После этого он провел тренировку – самую тяжелую тренировку, которую мне пришлось испытать на себе в этом додзё. Маэда был на взводе, он кричал, что все мы делаем плохо, медленно, заставлял все начинать сначала, подскакивал к каждому и сверлил злобным взглядом – в общем, нагнал страху. Сам он за это время не выполнил ни одного движения. Я уже начал скептически думать: орать-то все мастера, а что сам-то умеешь? Как бы прочитав мои мысли, Маэда вытащил на середину зала здоровяка Оду и показал на нем пару комбинаций для свободного поединка – кумитэ. Мой скепсис в момент улетучился. Оказалось, что Маэда в то время носил титул чемпиона мира и неоднократного победителя всеяпонских чемпионатов по стилю «Вадо-рю». У него был свой спортзал – в десяти минутах езды на поезде от университета. Ода и Ёсукэ, которым довелось там побывать, рассказывали, что у Маэды не тренировки, а сущий ад. По окончании тренировки ко мне подошел Ёсукэ.
– Ну как, устал? – спросил он.
– Еще как! Ноги не двигаются!
– Это что! Скоро гассюку – вот где будет тяжко!
– А что это – гассюку? И как скоро?
– Ну, это тренировки – их много – в течение всего дня. А будут в конце марта – всю неделю во время весенних каникул. Да, кстати, вот уже и расписание есть. Держи.
И Ёсукэ протянул мне листок. На нем было написано, что гассюку (по смысловому значению иероглифов я понял, что это дословно «совместное проживание», или «сборы») пройдут с 27 марта по 2 апреля включительно, и на каждый день запланировано по три тренировки.
Место проведения – университет «Токай».
Жить предстояло в отдельном двухэтажном корпусе, расположенном на противоположной от моего общежития стороне кампуса, сразу за воротами. «Так, надо отпрашиваться у отца-руководителя! А ведь может не отпустить – пусть рядом, но без надзора на целую неделю!» – подумал я. А Ёсукэ сказал: «Да! Жаль, что в этот раз гассюку в университете! Обычно мы едем к океану!»
«Э! – подумал я. – Да мне еще, оказывается, повезло! Кто бы меня отпустил одного на неделю? С посольством, наверно, стал бы наш руководитель согласовывать. А у них там ответ известный: „Нельзя! Коварный враг не дремлет! Вас сюда учиться направили, а не каратэ заниматься!“
Но наш руководитель на удивление легко отпустил меня на неделю, уточнив только месторасположение корпуса, в котором я буду находиться.
26 марта вечером я собрал нехитрые пожитки в сумку, в том числе доги, спортивный костюм и кроссовки, прихватил несколько аудиокассет с последними хитами и выдвинулся на гассюку. В клубе каратэ считалось модным передвигаться по кампусу медленно, чинно, с отрешенным взглядом, даже шустрый Ёсукэ взял на вооружение эту манеру, и за спиной раздавалось благоговейное перешептывание: «Это каратист!» Но я никак не мог понять прелестей такого чинного перемещения в пространстве, поэтому пересек территорию кампуса своей обычной быстрой, слегка подпрыгивающей походкой.
Подойдя к искомому корпусу, я притормозил, ища глазами вход, и тут из окна второго этажа раздался голос Ёсукэ: «Маарэрий! Поднимайся! Наша комната здесь!»
Корпус отдаленно напоминал общежитие, из которого я пять минут назад вышел. На первом этаже находились фуро, туалет, а в коридоре стояла доска для объявлений, где уже красовалось расписание нашего гассюку. Комната оказалась небольшой – метров двенадцать, а жить мы должны были ввосьмером. Матрацы уже лежали на полу – в два ряда по четыре, практически закрывая собой всю площадь татами. Подушки лежали таким образом, что спать предстояло голова к голове, почти доставая ногами стены. В углу у окна оставалось немного места, куда Ёсукэ поставил маленький магнитофон. Я занял матрац посередине.
– Ёсукэ! Я принес несколько кассет с хитами! – сказал я.
– О! Давай!
Ёсукэ равнодушно слушал кассету. Подошли остальные, расселись на матрацы. В это время заиграла композиция «I love corrida» – вовсе не хит сезона, странным образом записанная в конце кассеты. Японцы вдруг оживились, стали на все лады подпевать: «Аи рабу корридаа!» Только песня закончилась, все стали просить Ёсукэ поставить ее сначала. Потом еще и еще. И так случилось, что всю неделю в свободное время японцы включали только эту композицию. Остальные кассеты так ни разу и не попали в магнитофон.
В шесть утра нас разбудили громким стуком в дверь. Первая тренировка – разминочная, в спортивном костюме. Мы построились по-двое напротив корпуса. После нескольких минут ожидания появился Сэнсэй в сопровождении еще нескольких незнакомых мне японцев в возрасте от 30 до 50 лет.
Стоявший рядом со мной здоровяк Ода прокомментировал: «Это old boys, или сокращенно ОуБи, ветераны клуба. Они приезжают на гассюку понаблюдать, ну и вспомнить молодость».
По лицам ветеранов было видно, что прошлый вечер был посвящен воспоминаниям, и выпито при этом было немало. Ни один из «старых мальчиков» не был в спортивном костюме.
Сэнсэй сказал какие-то приличествующие случаю слова, призвал проявить бодрость духа, и мы под руководством Сэмпая побежали трусцой. Утренняя тренировка была целиком легкоатлетической: после 30-минутного кросса с уже привычным подъемом на девятый этаж одного из учебных корпусов мы переместились на стадион, где сначала бегали ускорения, а потом начали делать упражнения на пресс и отжиматься на кулаках. В режиме обычной тренировки мы отжимались где-то по 40-50 раз. Здесь же после выполнения привычного числа отжиманий последовала команда: «Еще десять раз!», а потом еще десять, и еще, пока мы, уже крича и извиваясь, не сделали-таки сто отжиманий! Никогда не думал, что когда-нибудь смогу это сделать, и более того, уже много позже, будучи в неплохой форме, я так и не смог повторить такое количество отжиманий подряд. К концу «разминочной» тренировки моя майка была мокрой насквозь.
Наскоро умывшись и переодевшись, мы пошли в небольшую столовую, арендованную для нас на всю неделю сборов. За столами с нехитрой едой в японском стиле разместились строго по ранжиру. Я с третьекурсниками встал рядом с указанным нам столом. За соседним столом – второкурсники, чуть поодаль, ближе к выходу – первокурсники. Один стол был накрыт с большим вкусом и разнообразием – ожидали прихода Сэнсэя и «ветеранов». Наконец они появились в дверном проеме, и вместе с ними – все также небритый Маэда. По команде Сэмпая мы отвесили поклон входящим, подождали, пока они чинно рассядутся, затем сели сами. Несколько минут сидели молча, никто не притрагивался к еде. Сэнсэй сидел, выпрямив спину, закрыв глаза. Все терпеливо ждали. И вот Сэнсэй открыл глаза, неспешно взял палочки и скомандовал: «Угощайтесь!»
Ода тут же схватил палочки и жадно заработал ими, придвинув прямо ко рту чашку с рисом. Я, еще не пришедший в себя после утренней тренировки, ел вяло. «Ты что, Маарерий! На завтрак дается десять минут! Поспеши!» – быстро проговорил Ода и устремился к большому чану с рисом, из которого можно было накладывать добавку сколько угодно. Остальные японцы не отставали от Оды и то и дело подкладывали себе рис. И действительно, ровно через десять минут по команде Сэнсэя завтрак закончился. Вновь вставание. Поклоны уходящим первыми Сэнсэю и его свите.
С двенадцати до двух – дневная тренировка, уже в спортзале.
Базовая техника. Сотни повторений одних и тех же движений на месте и в передвижении. Крики «Медленно! Плохо! Сначала!» висят над спортзалом густым туманом. На столике рядом с аптечкой большая фляга с тонизирующей водой «Pockary sweat».
К концу тренировки от пота промокло не только доги, но и пояс.
Обед прошел с тем же ритуалом, что и завтрак. Правда, времени на еду – минут двадцать. С трех до пяти – отдых. Лег на свой матрац и тут же заснул под звуки «Аи рабу коррида» – это хорохорился Ёсукэ.
К пяти часам снова в спортзал. Мышцы уже слегка побаливают, и в голове дурнота после дневного сна. После интенсивной разминки мышцы опять становятся эластичными, сон выветривается. Вечерняя тренировка – самая длинная, два с половиной часа. Много работы в парах, подготовка к кумитэ, шлифовка ката.
