Ужин, принятие фуро. Наконец можно прилечь и расслабиться. За стеной слышен шум – оказывается «ветераны» поселились рядом с нами. Вошел Ёсукэ, видно, тоже устал. Раздал всем какие-то тетрадки, мне тоже.

– Маарерий! Здесь надо каждый вечер писать свои впечатления о прошедшем дне тренировок и что ты планируешь для себя на следующий день!

Вот, подумал я, угораздило же меня! Мало того, что каждую неделю пишу на занятиях всякие сочинения, еще и в каникулы пиши!

Благоразумно сделал паузу и посмотрел через плечо в тетрадь Оды: «Мне Сэнсэй сказал сегодня: „Надо резче бить удар маэ-гэри!“ Спасибо Сэнсэю за замечание, завтра я уделю этому удару особое внимание. Осс!»

Уловив общую идею, я под одобрительные возгласы: «Смотри-ка, Маарерий иероглифы пишет!» – написал нечто подобное, разбавив эмоциями: «Я рад тому, что могу принимать участие в гассюку и всем спасибо – в первую очередь Сэнсэю, да и „ветеранам“ тоже. Осс!»

Ёсукэ собрал у нас тетрадки и отнес в соседнюю комнату. Через минуту оттуда послышался здоровый гогот «ветеранов». Есукэ вернулся еще более сумрачный, в руках у него был список, озаглавленный Тоёкики» – дословно «Исполнение пожеланий».

– Маарерий! – сказал Ёсукэ. – Ты иностранец, и мы решили тебя в этот список не включать. Это список дежурств – выполнение разных поручений «ветеранов» – ну сбегать за сигаретами там, пиво купить.

– Сегодня дежурит Арикуй! – громко объявил Ёсукэ. Арикуй, хотя и был первокурсником, но ему досталось место в комнате третьекурсников, и у него не было возможности даже на минуту сбросить с себя маску почтительности и забитости.

К одиннадцати стали готовиться ко сну. Ода курил в своем углу, Арикуй перематывал кассету и вновь ставил «Корриду», Такэда чистил ниткой зубы, а Ёсукэ достал какой-то флакон с мутно-зеленой жидкостью и стал ожесточенно втирать ее в жесткие густые волосы. Поймав мой вопросительный взгляд, Ёсукэ сказал: «А ты не пользуешься жидкостью для укрепления волос?» Я отрицательно мотнул головой. Тогда в Москве о таких штуковинах мало кому было известно, а в продаже их и вовсе не было. Ёсукэ протянул флакон мне: «Попробуй!» Я накапал себе на голову эту жидкость, как показал Ёсукэ, и тут же почувствовал приятное жжение. Появилось чувство бодрости.

Легли спать. Где-то через час раздались глухие удары в стену из соседней комнаты. Арикуй медленно поднялся, натянул тренировочные штаны и майку. Он вернулся минут через двадцать. «Ну что?» – шепотом спросил его Ёсукэ. «За сигаретами и пивом ходил», – ответил Арикуй, вновь устраиваясь спать. Но не успел он лечь, как снова раздались удары в стену. На этот раз Арикуй вернулся почти сразу. «Маарерий! – позвал он. – Ветераны зовут тебя к ним в комнату!» «Ладно», – ответил я и нехотя оделся. Зайдя в соседнюю комнату, я обнаружил группу «ветеранов» во главе с Сэнсэем за низеньким столиком. Японцы полулежали на татами в непринужденных позах. Стол был уставлен бутылками и стаканами. Над столом висело сизое облако сигаретного дыма. Мне приветливо замахали руками, призывая присесть к столу.

Рядом со мной оказался небритый Маэда. Он был настроен добродушно, улыбался, хлопнул меня по плечу и налил мне большой стакан виски – неразбавленный, до краев.

«Извини, водки нет! Вы, русские, говорят, стаканами пьете! Давай!» Где-то на мгновенье мелькнуло искушение повторить подвиг известного литературного персонажа и выпить, а потом сказать: «После первой не закусываю!» Но вместо этого я поставил стакан, сказав, что русские бывают разные, я, например, водку не люблю, а когда занимаюсь спортом – вообще не пью. На лицах у японцев было написано удивление.

«Ты – странный русский! – произнес самый молодой из них, представившийся как Судзуки. – А по-японски хорошо говоришь!» И все разом закивали, подливая друг другу пиво.

Маэда ткнул пальцем в Судзуки и сказал: «Вот он – очень сильный! Он в этом году стал чемпионом Японии!» Судзуки смущенно засмеялся. Выяснилось, что Судзуки всего несколько лет назад закончил «Токай», но каратэ не бросил, как это делает большинство выпускников, и даже добился больших успехов в каратэ, параллельно делая карьеру в вертолетостроительной компании.

На меня обрушился град вопросов: а сколько тебе лет? как давно занимаешься каратэ? а кем будешь по окончании университета? приедешь ли потом в Японию? не военный ли твой отец? Потом достали мою тетрадку и громко зачитали вслух мои впечатления о тренировке, деланно восхищаясь моими иероглифическими навыками.

Через какое-то время я почувствовал, что засыпаю прямо за столом. То ли японцы это заметили, то ли им развлечение «беседы с иностранцем» поднадоело, но меня вежливо выпроводили спать, чему я был только рад. На прощанье Маэда сунул мне в руки непочатый стакан виски. «Держи! Вдруг передумаешь и захочешь выпить перед сном!»

Я ввалился к себе в комнату, пристроил куда-то в угол злополучный стакан и повалился спать. И вновь меня посетил образ крепкого духом советского персонажа, которому немцы выдали, восхищенные его мужеством, краюху хлеба. Было три часа ночи.

Следующий день прошел как в тумане. Спас дневной сон.

Интенсивность тренировок явно возросла. После четвертого дня тренировок я понял, что у меня не осталось сил даже дойти до спортзала. Японцы стонали, но двигались в сторону зала. Моя походка из быстрой и пружинистой превратилась в медленную и торжественную.

Музыку в перерывах никто уже не включал, разговоры тоже практически прекратились. «Слушай, Ёсукэ! А зачем это все нужно? – не выдержав, спросил я. – Такие колоссальные перегрузки разве полезны?»

«Понимаешь, когда это закончится, и ты восстановишь силы, ты увидишь, насколько велик прогресс в твоем каратэ. Но и это не самое главное. Ты поймешь, что способен преодолевать себя, быть сильнее обстоятельств, и когда в твоей жизни возникнут серьезные испытания, ты вспомнишь, как тебе было трудно на гассюку, но ты выдержал, и тебе это поможет!»

Я тогда не очень поверил словам Ёсукэ, но сейчас, по прошествии лет, полностью убедился в правоте японца.

На пятый день вместо дневного сна я дошел до нашего общежития. Как странно было видеть скучающие лица советских однокурсников, лениво потягивающих пиво и бесконечно смотрящих телевизор! «О! Привет! Что-то ты похудел! – приветствовали они меня. – Кстати, хорошо что зашел. Нам завтра надо днем ехать в муниципалитет продлевать вид на жительство».

Тут-то меня и посетила мысль: а не пропустить ли под это дело дневную тренировку завтра? Отдохнуть, ведь пятый день уже, сил никаких не осталось!

Придя назад, я сказал японцам, что завтра днем мне надо ехать в муниципалитет. «То есть на дневную тренировку ты не придешь?» – сказал Ёсукэ, а Ода только хмыкнул. Я промолчал.

Процедура в муниципалитете города Хирацука, что в двадцати минутах езды на автобусе от университета, несколько затянулась. В университет я вернулся без десяти пять. Меня одолевали сомнения: был повод не ходить на тренировку, но если поторопиться, я вполне мог взять доги и появиться вовремя. Первый вариант казался очень соблазнительным. Но ноги сами принесли меня сначала за доги, а потом и в спортзал. Было три минуты шестого. Сэнсэй еще не появился, и все стояли в рядах, как обычно. Мое место никто не занял. Когда я вошел, японцы оживились: «Пришел, пришел!» – раздались радостные голоса. «Ты молодец! – воскликнул Ёсукэ. – Мы думали, ты больше не появишься». Мне сразу стало как-то легко, и я подумал, что сделал правильный выбор.

Зато на вечерней тренировке мне досталось. Последние полчаса, когда уже никто толком не мог передвигаться, здоровый, как трактор, двадцативосьмилетний «ветеран» Осима, неоднократный чемпион Восточного побережья среди студентов (есть и такой чемпионат), решил преподать нам уроки кумитэ. Сначала он поиграл, как кот с мышкой, с маленьким Набэсимой, потом еще с несколькими второкурсниками. И вот он посмотрел на меня.

Видимо, Осиме не очень понравилось, что иностранец, да еще с белым поясом, машет перед его носом ногами. Японец явно рассвирепел и в одной из контратак попал мне кулаком прямо по переносице, отправив меня в нокдаун: я упал, тут же вскочил, но было нестерпимо больно, так что я снова сел на татами.