отошел, глядя на картину, и открыл рот, потому что потускневшая рама начала блестеть. Грязь стала исчезать с картины, сначала сверху, потом все ниже.

Верх картины проявился. Ангел, парящий в вихре ветра. Грязь осыпалась с крыльев, и крылья ангела оказались прекрасны — теперь Дин это увидел, — каждое перо было ровное и блестящее. Ангела окружало огромное облако серебряных искр. В одной руке ангел держал серебряный меч, из другой извергал на землю гигантский луч серебристого света. Грязь наконец сошла и с лица: это был Приятель — конечно, это был Приятель, Дин уже это знал.

Но он никогда не узнавал до конца картину, а теперь вдруг узнал. «Это та иллюстрация, которую показывал мне Сэм — о боже… о боже…»

Грязь внизу картины сошла. Низ картины немного отличался от иллюстрации Сэма. Под ангелом была не толпа кричавших в ужасе людей — вовсе нет. Не было и города в огне. Вместо этого под ангелом стояли двое мужчин. Двое мужчин и черная машина. И ангел вовсе не карал их, нет — по углу наклона его меча и по тому, как он смотрел вниз, было ясно, что он их защищал.

«На иллюстрации был изображен… на иллюстрации, что показывал мне Сэм, был изображен…»

Оставшаяся чернота внизу рамы осыпалась, и Дин смотрел, открыв рот, как проявился последний элемент: серебристый заголовок, протянувшийся по низу рамы. На нем было одно слово:

КАСТИЭЛЬ

— Кастиэль, — произнес Дин вслух, потрясенный. Это была последняя деталь, но эта последняя деталь даже в голову ему не приходила до сего момента. — Ты Кастиэль. Ты Кастиэль.

Потом он сказал, вдруг из ниоткуда вспомнив уменьшительное имя:

— Кас?

Это была последняя капля. Весь дом страшно затрясся, мебель дрогнула, картины начали раскачиваться на стенах. Дин потерял равновесие и упал на колени. Землетрясение было уровня мистера Магмы. Жалюзи на окнах взлетели, шторы разметало, стекло посыпалось на пол, и внутрь пробилось солнце — это солнце светило снаружи! Это был вовсе не лунный свет, ночи здесь никогда не было, здесь всегда было солнце! И когда затемненные окна наконец разбились, солнечный свет прорвался внутрь, ослепительно яркий. Яркий, палящий, мощный солнечный свет, осветивший весь дом. Вся комната стала почти белой, и Дину на мгновение пришлось заслонить глаза. Затем он заметил уголком глаза движение, осмотрелся и охнул. Каждая покрытая тканью вещь, каждая маленькая безделушка, мимо которых он проходил уже месяцы, начала светиться. И все они словно… раскрывались. Разворачивались, растягивались, как маленькие поделки-оригами, во что-то гораздо большее. Все они, казалось, поднялись в воздух и начали лететь по направлению к нему одна за другой, каждая — проникая в его разум яркой, живой сценой.

Одна показала ему Приятеля — нет, Кастиэля, — привязанного к стулу, заколотого — господи, мертвого; в следующей Кастиэль сидел на кровати Сэма, вытягивая какую-то жуткую ползучую красную штуковину у Сэма из головы; в третьей Кастиэль стоял в поле и бросал в Михаила священный огонь. И так далее, и тому подобное — каждый предмет в комнате раскрывался в живую сцену, влетавшую прямо в сознание Дина: Кастиэль, отбрасывающий Дина к стене, кричащий в гневе: «Я отдал тебе все! И этим ты отплатил мне?»; Кас, стоящий над Дином со скрижалями, говорящий: «Прости, Дин»; Кас, смотрящий на Дина простодушным взглядом, когда Дин велел ему уйти.

Кас, Кас, Кас. Снова, и снова, и снова.

Это все продолжалось и продолжалось, сцены наводнили его сознание — теперь они летели со всего дома, и Дину ничего не оставалось, кроме как сжаться, стоя на коленях, дрожа и задыхаясь.

Весь дом был полон воспоминаний, все это время. Именно ими дом и был. Он всегда состоял из них.

Воспоминания захлестнули Дина, их было невыносимо много — он не справлялся, он плакал, он не мог дышать. Они неслись на него, внутрь него, заполняя зияющие пустоты в его сознании. Идеально помещаясь на свои старые места. В конце концов Дин просто склонил голову, поддавшись потоку воспоминаний.

Последнее воспоминание было темным, печальным, полным сожаления. Оно вылетело из сундука и даже на время попыталось спрятаться в углу. Но наконец, когда дом опустел, подкралось и оно, развернувшись неуверенно, как хромая птичка. Это было воспоминание о том, что произошло шесть месяцев назад.

Оно было последним. Пустой дом растворился вокруг Дина и исчез в солнечном свете.

Кастиэль.

Мой ангел.

Мой друг.

Кастиэль.

Дин вспомнил все.

========== Глава 20. Минойская маска ==========

Дин вспомнил…

… шесть месяцев назад.

***

— Знаешь, Сэм, по-моему, мы серьезно недооценивали важность твоих исследований, — сказал Дин, пока они медленно ехали вдоль Майами-Бич. — Замечательно, что ты нашел дело в Майами в середине марта. Отличная работа! В самом деле… не могу поверить, что мы раньше не задумывались, как много в Майами призраков и демонов в это время года. — Он замедлился, чтобы пропустить несколько девушек в бикини, прогуливающихся к пляжу. — В это время года всегда нужно приезжать сюда. Чтобы… ну… защищать людей.