***

Полчаса спустя, когда желудок Рябинина благодарно замолчал, а голова уже не грозила разломиться, Кузнецов взял со стола лист бумаги, врученный Рябинину дежурным, и стал читать.

– Бьюсь об заклад, что его писала женщина, скорее всего учительница и явно аккуратистка, – дал свое заключение эксперт, мимолетно взглянув на ровный текст заявления.

– Возможно, – отозвался Рябинин, и выхватив из его рук исписанный лист погрузился в чтение.

Ничего особенного и пугающего в заявлении не было. Ну, справляла молодежь день рождения, ну выпили, ну пошли прогуляться по городу. Пока никакого криминала не прослеживалось. Ну не вернулся именинник домой, с кем не бывает. Молодой, положительный со всех сторон, но это только версия матери. А у матерей их дети всегда самые лучшие и замечательные. Ему не десять лет, а уже двадцать четыре, скорее всего, остался на денек – другой у какой-нибудь девчонки. Вот и вся проблема, а мать уже паникует, сынок пропал. Причем сама же пишет в заявлении, что обзвонила все городские больницы и морги, наседала на нашего дежурного, пока он не пробил по базе данных все свежие криминальные сводки. Значит, парень просто загулял.

«Вот сдам все дела, а послезавтра займусь этим», – пообещал себе Рябинин, – «а, к тому времени он сам объявится, как было много раз в его практике».

Вечером раздался телефонный звонок, звонила мать пропавшего, интересовалась, как продвигаются поиски ее сына. Голос ее дрожал и срывался на плач. Рябинин сначала растерялся, а потом уверенным тоном заявил:

– Все версии отрабатываются, ищем, – и повесил трубку.

«Все-таки придется начать искать его завтра, с утра, если сегодня за ночь не объявится, а не то его мамаша вымотает мне все нервы», – завязывая очередную папку, и откладывая ее на край стола, решил он.

Кроме этого «пропавшего студента», так про себя стал называть его Рябинин, в его производстве было еще пять дел: две кражи, драка с нанесением тяжких телесных, мошенничество и подделка документов. А тут еще эта проверка, будь она неладна, как тут успеть, все оформить по правилам, шесть дел раскрыть, и при всем при этом умудриться выжить. Завтра с утра Еремеев опять заведет свою громогласную шарманку и будет в течении тридцати минут рассказывать им все, что он о них думает, не стесняя себя в выражениях.

Рябинин оглянулся на столы своих собратьев по несчастью, у них видимо дела спорились гораздо быстрее, так как папки на конце стола лежали высокими стопками, а его застопорились на середине.

«Даже если я все успею сделать, то медаль мне все равно никто не даст, и в звании не повысит», – умозаключил он, и очередную папку со стола не взял.

В 20.00 он запланировал встречу с одним из подозреваемых, по делу о краже. А на часах уже было без двадцати. Рябинин взял ключи от своей белой «шестерки» и направился к выходу.

Двигатель завелся только с третьей попытки, барахлил стартер, ремонтом ему самому заниматься было некогда, и он каждый день обещал своей машине, что завтра он обязательно отвезет ее к хорошему мастеру. Но это завтра не наступало уже недели три. Тут Рябинин вспомнил о немытой посуде, которой тоже каждый день давал обещания, и грязному белью, и холодильнику, которому обещал, что набьет его продуктами. И своему желудку, который опять начал урчать и болеть, требуя нормальной еды.

В такие минуты он вспоминал свою жену, и думал, что надо бы помириться с ней, хотя, наверное, она этого не захочет, ведь два года они каждый жили своей жизнью.

У Рябинина были другие женщины, но он не испытывал к ним ни малейших чувств, кроме физиологических потребностей. Последнее время он все чаще сравнивал, их с женой, и приходил к выводу, что она была лучшей. Он скучал по дочке, по домашнему теплу и уюту, который создавала жена. Но понимал, что не сможет в полном объеме создать им с дочкой комфортные условия. Так, как и работу свою он тоже любил, хотя иногда ему хотелось все бросить. Такие порывы у него случались, когда он замертво падал от усталости, отключался на несколько часов, не успевал выспаться, а телефон или будильник начинали трезвонить и требовали, чтобы он немедленно вставал и шел на работу. Но когда случались редкие выходные, он изнемогал от осознания того, что ему не надо никуда идти, никого искать, никого спасать. Он чувствовал себя маленьким, никчемным, никому не нужным.

Раньше в такие дни его спасала жена, которая пыталась его отвлечь, вытянуть из дома, но тогда он этого не мог оценить, ему казалось, что она не дает ему отдохнуть, расслабиться, и воспринимал все, как некое насилие над собой. Чем больше он об этом думал, тем четче понимал, что любит ее, но боится себе в этом признаться. Боится признать себя последним самовлюбленным идиотом, а еще больше он боится, что окажется ненужным ей. Ведь наверняка у нее тоже был кто-то за последние два года.

Вот и дом, где жил подозреваемый. Пришлось подниматься на пятый этаж, лифта в старой «хрущевке» не было. В подъезде воняло сыростью и продуктами брожения. Голодный желудок при этих запахах, хотел вывернуться наизнанку, и Рябинин пытаясь не дышать, стал шагать через две ступеньки быстро поднимаясь наверх.

Дверь открыла худенькая девушка лет шестнадцати, когда Рябинин представился и показал удостоверение, она спросила:

– Вы, наверное, к Юре? Так он со среды не появлялся.

– А вы кто ему будите? – в свою очередь задал ей вопрос Рябинин.

– Я Даша, его сестра, – ответила она.

– Вы живете с братом вдвоем или в квартире еще кто-нибудь проживает? – вновь задал вопрос Рябинин.

– Мы живем с родителями, но их сейчас тоже нет дома, – поспешила заверить его девушка.

– А можно мне пройти в квартиру и задать тебе несколько вопросов? – любезно поинтересовался Рябинин, – а ты меня чаем угостишь.

Девушка отошла в сторону и пропустила его в комнату.

– Проходите на кухню, – кивнула она в сторону узкого коридора.

Квартира произвела на Рябинина неприятное впечатление. Полы хоть и были вымыты, и чистая посуда была сложена в старом, когда-то полированном серванте, все равно казалось, что везде беспорядок и грязь. Клочьями свисали обои со стен, потолок весь был в радужных разводах, видимо у этого дома давно протекала крыша. Трубы водопровода зияли ржавчиной и кое-где были перемотаны скотчем. На столе лежала старая клеенка, вся изрезанная ножом с закручивающимися краями. В углу стояли пустые бутылки из-под дешевой водки. Пол облупился, некоторые доски прогнили, обнажая железные зубы ржавых гвоздей.

Девушка поставила чайник на старую поцарапанную газовую плиту, достала две чашки, одна была с отколотым краем с изображением белого цветка лилии, которую она поставила перед Рябининым, другая в красный горошек, с отколотой ручкой, которую она поставила на другой конец стола для себя.

Заварочный чайник оказался под стать чашкам, он тоже был с отколотым носиком, и на нем был изображен красный мак. Заварка была самой дешевой, и больше напоминала чайную пыль. Девушка смущенно достала полбуханки черствого хлеба и практически пустую сахарницу.

Рябинина начала мучить совесть, – «напросился на чай, придурок», -мысленно обругал он себя, и чтобы как-то разрядить обстановку он приступил к намеченному разговору:

– Даша, скажите, ваш брат часто пропадает из дома?

– Нет, обычно он предупреждает, что не придет ночевать или, когда уходит на смену. А так чтобы не предупредить, и не появляться уже четвертые сутки, это в первый раз, – ответила девушка, и стала разливать чай в чашки.

– А ваш брат, – опять задал вопрос Рябинин, – он выпивает? Наркотики употребляет?

– Нет, что вы, наркотики нет, а выпивает он редко и то так, не сильно. Сейчас он на работу устроился на завод, компьютер мне купил в кредит. Так, что с Генкой, он теперь не дружит, – выпалила она.

– Ты имеешь в виду Долгалева Геннадия? – заинтересовался Рябинин.

– Ну, да. Раньше он все время к нам ходил, родителям иногда бутылки носил. Я его терпеть не могла и Юрке сто раз говорила, чтобы он с ним не связывался. Наглый он, противный, и вообще… – заключила девушка. – А вы, почему Юркой интересуетесь? Он что натворил что-нибудь? – спросила она, и в ее голосе Рябинин заметил беспокойство. – Он что в тюрьме?