– Доктор Хельгбауэр доложила мне, что больше чем за месяц на ваших сеансах не случилось никакого прогресса. Ты все еще сопротивляешься работе с ней. Видимо, не понимаешь, какую бесценную услугу окажет тебе совместная работа с таким психологом, как Габи. Ты хоть представляешь, сколько всего изменится в твоей жизни, как только мы начнем лечение? Мы же не перелом тебе сращиваем, Артур! Изменится вся твоя психика, восприятие себя и окружающего мира. Как ты собрался проделать такой путь без психологической помощи? Это невозможно! И пока ты не отдаешь себе отчета в последствиях лечения, я даже пальцем не пошевелю, чтобы его начать. Почему ты не хочешь поговорить с доктором Хельгбауэр начистоту, довериться ей? Когда мы отбирали в программу подростков с шизофренией, нам было важно твое желание вылечиться. Именно ты был готов на все ради такого шанса. И что теперь? Тебе так нравится сходить с ума, что ты никак не прекратишь свои страдания?

– И я перестану снова и снова переживать свое прошлое? Да вы шутите! Уже восемь лет каждый день я только и мечтаю о том, чтобы все поскорее закончилось, – ответил Артур.

– Не восемь, Артур, гораздо больше. Ты лжешь самому себе. С тех пор, как ты начал осознавать себя, тебе популярно объяснили, что такое шизофрения и что тебя ждет. И что ты унаследовал шизофрению от отца – она в твоих генах. Эти записи есть в твоих беседах с врачом из психиатрической клиники.

– На кой они вам? – разозлился Артур.

– Это не тебе решать. Я получаю ту информацию, которую считаю нужной. И в твоем случае каждая мелочь может иметь последствия. Ты в ужасе, напуган, прошлое преследует тебя. Но поверь, только Габи Хельгбауэр может дать добро на начало лечения. Как только в документах появится ее подпись, я тут же распоряжусь о разработке вакцины для тебя, обещаю.

Артур сидел в кресле, опустив голову. В жизни было две вещи, которых он боялся больше всего: своего прошлого и необходимости раскрывать душу перед кем бы то ни было. Мрак, царящий внутри, требовал покоя и тишины. Словно заговорщики, Артур и его тьма жили бок о бок последние восемь лет, никого к себе не подпуская. Но, судя по виду доктора Робертса, спорить было бесполезно.

– Подумай над тем, что я сказал.

– Видимо, здесь мне не дадут поступать по-своему, – пробормотал Артур.

– И ты будешь благодарен. Твоя самостоятельность не привела ни к чему хорошему. Посмотри на себя сейчас. Просто попробуй сменить тактику и увидишь результат.

Артур прошелся по второму этажу. Между кабинетами доктора Робертса и Габи Хельгбауэр было каких-то тридцать метров. Воспоминание о том, как он удирал отсюда в прошлый раз, его рассмешило. Благодаря словам Эммы и доктора Робертса, Артур начал осознавать – ему придется пройти через откровенность с Габи Хельгбауэр. Хотя бы начать с малого и посмотреть, что из этого выйдет. Снова и снова Артур приходил к мысли, что дальше так продолжаться не может. Если лечение не начнется в ближайшее время, его все равно исключат из программы и возьмут на его место шизофреника посговорчивее. Мало ли на свете людей с таким же диагнозом? Оставалось лишь дойти до двери доктора Хельгбауэр, постучать и крепко зажмуриться. А там будь что будет.

По затылку пробежал холодок, словно чей-то пристальный взгляд неотрывно сверлил его. По полу потянуло прохладой, где-то открылась и снова захлопнулась дверь. Шуршание шагов по ковру стало отчетливым, но Артур все еще не решался повернуть голову. Он догадывался, что видения могут снова охватить его в этот самый миг. Бежать как можно быстрее, обгоняя свой страх – вот единственный шанс не свалиться в забытьи посреди пустого коридора. Но ноги словно налились свинцом. Ступни отказывались отрываться от пола. До спасительной двери доктора Хельгбауэр оставалось не больше десяти шагов, но Артур знал – кто-то или что-то идет за ним, отвратительно, по-стариковски, шаркая подошвами. За спиной звякнуло и булькнуло, и Артур услышал тонкий, пронзительный голос. От страха он окончательно застыл на месте, не в силах разобрать ни слова. По спине катился пот.

– Я записан к доктору Хельгбауэр на три часа, – сказало нечто.

Артур повернулся и увидел его лицо. Оглушительный крик Артура копьем пронзил тишину коридора.

Габи спокойно разливала чай по чашкам, напевала песенку на родном немецком языке и гремела блюдцами с печеньем.

– Артур, угощайся. Майчек, твои любимые. – Она ободряюще улыбнулась им обоим и села за рабочий стол.

Артур косился на человечка в белом больничном халате. Тот крепко сжимал штатив с передвижной капельницей и все время переставлял тощие ноги.

– Реакция Артура вполне предсказуема, Майчек. Особенность его заболевания предполагает, ну, скажем, не всегда адекватную оценку действительности. Твоя необычная внешность могла показаться Артуру пугающей, правда, только через призму собственных страхов, – объясняла Габи.

Сложная, словно выложенная из кирпичей фраза пролетела по комнате и растаяла.

– Я понимаю, мисс Хельгбауэр, – ответил Майчек тонким голосом.

Артур подумал, что так топорно, по-медицински, говорят лишь с теми, кто провел слишком много времени в больнице. Пациенты забывают простой человеческий язык, думают и говорят как медперсонал. Но во время сеансов с Артуром Габи изъяснялась свободно, языком обывателя. Значит, она явно умела говорить с каждым по-особенному, и, возможно, уже сама этого не замечала.

Майчек отхлебнул чай из чашки тонкого фарфора и повернулся к Артуру. Его большая, словно надутая, голова с синей веной на лбу, круглые глаза и маленький загнутый книзу нос выглядели жутковато. Самым странным был диссонанс детского голоса и обвислой шеи, тщедушного тела и морщинистых рук, покрытых старческими пятнами.

– У меня прогерия, – будто оправдываясь, произнес Майчек.

– Преждевременное старение. Очень преждевременное. Майчеку девять, – вставила Габи, и Артур неделикатно ахнул. – Сейчас я проведу сеанс с Артуром, а ты подожди меня немного на диване. Посмотри вот это…

Она протянула Майчеку увесистый журнал с комиксами. Тот молча встал и вышел, так же тихо шурша тапками по полу.

– Ну? – Она вопросительно посмотрела на Артура.

– Мне очень жаль. Я не хотел его обидеть, – сказал Артур, глядя в пол.

– Не ты первый, Артур. У каждого из нас свой груз на душе. И я не имею в виду только пациентов. Большинству людей, которые тебя окружают, есть о чем горько вздохнуть. И каждый из нас ищет, с кем можно разделить эту тяжесть.

– Майчек делится с вами всем? О чем там вообще можно говорить? Это не жизнь, а ужас какой-то.

– Его отец, доктор Ратаковски, наш главный генетик, делает все возможное, чтобы найти лекарство.

– Так вот оно что. Я пару раз слышал мельком, что сын Ратаковски тоже здесь.

– Все верно. Поэтому наш институт плотно занят вопросами продления жизни и предотвращеня старения. Но это отдельная история. Давай-ка поговорим о тебе.

Артур все еще смотрел в пол. По паркету протянулся след от штатива с капельницей, едва заметный, призрачный, одним своим присутствием напоминающий о мальчике-старичке, который только что сидел так близко от Артура. Если раньше Артур искренне думал, что нет на свете человека несчастнее его самого, кого-то, кто претерпел бы больше страданий и страхов, то теперь он понял, как сильно ошибался. Внутри словно щелкнул выключатель, Артур расслабился и начал говорить. Слова выстраивались порой в бессвязные, но такие искренние фразы, от которых у Габи захватывало дух и сжималось сердце. Артур рисовал свои миражи, эфирные, жуткие, прямо посреди комнаты, они вырастали и таяли, уступая место новым, зыбким и таким же страшным. И хотя Габи понимала, что большая часть из услышанного была лишь плодом его воображения, для Артура это была настоящая жизнь. Потому что нет другой истины в мире кроме той, что мы за истину принимаем.

Когда Артур наконец выговорился, Габи подписала протокол согласия на дальнейшее лечение.