-- Да, -- говорит Анатолий Израилевич, -- во всем, что мы делали, конечно, было немало романтики, характерной для того времени. Будущее представлялось только лучшим, а в Академгородке и вовсе прекрасным. -- Очень грустно, -- говорит Замира, устремляя кудато -- то ли в прошлое, то ли в будущее свои жгучие пронзительные прекрасные очи. -- Потому что не мне бы сидеть перед этим объективом. Были люди подостойнее, поярче, поинтереснее меня. Они могли рассказывать, чего хотели, что делали и оценивать получившееся... Мороз проникал во все щели окон и дверей авто буса, и холод сковал все тело. Эта нудная поездка продолжалась уже около получаса, и Инге казалось, что ей не будет конца. Зато закутанная в тяжелую клетчатую шаль поверх шубки и валенок разрумянившаяся Анюта, вертясь на коленях у папы, громко распевала: "Пусть всегда будет солнце, пусть всегда будет мама, пусть всегда будет небо, пусть всегда буду я!". Вскоре за окнами в темноте, разжиженной густыми снежинками, сквозь деревья замелькали огоньки окон, и через короткое время автобус остановился.

-- Вот и приехали, -- сказал весело Александр и, выждав, пока выйдут с трудом поднимающиеся с передних мест замерзшие, как и он, пассажиры, проскочил вперед с Анютой и, подав руку жене, помог ей сойти со ступенек. -Это совем близко. Буквально несколько шагов, -- сказал бодрым тоном Саша, желая хоть "морально" обогреть оцепеневшую от мороза жену. Это "совсем близко" оказалось труднодоступным. Пришлось плутать долго на пятачке микрорайона с однотипными домами в поисках того из них, в котором живут Максимовы. -- Я здесь был всего раз, правда, в дневное время, -- словно извиняясь, говорил Саша. -- И ейбогу, был убежден, что найду сразу же. Видно было, что он и сам в отчаянье от жалости к своим замерзающим "женщинам". -Судя по всему, вы по тому же адресу, что и я, -- услышали они за спиной мужской голос. -- К Максимовым?

-- Да, да, -- сказал обрадованно Саша. -- Так вы уже у цели. Вот их подъезд, заходите и прямо на четвертый этаж. -- Он ловко придержал дверь. -А там вам уже не нужно будет искать, по шумугаму распознаете нашу компанию, -- сказал он. Уже не помня себя от холода, Инга переступила порог подъезда, теплый воздух которого принес ощущение подобное сбывшемуся счастью.

-- Меня зовут Юра Федоров. А вы откуда такие накутанные? -- спросил он весело, догоняя устремившегося вверх с Анютой на руках Сашу. -- А мы из города. Долго ждали автобуса в городе, плутали здесь, вот мои "дамы" и замерзли совсем. Ну как ты, отходишь? -- спросил тут же Саша, обернувшись к Инге. -- Да, ничего страшного, все нормально, -- ответила она, уже в который раз убедившись в том, что самое большое блаженство из всех возможных -- это замерзшему человеку оказаться в тепле. Как только они нажали кнопку звонка, открылась дверь и радостная орава таких же, как они, молодых людей окружила их дружелюбными возгласами приветствий.

Высокая, стройная, с густой копной вьющихся волос женшина с сверкающей радостью улыбкой, протянув руку, представилась:

Я -- Мария. Пожалуйста раздевайтесь, располагайтесь. Сапоги можете оставить здесь, прямо под вешалкой, -- указала она на протянувшиеся вдоль коридорчика крючки. Затем присела на корточки, обращаясь к Анюте: -- А тебя как зовут? -- Анюта, -- довольная собой произнесла девочка. -- А сколько тебе лет? -- Два годика, -- с самодовольством ответила малютка. -- Уже два годика! Ты совсем взрослая! Скоро мы тебя отведем туда, где много друзей. Вы не беспокойтесь, -- обратилась Мария к Инге, уловив ее вопросительный взгляд, -- это у нас такой порядок. Мы всегда во время больших сборищ отводим всех детишек в одно какоето место. Сегодня -- это будет у Зелинских, которые живут прямо под нами. Они скоро зайдут.

-- А кто же за ними смотрит? -- спросил Инга, ощущая какое-то недоверие к такому способу избавления от детей во имя собственного удовольствия.

-- А вот пройдемте, -- сказала Мария, выражая искреннее желание расположить к себе новую знакомую. Едва засунув еще не отошедшие от мороза ноги в туфли, которые взяла с собой на смену не очень новым и не очень красивым сапогам, Инга медленно последовала за хозяйкой. Из крошечного коридорчика хрущевской трехкомнатной "распашонки" они, сделав два шага, оказались в кухне, заполненной запахом салата "Оливье". На стекле той стороны кухонной двери, которая обращена к комнатам, висел список фамилий, среди которых Инга увидела и их.

-- Вот это -- список, следуя которому наши папы будут, сменяя друг друга, смотреть за детишками. Их в сумме немало и разных возрастов: от одного года до восьми лет. Папы попеременно будут читать им книжки, играть в игры, а потом уложат спать. Но при этом все равно они по очереди будут с детьми. Поскольку нас много, то каждому придется быть с ними полчаса. Так что никто из папаш и не почувствует неудобств. -- Интересно, -- сказала Инга, глядя на список как на диковинку. -- Ведь у нас здесь почти ни у кого нет родителей, бабушек и дедушек. Мы здесь, чтоб жить самостоятельно, ни на кого не возлагая своих забот. Поэтому мы таким образом освобождаем себя от неудобств присутствия детей и в то же время освобождаем детей от тягот томления на взрослых вечеринках, которые -- важнейшая часть нашего образа жизни. -- А как же вы обходитесь, если, например, ребенок заболел и его нельзя отправить в сад или в ясли, кто вам помогает? -- спросила Инга. -- О, это -- просто. Никаких проблем. У нас в институтах нет строгого режима дня. Ведь в науке все равно все работают по двадцать четыре часа в сутки, и нас никто не гоняет палкой отсиживать часы. Поэтому когда нужно посидеть с ребенком дома, мы ходим в институт по очереди. Например, утром муж, после обеда -- жена, или наоборот. В это время подошел высокий, стройный, подстать супруге, хозяин и с искренней доброжелательностью представился, слегка поклонившись, как акткер перед публикой: -- Павел! Рад что вы добрались благополучно. Я понимаю, что это нелегко в такую погоду. Но все же замечательно, что вы с нами в этот вечер. У нас здесь сегодня в основном химики и некоторые примкнувшие к ним математики, -- при этом он, слегка подмигнув, положил руку на плечо Саше, дав понять, что именно его он имеет в виду. А лириком, очевидно, придется быть вам, Инга... Ведь, насколько мне известно, вы гуманитарий и будете единственной среди нас, людей сухих и зацикленных на формулах, -- он улыбнулся, не разжимая губ. -- Мне также известно из достоверных источников, -- продолжал Павел, -- что Саше уже выделили квартиру и вы скоро будете жить по соседству. Это прекрасно! Вот с наступлением весны сразу же отправимся в лес за медунками. Ну что ж, пора представить вас нашей компании. Инга дружелюбно улыбнулась, и они, свернув налево, за кухонную дверь, оказались в средней, самой большой, примерно 17 кв. м комнате. Здесь стоял диван, рядом, у окна -- маленький треугольный неполированный журнальный столик с двуям креслами, напоминающими большие круглые пьялы на тонких металлических подставкахножках. В противоположном от дивана углу на другом журнальном столике стоял небольшой телевизор "Рекорд" с антеннойусиками. Дощатый пол с большими щелями был покрыт светлокоричневой, уже вытершейся краской. Стены были увешаны стенгазетами, посвященными торжеству, фотографии хозяина -- виновника торжества -- были вмонтированы в картинки, вырезанные из журналов и газет. В результате Павел представал то королем, то дворником, то на лошадях, то на верблюдах, и т. д. Все сопровождалось смешными надписями и ремарками. Из-за малого количества мебели комната казалась большой и вмещала, человек сорок гостей. Все они говорили на профессиональные темы. Громкое звучание научной терминологии в перемешку с модными здесь словечками вроде: "старик" в обращении друг к другу, выражениями типа "раскрутил проблему на всю катушку" и непрерывный хохот от шуток создавали атмосферу какой-то праздничной феерии. Бросалось в глаза, что все присутствующие очень симпатичные, даже красивые внешне -- как будто их отбирали не только по научным успехам, а и по внешним данным. Женщины красиво одетые, подтянутые, свежие, готовые расхохотаться, поддержать шутку по любому поводу, что иллюстрировало их психологический комфорт и удовлетворенность жизнью. Все тут же окружили новых гостей и, представившись, дали волю своему доброжелательному, какому-то особенному, солидарному любопытству: откуда приехали, какой вуз, аспирантуру кончали, кто научный руководитель, какие научные планы после защиты диссертации, в каких походах бывали, о горах, о лыжах, -- обо всем, что не имело никакого отношения к Инге и ее жизни. И потому, где всерьез, а где со свойственным ему юмором на все вопросы отвечал Саша. Инга, с одной строны, испытывала ощущение восторга от всей атмосферы дружелюбия и какойто авансированной любви, исходящей от этих людей, о которых она ничего не знала и которые еще ничего не знали о ней. С другой стороны, ее охватывала тревога от ощущения присутствия на чужом празднике, ощущения ущербности рядом с этими ее ровесниками, зажженными наукой, осознанием своей нужности и ясностью в творческих перспективах. Это была какая-то концентрация всего того, что было не ее: и профессия этих людей, и предмет их разговоров, и планы -- все было далекое, незнакомое, недосягаемое.