Обвинять Уокера на публику нельзя — слишком много народу его любит и надеется на его скорую победу в выборах. Все доказательства вывернут как подмену, а Брин станет всеобщим козлом отпущения. Действовать надо осторожно, но как? Ни одна разумная стратегия в голову не шла.

— Мафия готовит покушение на Галавана! — Один из работников ворвался в кабинет как обычно без стука. — Всем ясно, что хочет избавиться от конкурента.

Хотя мафиози и были теми еще хитрыми лисами, почему-то не верилось, что все это из-за выборов. Они не последние люди в криминальном мире: подняться с низов им не составило бы труда и без лишнего кровопролития. Тут было что-то другое, Брин чувствовал, однако доказывать это кому-либо из участка было бессмысленно.

Мерзкий голос Уокера, прячущегося за спину Джеймса, вызывал острое желание отойти в сторону и дать главарю мафии Шону Питерсу совершить задуманное. Но он стоял перед дулом автомата, предупреждающе направляя пистолет на Питерса, и не двигался с места.

— Он убил мою маму, Джим.

— Я знаю.

В голосе Шона боли столько, что хотелось самому повернуться к бизнесмену и пустить ему пулю в лоб. Шон едва сдерживался, чтобы не разрыдаться, автомат в руках предательски трясся, но он не отступал. Сколько же всего натворил Уокер, чтобы подняться на этот пост?

— Он хотел, чтобы я устроил псевдо-покушение…

— Ложь! —Брина передернуло от этого скользкого голоса.

— … но я устрою ему настоящее.

Больших усилий Брину стоило уговорить Питерса не совершать ажиотажное убийство и замять произошедшее. А через пару часов, когда все полицейские разбрелись по домам, а светский вечер завершился, Джеймс совершил то, что не сделает ни один добропорядочный коп.

Фред Уокер был найден на набережной с огнестрельной раной, кучей гематом по всему телу и воткнутым в глотку зонтом. По словам судмедэкспертов, смерть наступила около трех часов ночи.

Та ночь стала знаковой и для Шона, совершившего долгожданное возмездие, и для Брина, принимавшего в этом действе участие.

Все тот же строгий костюм, пистолет в кобуре, на счету которого одно убийство, и слишком суровый взгляд. Постоянные мысли о том, что есть справедливость и что же для Лос-Анджелеса лучше. Отчаянное, граничащее с фанатизмом желание сделать этот город безопаснее. И вечный вопрос. Оправдана ли кровь на его руках?

Изменилось лишь звание.

Джеймс Брин теперь комиссар.

***

— Добрый день! Неделю назад у нас открылась замечательная пиццерия, и мы ждем вас… — она протянула прохожему цветную листовку, но тот лишь презрительно фыркнул и отвернулся.

Шел ее четвертый рабочий день, и Сара никак не могла понять, какой из них был успешнее: тот, что начался с бешеной тетки, которая обматерила ее на всю улицу, или вечер второго, запомнившийся жутким ливнем и насквозь промокшими листовками.

Оплата была почасовая, поэтому каждый раз Сара мечтала об окончании дня, а не месяца, как многие горожане. В целом ей на все хватало: несколько пакетиков быстрозавариваемой каши, упаковка кофе и корм для собак. Джея девушка с собой не брала, боясь, что прохожие пожалуются работодателю, поэтому каждый раз ей приходилось вставать в пять утра, чтобы успеть выгулять питомца.

Под глазами залегли синяки из-за затяжной бессонницы, одной кружки кофе в день было недостаточно, рабочие дни сменялись один за другим. Бесконечный поток мыслей походил на американские горки, где верхней точкой была гордость за себя и свою способность пережить тяжелые испытания, а самым низом — пожирающее изнутри одиночество.

Он снился ей не раз и не два. Уже под утро, незадолго до будильника, когда организм понемногу просыпался, но все еще находился в прострации. Живой. Показывал ей фокусы, смотрел весело, щелкал по носу, точно маленькую девочку. А еще грустно улыбался, когда она начинала рассказывать, как ей без него плохо. И молчал. Не говорил ни слова. Ее собственный голос отдавался в ушах сквозь толщу воды, и она срывалась на крик. Пыталась достучаться до него, колотила руками по груди, брала его лицо в ладони, обнимала так крепко, словно он вот-вот исчезнет.

И просыпалась. Просыпалась от собственного крика, от слез, беспрестанно скатывающихся по щекам. Хватала с тумбочки успокоительные, глотала, не запивая водой, и вновь падала на подушку. Щенок уже сидел рядом и ободряюще облизывал ее лицо. Давал почесать себя за ушком, периодически зевал и крутился, пытаясь приудобиться получше. Джей был рядом всегда. Тогда почему порой становилось невыносимо больно?

— Приветствую! Совсем недавно у нас открылась замечательная пиццерия. Приходите к нам!

Девушка лет двадцати сочувствующе взглянула на Сару и с милой улыбкой приняла листовку. Туристка, несомненно.

Со следующим прохожим не повезло: мужчина хотя и взял флаер, но тут же выбросил его в урну прямо перед носом Сары. В душе начинала разгораться злоба.

Встав посередине улицы, она как можно громче продекламировала заученную до дыр рекламу и выставила руку с листовкой. Она говорила четко и уверенно, никого не стесняясь и не боясь показаться умалишенной. Повторяла одни и те же фразы, как заезженная пластинка, именно поэтому, наверное, не сразу заметила, что листовки в руке больше не было.

Она повернулась и застыла на месте. Перед ней стоял детектив Брин и держал в руках цветной флаер. Проницательный взгляд голубых глаз заставил поежиться и густо покраснеть. Брин одет официально; на ремне красуется значок копа, ботинки блестят от чистоты, кобура с пистолетом смотрится серьезно, статно. Должно быть, сейчас Сара выглядела особенно жалко в этом смешном костюме пиццы и со следами недосыпа на лице, и мысль эта вызывала стыд. Она хотела уже сказать хоть что-то, только бы не чувствовать на себе этот пристальный взгляд, но ее опередили. Брин засунул руку в карман брюк и выудил оттуда черные наушники.

— Кажется, это твое, — сказал наконец он.