— В 20 лет?! Подросток? Во сколько лет вы тогда считаетесь полностью взрослыми?!

— В пятьдес-с-сят, — покачал тот языком.

— Омг, — поперхнулся Сэм и оттянул когтем воротник. — Неслабо. У нас это уже пенсионный возраст!

— Какой? — непонимающе моргнул наг, опуская голову чуть ниже.

— Эм-м...

Волк начал раздумывать над тем, как объяснить змеюге слово, и не скатиться при этом до понятий “пенсионного фонда”, “бюджета”, “пособия”, “финансово-банковской системы” и прочих заумных словечек, которые не так-то просто будет растолковать тому, кто не сталкивался с ними всю жизнь.

— Не важно, — отмахнулся от вопроса Сэм. — Сколько же тебе лет, если вы полностью вырастаете в пятьдесят?

— Не важно, — повторил его слова наг, прикрывая глаза.

— А зовут хотя бы как? Я Сэм. Сэм Рыкинс, — представился белошкурый.

Змей его проигнорировал. Видимо, посчитал ниже своего достоинства называть свое имя какому-то животному.

— Ну и ладно! Сам узнаю! — вздернул нос полярный хищник.

Он как раз отыскал взглядом рядом с панелью климатконтроля в камере в специальной подставке личное дело заключенного.

— Серьезно? Ничего не написано? — на всякий случай повторно пробежался по пустым строчкам документа Сэм и поднял глаза на спокойного змея. — Ни имени, ни адреса, ни места жительства, ни ближайших родственников, ни последнего места работы, — поцокал языком, закрывая документ и возвращая туда, где его нашел. — Так дело не пойдет приятель! Нельзя же быть таким замкнутым в себе!

— Можно, я с-с-соц-ц-циофоб, — фыркнул (шикнул) заключенный, мотнув головой.

— Кто? — удивился тот, кого этим словом никогда не назовут.

На этот раз змей замялся, испытывая примерно те же трудности, как Сэм с понятием пенсионного возраста.

— Не важно, — решил в итоге так же оставить эту тему.

— Не хочешь говорить — тогда я сам попробую угадать!

— Ш-ш-шта-а-а? — сразу насторожился хладнокровный, которому не понравилась его гениальная идея. — Не с-с-стоит!

— Стоит, стоит! Надо же к тебе как-то обращаться! А то все змей, да змей! — не внял его тихой угрозе волк, щелкнув костяшками, когда на ум пришло первое имя. — Давай тебя будут звать мистер Очешуительный! — провел перед собой лапой, пальцами выделяя каждое видимое лишь ему слово. — Нет, нет! Ты Бобби – Пронзающий Клык! Нет! Не подсказывай! Я сам угадаю! — приложил внешнюю сторону ладони ко лбу, имитируя работу мысли: — Знаю! Блэк Джек!

— Заткнис-с-сь! — впервые по-настоящему раздраженно зашипел наг, показывая клыки длиной с короткий меч. — Я ثعبان...

— Как-как? — на секунду застыл в прежней позе волк, ничего не поняв.

— Так именует с-с-сейч-ч-час-с-с с-с-себя мой род, — снова изогнулся вопросом допрашиваемый. — Произ-снос-с-ситс-с-ся С-с-саэбэнон, переводитс-с-ся на ваш-ш-ш язык, как “змея”.

— У вас язык, отличный от нашего?

— Раз-сумеетс-с-ся! Но с-с-слово “С-с-саэбэнон” не из наш-ш-шего лекс-с-сикона. Так нас-с-с лиш-ш-шь проз-свали. Между с-с-собой мы по-прежнему общаемс-с-ся на Деванагари.

— Правильно ли я понял, что ты змей, которого зовут... Змей?

— Я Solaris! С-с-соларис-с-с С-с-саэбэнон! С-с-солнеч-ч-чный Змей! Доволен?

— Солнечный? — зверь взглядом пробежался по крепкой блестящей черной чешуе без единого светлого пятнышка. — В каком это месте?

— Ш-ш-ш-ш... — только и выдал в свое оправдание бедняга.

— Что? — навострил ушки зверь, склонив мордочку, будто щенок, выпрашивающий вкусняшку.

Глазки Сэм умел строить с раннего детства и с годами не потерял своего очарования, оттачивая навык до совершенства. Наг еще больше прифигел, не сумев устоять неожиданной атаке. Хладнокровные тоже не лишены умиления от вида смазливых пушистых мордашек и в конце концов сдался, решив, что ничего особо важного все равно не сообщит. А если и сообщит, то зверь все равно понять не сможет.

— Мое имя... — начал Соларис, с заметной неохотой. — Я обладал им ещ-щ-ще до того, как вылупилс-с-ся. Я должен был родитьс-с-ся с-с-с другим ц-ц-цветом ч-ч-чеш-ш-шуи. Все выс-с-сш-ш-шие наги ярких крас-с-сных, желтых, оранжевых, корич-ч-чневых или в оч-ч-чень редких с-с-случаях зеленых и с-с-синих рас-с-сцветок. Я же первый, обладающ-щ-щий с-с-столь темным окрас-с-сом.

— Высшие наги? — вычленил Рыкинс новое для себя понятие, вызвав у собеседника рассерженное шипение, когда змей понял, что проговорился. — У вас имеется некая иерархия? Типа, как у нас высший свет общества и те, кто в него не включены?

— Допус-с-стим, — перестав шипеть и немного подумав, согласился с ним Соларис.

— А ты, значит, представитель высшего сословия? Из знати?

— У нас-с-с не с-с-сущ-щ-щес-с-ствует такого понятия, как з-снать.

— А как с формой правления? Монархия? Типа, во главе стоит один главный змей и всеми командует?

— С-с-семья.

— Как у собак?

— Нет, — покачал головой Саэбэнон. — В ваш-ш-шем общ-щ-ществе нет аналогов наш-ш-шим внутривидовым отнош-ш-шениям. Даже в ваш-ш-шей с-с-семье млекопитающ-щ-щих с-с-суть заключ-ч-чаетс-с-ся в подч-ч-чинении с-с-сильнейш-ш-шему или умнейш-ш-шему. Вы даже предс-с-ставить с-с-себе не можете общ-щ-щес-с-ство, где ты не преклоняеш-ш-шься ни перед главой с-с-семейс-с-ства, ни перед главой общ-щ-щины, ни перед нач-ч-чальс-с-ством на работе. Вс-с-се это признаки низш-ш-ших, мы же не нуждаемс-с-ся в поис-с-ске объекта преклонения. Мы с-с-сами вс-с-семи управляем, потому ч-ч-что мы выс-с-сш-ш-шие и с-с-сильнейш-ш-шие формы жизни на планете! Выш-ш-ше нас-с-с только боги!

— А можно более доступным языком, пожалуйста?

Змей прикрыл ненадолго глаза, собираясь с мыслями, и попробовал перефразировать:

— Это знач-ч-чит, ч-ч-что, с-с-схватив меня, вы могли лиш-ш-шить вес-с-сь мой род руководс-с-ства, а могли взять нич-ч-чего не с-с-стоящ-щ-щего нага. Я являюс-с-сь и тем и другим с-с-сразу.

— Я же просил попонятнее!

Соларис задумался еще на несколько секунд.

— Я отнош-ш-шусь к одним из с-с-самых с-с-старых нагов нового времени и потому к моему мнению прис-с-слуш-ш-шиваются ос-с-стальные, но я молод и потому с-с-сам с-с-слуш-ш-шаю других. Я с-с-старш-ш-ше с-с-своих родителей, но мои внуки ещ-щ-ще старш-ш-ше меня.

— Ты бредишь? Это от холода, да?

— Как и ожидалос-с-сь. Примитивам не понять, — потерял весь интерес к разговору змей, отворачиваясь.

— Я бы понял, если бы ты не говорил шарадами! Что значит, ты старше своих родителей?

— Я говорю в прямом с-с-смыс-с-сле.

— Но это же невозможно!

— В твоем понимании – да.

— Чудак.

— Прос-с-сто в наш-ш-шем общ-щ-щес-с-стве более с-с-соверш-ш-шенный с-с-способ с-с-сохранения информац-ц-ции, в отлич-ч-чие от ваш-ш-шего, — повернувшись обратно, устало прошипел Соларис, периодически мелькая язычком среди необычайно зубастых для змея челюстей. — Вы рождаетесь ч-ч-чистыми, обновленными, тогда как мой род по с-с-своему бес-с-смертен. Мы не уходим, когда приходит наш-ш-ше время.

— Я... Все равно не понимаю, — опустил ушки волк.

— И не поймеш-ш-шь. Никто не поймет. Мы с-с-слиш-ш-шком раз-сные, — прикрыл глаза Соларис и вздохнул: — Ос-с-ставь меня, детеныш-ш-ш... Я ус-с-стал...

— Ладно, — смилостивился над ним Сэм, утаскивая стул назад в угол. — Отдыхай.

— С-с-стой!

— А? — обернулся на него полицейский.

— Ты кое-ч-ч-что забыл, — указал хвостом на панель наг.

— О, точно, — немного сконфуженно вернулся волк и некоторое время постоял, заглядывая в необычные глаза напротив, заразившиеся его интересом, пока замерзший Соларис не отвернулся и не спрятал голову в кольцах. — Приятно было познакомиться с тобой, Солнечный. Надеюсь, что еще поболтаем, — попрощался Рыкинс, уходя окончательно назад к бумажной работе.

— Глупый, — тихо фыркнул Соларис, смотря ему в спину. — Не ищ-щ-щи с-с-со мной вс-с-стреч-ч-чи. Ес-с-сли бы ОНА тебя не кос-с-снулас-с-сь – ты бы отс-с-сюда живым не вы-ш-шел...

И погрузился в прерванный сон, где наблюдал уже не за своей целью, а за неожиданным знакомым, оказавшимся настолько волевым в своем любопытстве, что перебарывал даже его гипноз. И во сне он абсолютно точно знал, что это не единственная их встреча.