— Вон там, — шепнула ему на ухо Делия.

И тогда он увидел их: в нескольких дюймах под поверхностью чистой, зеленоватой, просвеченной солнцем воды хор водяного народа, жутко похо­жего на инферналов, пел на странном, неведомом ему языке. Мертвенно–бледные лица певцов были подернуты рябью, вокруг плавали лиловые волосы. От музыки у Гарри волосы встали дыбом, однако не­приятной она не была. Музыка ясно говорила об утрате и горе. И, глядя в нездешние лица певцов, Гарри понимал, что уж они–то, по крайней мере, о ги­бели Дамблдора горюют. Тут Делия снова толкнула его локтем, и он оторвал от них взгляд. По проходу между стульями медленно шествовал Хагрид. Лицо его блестело от слез, он безмолвно плакал, неся в руках, как сразу понял Гарри, тело Дамблдора, завернутое в темно–фиолетовый с золотыми звездами бархат. От этого зрелища горло Гарри сдавила острая боль; странная музыка и сознание того, что тело Дамблдора находится от него так близко, казалось, на миг лишили весенний день всякого теп­ла. Рон побелел, выглядел потрясенным. На колени Делии падали слезы. Что происходит впереди, Гарри ясно не видел. Вроде бы Хагрид осторожно опустил тело на стол. Потом отступил в проход и громко высморкался, за­служив несколько возмущенных взглядов, одним из которых, заметил Гарри, наградила Хагрида Доло­рес Амбридж. Гарри знал, что Дамблдор на него не обиделся бы. Гарри ласково кивнул Хагриду, когда тот проходил мимо, возвращаясь назад, но глаза лесничего опухли настолько, что оставалось лишь удив­ляться, как он вообще что–нибудь видит перед со­бой. Поттер обернулся – взглянуть на задний ряд сту­льев, к которому направлялся Хагрид, – и понял, кто служит ему путеводным маяком: там сидел вели­кан Грохх, которого однажды лесничий показал Гарри и Рону. Грохх был облачен в пиджак и брюки размером с большой шатер; он смиренно, почти по–человечески склонил огромную, уродливую, похожую на валун голову. Когда Хагрид примостился рядом со сводным братом, и Грохх похлопал его по голове, ножки стула под лесничим провалились в землю. Гарри подавил на миг охватившее его желание рассмеяться. Тем временем музыка смолкла, и он обра­тил взгляд к мраморному столу. Маленький человечек с клочковатыми волосами и в простой черной мантии поднялся на ноги и встал перед телом Дамблдора. Что он говорит, Гарри рас­слышать не мог. Лишь отдельные слова долетали к нему поверх сотен голов.

«Благородство духа»… «интеллектуальный вклад»… «величие души»… – все это мало что значило для Поттера. К Дамблдору, которого знал он, слова эти почти никакого отношения не имели. Гарри вспомнил вдруг, как волшебник попросил однажды разрешения произнести несколько слов: «олух», «пузырь», «остаток», «уловка» – и снова с тру­дом подавил улыбку… да что это с ним сегодня?

Слева донесся тихий плеск, и Гарри увидел, что водяной народ повысовывался из озера, чтобы тоже послушать прощальное слово. Он вспомнил, как Дам­блдор два года назад присел у кромки воды, совсем рядом с местом, где сидел сейчас Поттер, и по–русалочьи беседовал с предводительницей водяных. Интересно, где Дамблдор выучил их язык? Как много ос­талось такого, о чем он ни разу не спросил старого волшебника, как много не сказали они друг другу. И тогда, без предупреждения, на него навалилась страшная правда, полная и неоспоримая: Дамблдор мертв, его больше нет.

Гарри с такой силой стис­нул холодное кольцо, что поранил ладонь, но и это не остановило горячих слез, которые брызнули из его глаз. Он отвернулся от Делии, от всех, и смотрел поверх озера на лес; человечек у стола все еще лопотал, а Гарри заметил вдруг какое–то движение среди деревьев. Кентавры… они тоже при­шли проститься с Дамблдором. Из–за деревьев кен­тавры не вышли, но Поттер видел, как они тихо стоят, опустив луки и глядя на волшебников. И ему вспомнился его первый, похожий на ночной кошмар поход в лес, первая встреча с существом, которым был тогда Волан–де–Морт, лицо этого существа и произошедший вскоре затем разговор с Дамблдором о том, что сражаться необходимо, даже потерпев поражение в борьбе.

«Главное – сражаться», — сказал тогда Дамблдор, — «снова и снова, только так можно остановить зло, пусть даже истребить его до кон­ца никогда не удастся».

И, сидя здесь, под жарким солнцем, Гарри вдруг совершенно отчетливо увидел, что рядом с ним сто­ят люди, которым он был необходим: мать, отец и Дамблдор; каждый был полон решимос­ти защитить его, однако теперь с этим покончено. Теперь он никому не позволит встать между ним и Волан–де–Мортом, пора проститься с иллюзией, от которой ему следовало отказаться еще годовалым, отбросить веру в то, что руки родителей способны оградить его от любой беды. От этого ночного кош­мара пробуждения не будет, не будет утешительно­го шепота, уверяющего, что он в безопасности, что все это лишь плод его воображения. Последний и величайший из его защитников мертв, и теперь он одинок, как никогда прежде.

Человечек в черном наконец–то умолк и вернул­ся на свой стул. Гарри ожидал, что кто–то еще встанет у тела, кто–то еще, быть может, Министр произ­несет речь, но нет, никто не двинулся с места. Потом вскрикнуло сразу несколько голосов. Яркое белое пламя полыхнуло, охватив тело Дамблдора и стол, на котором оно лежало. Языки пламени вздымались все выше и выше, заслоняя собой тело. Белый дым винтом поднялся в небо, создавая очертания странных фигур. Сердце Поттера словно остановилось на миг. Ему показалось, что он увидел радостно уносящегося в синеву феникса, но в следующую секунду огонь погас. Там, где он только что бился, стояла бе­лая мраморная гробница, укрывшая в себе и тело Дамблдора, и стол, на котором оно покоилось. Снова испуганные крики – целая туча стрел взви­лась в воздух, но все они упали на землю, не долетев до толпы. То было, понял Гарри, последнее проща­ние кентавров: повернувшись к волшебникам спинами, они уже уходили в древесную прохладу. И по­добно им, водяной народ тоже медленно опустился в зеленоватую воду и скрылся из глаз. Гарри взглянул на Рона и Делию: Рон морщился, словно ослепленный солнечным светом, лицо Делии блестело от слез. Она смотрела на Гарри таким же пронзительным, горящим взглядом, какой он увидел, когда Блэк обняла его после того, как Слизеринцы выиграли Кубок по квиддичу, и Гарри осознал: в это мгновение они понима­ют друг друга до конца. И он наконец собрался с духом, чтобы сказать ей то, что был обязан сказать с той самой минуты, когда погиб Дамблдор.

— Делия, послушай, — негромко произнес он под все нараставший шумок разговоров, которые уже заводили поднимавшиеся со стульев люди. — Ты такая умная и хорошая, но я должен пойти один. Найти крестражи и уничтожить их. Сразиться с Волан–де–Мортом. И никто больше не погибнет, я не допущу этого.

Ее губы задрожали, и она всхлипнула так громко, что Поттер невольно зажмурился. Что–то внутри сломалось с этим всхлипом. Что–то, что было надломлено уже давно. Что–то, что держало мысли в порядке, перекрывало путь к хаосу и беспорядочным метаниям. Делия сглотнула, чувствуя, как по коже бегут мурашки, а внутри ревет и бьет в ребра что–то большое и колючее, перехватывающее дыхание. Блэк прикусила губу, переводя взгляд с Поттера на ошеломленного Уизли. Рон вытер рукавом покрасневшие глаза, а Слизеринка лишь печаль­но сказала:

— Я ждала от тебя этих слов. Но что ты собира­ешься делать?

— Загляну еще разок к Дурслям, так хотел Дамбл­дор, — ответил Гарри. — Но не надолго, после это­го я покину их навсегда.

— И куда ты отправишься, если не в школу?

— Нужно с чего–то начать. Если Дамблдор был прав – а я в этом не сомневаюсь, – где–то еще спрятаны четыре крест­ража. Мне нужно найти их и уничтожить, а после взяться за седьмой обломок души Волан–де–Мор­та, за тот, что сидит в его теле, потому что именно я должен его убить. И если по пути мне подвернет­ся Северус Снейп, — прибавил он, — тем лучше для меня и хуже для него.

Наступило долгое молчание. Толпа уже почти рас­сеялась, последние из скорбящих, уходя, по широкой дуге огибали монументального Грохха, по–прежнему обнимавшего Хагрида, горестные стенания которо­го разносились эхом над озерной водой.