Все ректоры хорошо знали Губкина, жалели его, однако всегда посылали к нему лоботрясов и «блатных», чтобы в случае чего, их можно было с его помощью отчислить, или заставить побегать и понервничать, а родителей «напрячься».

На этот раз вышло по-другому. К ректору в кабинет пришел Роман Антонов, лучший студент факультета, и сам упрашивал его послать на практику куда-нибудь подальше, на периферию. Тогда ректору пришла идея послать туда вместе с ним, лучших студентов с других факультетов, пусть Губкин порадуется.

Илья Петрович ждал практикантов со сметой на расходы ремонта и надеждой, что все будет идти своим чередом. За неделю они сделают ремонт, потом девчонки с колледжа разберут бумаги в регистратуре, подклеят анализы, заполнят журналы. Хорошо бы попались со способностями к рисованию (надо обновить санитарные бюллетени о всевозможных инфекциях). Парни из института, отремонтировали бы мебель, разобрали бы хлам в кладовке.

Только он собрал их вместе в пустой больничной столовой, и произнес заученную речь, стал назначать фронт работы каждому, как в дверях показалась нечесаная Нинель с заплывшим глазом и затараторила:

– Илья Петрович, там Силиваниха с внуком, плохо ему сильно.

– Что с ним? – остановился главврач.

– Не знаю! Кричит что умирает!

Губкин выскочил из столовой, и быстрым шагом пошел по коридору за бегущей впереди Нинель. За ним выбежала симпатичная девчонка с русой косой и веснушками. За ней вышел Антонов. Когда он подошел ближе, полная женщина со слезами, размазанными по всему лицу рассказывала, как внук Ермолаихи прибежал к ней и сказал, что ее Витька умирает. Силиваниха побежала за внуком Ермолаехи к речке, а он уже и сказать ей ничего не может, только стонет, да держится за живот. Ну, она его взяла на руки да бегом сюда.

Мальчику было лет девять, худой, долговязый, чумазый. Губкин отогнал Силиваниху от внука. Губы мальчика посинели, находился он в полуобморочном состоянии. Пришлось выяснять у Сеньки Ермолаева, что произошло.

– Мы играли с пацанами в футбол, возле речки, – всхлипывал тот. – Витька вызвался быть вратарем, Кешка бил по мячу, но попал Витьке в живот. Витька сморщился, но играть продолжал. Видно было что терпит боль. Потом Славка бил по воротам, Витька прыгнул за мячом, упал, мяч не поймал, лежит не встает. Мы сначала думали прикалывается, а он побледнел весь, а сказать ничего не может, зубы сжал, за живот схватился и не шевелится. Ну я и побежал к его бабке. А Славка с Кешкой испугались, подумали, что убили его, и убежали, – тараторил размазывая по щекам слезы Сенька.

– Явно что-то повредили… Срочно операция нужна. В область везти надо. У нас ни хирурга, ни толком операционной нет, с растерянностью почти шепотом произнес Илья Петрович.

– Думаю времени у него не осталось, не довезут его туда – заключил Антонов.

За плечом взвыла Силиваниха, ей в такт вторил Сенька. Антонов вздрогнул, в висках застучало: «Что делать? Не смогу! Вдруг ошибусь? А если, это единственный шанс спасти этого чумазого Витьку, ведь все равно его не довезут». В этот момент его взгляд упал на девчонку с косой и веснушками, в ее глазах читался ужас и боль, она была бледнее мальчика Витьки, и казалось, что умрет раньше него.

– Быстро в операционную! – скомандовал Антонов, и не узнал своего голоса, – инструменты – то у вас есть? – обращаясь к Губкину и Нинель, спросил он, направляясь в кабинет с табличкой «процедурная».

Губкина колотила мелкая дрожь, он доставал инструменты, Нинель бегом принесла халат, шапочку, перчатки, марлевые повязки. Девчонка с косой вышла из ступора и начала раздавать толковые указания двум другим, те подчинялись, и через пятнадцать минут мальчик лежал на операционном столе.

Губкину досталась роль анестезиолога, девчонке с косой – операционной сестры, парню с другого факультета – Андрею Тихомирову – роль ассистента. Так как процедурная сестра, преклонного возраста, сама нуждалась в экстренной помощи. У нее подскочило давление, стало плохо сердцем. Она лежала на кушетке с открытым ртом, и как рыба, выброшенная на берег хватала им воздух. Красивая девчонка, с пляшущими чертиками в глазах поила ее лекарством и мерила давление.

Третья сидела отрешенная в стороне, и нервно накручивала на палец белокурые волосы, видимо представляя себе, что это ей сниться. Двое его товарищей сидели возле этой девицы и о чем-то перешептывались, и в бой явно не рвались.

Все это Антонов видел мельком, когда бежал полностью экипированный по коридору в операционную. Как только за ним закрылась дверь, его мозг переключился на режим автопилота, как будто существовал самостоятельно и соединен был только с глазами и руками. Роман не чувствовал ни времени, ни усталости, он был машиной, и все вокруг было как конвейер. Одна машина передавала ему инструменты, другая комментировала процесс изменений, третья – выполняла его указания.

Из этого состояния его вывела сирена в коридоре. Антонов не сразу сообразил, что это кричит женщина, но вроде бы не Силиваниха. Кто-же тогда? И тут он как будто бы сам пришел в сознание – он на операции, он сам один, и никто не подскажет, правильно он ее провел или нет. Ему на миг привиделось, что он в темном зале казино, на кону чужая жизнь, кружится колесо фортуны, и он с замиранием сердца ждет, что выпадет красное – жизнь, или черное – смерть. Рядом стоит девчонка с русой косой, живая и даже порозовевшая, и Губкин вроде бы не трясется, как осиновый лист. Андрей Тихомиров, производил впечатление хорошего ассистента, видимо ему было не впервой, но ответственность за операцию он еще брать на себя побаивался, хотя, наверное, мог бы провести ее не хуже Антонова.

Роман посмотрел на свои руки, они накладывали последние швы. Паники не видно, значит мальчик Витька – жив!

– Пульс нормализуется, давление в норме. – Услышал он голос Губкина, а потом свой голос:

– Операция окончена, всем спасибо!

Он нагнулся над чумазым Витькиным лицом, и тихонько позвал его по имени. Но Витька не отзывался, тогда он слегка похлопал его по щекам, Витька медленно открыл глаза.

– А мяч ты все-таки не поймал, – сказал ему Антонов.

– Ну, и что? Удивился Витька, – я спать хочу!

– Теперь спи,– ответил Антонов, теперь тебе много нужно спасть.

Девчонка с косой улыбалась, она уже успела привести его товарищей, чтобы они отвезли Витьку на каталке в послеоперационную палату.

– Молоток Ромка! Здорово! Хлопали по плечам и спине парни. – Только там бабка пацана умерла, сердце не выдержало. Пока процедурную сестру отхаживали, та тихо сидела в уголочке, руки на грудь сложила, глаза закрытые. Думали молиться. А как ту отходили, Светка, ну девчонка с колледжа к ней подошла, позвала, та не отвечает, она за плечо ее взяла, потрясла, та и повалилась на бок, мертвая уже. Процедурная сестра как закричит, Светке тоже плохо стало, девчонка с косой их двоих отхаживает.

Теперь Антонов знал происхождение сирены, которая вывела его из состояния автопилота. Он вышел из операционной, снял перчатки и марлевую повязку, сел на облупившееся крыльцо, ему сильно хотелось курить, и только теперь начала чувствоваться смертельная усталость. Роман вытащил из кармана брюк пачку сигарет и закурил. Но после первой затяжки засосало под ложечкой, затошнило, закружилась голова. Рядом присел Губкин, от него разило свежим перегаром.

– Так ты значит хирург? Причем очень неплохой. Четыре часа, как заведенный, и хоть бы хны. Молодец! Уважаю. У вас династия семейная что ли?

– Нет, – ответил Роман, – я первый.

– Странно, – парировал главврач, – работаешь так, как будто это у тебя в крови.

Антонов ничего не ответил. Ему не хотелось сейчас разговаривать. Не чувствовал он ни триумфа победы, ни радости. Было ощущение, что это не он делал операцию мальчику Витьке, а кто-то свыше управлял его руками и мозгом.

– Ну, раз у нас сложились такие непредвиденные обстоятельства, – вымолвил Губкин, – идите все отдыхать, ремонтом будем заниматься завтра.