– Когда доктор Робертс начнет лечение? – спросила Эмма.

– Габи Хельгбауэр считает, что я еще не готов. Она этого не скрывает. Для нее важно, чтобы я был откровенен с ней, – вздохнул Артур. – Иначе она не сможет подтвердить подписью, что я осознанно соглашаюсь на лечение.

– Ты боишься! – догадалась Эмма. – Потому что после лечения все в тебе изменится. Тем, кого лечат от физических болезней, легче. А таким, как мы с тобой, – со сдвигами по фазе – лечение дается ужасно тяжело. После первой же инъекции я перестала узнавать себя. Постепенно теряла все, что делало меня прежней Эммой. Страх перед людьми сменялся тягой к ним, непонимание эмоций окружающих переросло в мощную эмпатию. Я завела подруг, плакала и смеялась вместе с ними. Это было так странно и ново. Очень страшно!

– Никогда бы не подумал, что ты раньше ни с кем не общалась. Вряд ли найдется хоть один пациент в Cas9, с которым ты не была бы знакома.

– Доктор Хельгбауэр помогла мне не сойти с ума. Мир вокруг начал меняться с огромной скоростью. Менялась и я, и все, что я видела: люди, предметы. Сейчас я здорова и приняла новую себя целиком. Поэтому Габи права – если ты не научишься соглашаться с ее помощью, то выздоровление превратится для тебя в психологический ад. Тебе будут нужны те, кто рядом. Доктор Габи и, конечно, я… – Наконец Эмме удалось поймать удивленный взгляд Артура.

«Кристофер-стрит – Шеридан-сквер». – Поезд затормозил у платформы.

– Приехали. Нам на выход, – сказал Артур.

Эмма, Артур, Тобиас, Джана и Камал вышли из вагона, присоединившись к толпе, которая понесла их к выходу. Здесь было слишком оживленно – тесня друг друга, по проходу шли десятки людей, задрав вверх головы и глядя на информационные табло со временем отправления поездов.

Пройдя два квартала, они остановились у двадцатиэтажного многоквартирного дома. Простое бетонное здание с широкими окнами и кофейней на первом этаже. Артур так давно не был здесь, что все вокруг: и улица с высокими вязами, и шеренга фонарных столбов, и старая соседская дворняга, с любопытством выставившая морду из окна, – казалось ему едва знакомым, как виденный давным-давно сон.

– Я уже проголодалась, – посетовала Джана.

– Честно говоря, я тоже. Еще как! – сказал Камал.

– Оставайтесь тут. Витрина кафе выглядит вполне аппетитно, – предложила Эмма. – Я возьму для вас обед.

Артур и Тобиас ждали ее у входа в подъезд.

– Ты в порядке? – спросил Артур, глядя на бледное лицо Тобиаса.

– Да, все ок, – ответил он тихо. – Просто слишком много впечатлений.

– Может, тебе принять лекарство? Есть что-нибудь с собой? – поинтересовался Артур.

– Да, но надо запить водой. Поднимемся к тебе, и я его приму, – сказал Тобиас.

– Ты явно хочешь спросить меня о чем-то?

– Типа того… Ты не взял с собой ни Джану, ни Камала, а нам с Эммой доверился. Не знаю, что ты хочешь найти в этой квартире, но для тебя это важно. И ты решил разделить это с нами.

– Хочешь знать, почему вы? – спросил Артур. – Сколько мы дружим? Месяц? Слишком мало, чтобы посвящать вас в самое сокровенное. Но знаешь что? Сердце подсказывает, что я все делаю правильно.

– Вот про сердце получилось убедительно. Я-то знаю, как важно к нему прислушиваться, – согласился Тобиас.

Эмма вышла из кафе и уже спешила к ним, деловито собирая волосы в пучок и закатывая рукава, будто готовилась проходить квест.

– Он неважно себя чувствует. – Артур показал на Тобиаса.

– Господи, как ты? Что-нибудь болит? Где болит? – застрекотала Эмма, поглаживая Тобиаса то по спине, то по плечам. Вдруг она крепко обняла его и прошептала:

– Не волнуйся, я рядом.

Артур почувствовал, что реакция Эммы удивила его до глубины души. Что, если она могла бы поддержать в трудную минуту и его самого? Возможно, теперь ему было на кого опереться. Но Артур оставил эти мысли на потом – лифт неумолимо поднимался на девятнадцатый этаж.

Артур старался не смотреть ни на Тобиаса, ни на Эмму. Тишина давила на него, и, когда двери лифта открылись, по спине пробежали мурашки.

Вдоль длинного коридора мигал холодный свет потолочных светильников. Он остановился у двери в квартиру. Отпечаток его большого пальца все еще подходил в качестве ключа, и Артура кольнуло чувство жалости. Ему было жаль себя, потерянного, стоящего у входа в свой пустой дом. Он повернул ручку и сделал первый шаг в темное нутро заброшенного жилища. Свет тут же зажегся – все лампы были на месте, не считая одной, выбитой тяжелым предметом и рассыпавшейся осколками по полу.

– Здесь словно был обыск… – ахнула Эмма, глядя на раскиданные вещи, битое стекло, посуду, вываленную из кухонных шкафов.

– Не обыск – это сделал мой отец, – ответил Артур.

Тобиас, аккуратно переступая через разбросанные вещи, прошел в кухню и открыл дверцы шкафчика.

– В шкафу полно хлебцев. Просрочены, – разочаровано сказал Тобиас, открывая пакет. – Но вроде ничего, съедобные. Таких уже не делают… Можно?

– Конечно, наслаждайся, – разрешил Артур.

Он смотрел, как Эмма поднимает с пола покрывало и стелет его на диван, расставляет подушки, поднимает стулья и раздвигает занавески, впуская в квартиру дневной свет.

– Ты все равно не наведешь здесь порядок, – сказал он угрюмо.

– Хоть немного. Не могу смотреть на разор. Что-то еще осталось от прежней меня и, честно, это меня радует, – отмахнулась она, запуская робот-пылесос. Он с жужжанием проехал под столом, уткнулся в стену и, сердито мигая красным, сдал назад.

Теперь Артур не знал, зачем пришел сюда. Чувство одиночества и тоска все еще тлели внутри, как черные, едва теплые угли. В тот самый день, восемь лет назад, мать, нервно мигая большими испуганными глазами, схватила его за локоть, больно сдавив и оставив синяк, и вытащила из квартиры. Она доволокла его до лифта и нажала кнопку вызова.

– Слушай внимательно! – истерически шептала она, оглядываясь на дверь. – В этой сумке деньги, разрешение на перелет без сопровождения и адрес. Я давно все подготовила на случай… Поезжай в аэропорт, возьми билет до Бойсе. Там живет твоя бабка – моя мать. Ты ее не видел. Вот и познакомишься, – она поморщилась. – Придется тебе поладить с этой стервой. А потом я приеду и заберу тебя.

– Мама, тебе нельзя здесь оставаться! – в ужасе залепетал Артур.

– Другого выхода нет, дорогой, я не могу его бросить… такого. – Она крепко обхватила Артура руками, уткнулась лицом в вихрастую макушку.

– Не отправляй меня из дома, я боюсь, – плакал Артур.

– Здесь еще страшнее. – Она разжала его окостенелые пальцы, вцепившиеся в ее запястья.

Словно в тумане он вошел в открытые двери лифта. Вот и все, что он помнил.

Видит Бог, Артур боялся заглядывать в омут памяти. Было там что-то темное, какие-то провалы. Обрывки воспоминаний, спутанные, сбивчивые… Не все они были реальны, а многие просто пугали его. Он знал, точно был уверен, что после того, как мать простилась с ним у лифта, он стоял еще минуту за закрывшимися дверями. Стоял не двигаясь. И что было дальше?

Может, он спустился вниз, выбежал на середину улицы прямо под колеса полицейской машины? Артура привезли в участок, где он умолял скорее, без промедления, вызвать наряд в его квартиру? Если бы ему не было всего девять, может, они поверили бы ему и успели вовремя?

Или, словно послушная кукла, он поймал такси и поехал в аэропорт, сел на рейс до Бойсе и весь кошмар, что случился здесь после, высмотрел в новостях? Может быть, он вытягивал из телеэкрана картины произошедшего, как рыбак вытягивает трепещущую рыбину из мутной воды, слышал и видел все, словно был там? Хватило бы и трехминутного репортажа, чтобы понять.

Или все-таки он снова нажал на девятнадцатый? Вышел в тот самый коридор, набрался смелости и подошел к своей двери? Зашел ли он в квартиру?

Так где же она, его реальность?

Одно Артур знал наверняка – так или иначе, однажды он сел в самолет и добрался до Бойсе, и вскоре уже стоял на пороге дома старухи Сильвии, своей родной бабки. Вытирая сопли кулаком, побиваемый крупными каплями дождя, закатывающимися под воротник рубашки, Артур стоял и смотрел, как ее дохлая тень, увеличиваясь с каждым шагом, заполняет матовое стекло входной двери, разрастается, пока, наконец, не щелкает замок и тщедушное тело не вываливается на свет божий, чтобы поглазеть, что за мальчик стучится в ее дверь.