Сборка мотоцикла продолжалась до вечера, и к удивлению Сергея, им почти все удалось успеть. Искореженные во время аварии детали были вывезены на свалку за гаражи, а восстановленный, но слегка потертый, мотоцикл Сергея стоял на центральной подставке, как ни в чем не бывало, на своем привычном месте. Лишь собранный двигатель с не прикрученными крышками лежал на полу, и ждал своего часа.

Харламов сидел за рулем и нажимал на педаль и рычаг переднего тормоза, проверяя натяжение тросов. Все его друзья, усталые, но довольные проделанной работой, обступив с двух сторон мотоцикл, смотрели на Харламова и его воскресающий "Иж".

– Когда будем заводить его, Паш? – обтирая ветошью грязные и разбитые руки, поинтересовался Сергей.

– Через сутки. Раньше не желательно, если хочешь, чтоб он долго служил тебе верой и правдой. Завтра к вечеру герметик подсохнет, зальем масло, установим движок и попробуем запустить…

– Так, а как же ехать за стволами тогда? – удивился Сергей.

– Я подъеду к твоему дому без десяти час. Постарайся не опаздывать. А теперь давайте разъезжаться, а то у меня от голода уже желудок к позвоночнику прилип.

Оставшись один, Сергей, словно в густой трясине, увяз в своих тяжелых размышлениях. Он почти не разговаривал со своими родителями за последние сутки и не выходил из комнаты после ужина. Он был напряжен и угрюм, даже не смотря на практически законченный ремонт мотоцикла. Его душила тоска по Аленке и обида от сегодняшней встречи с ней. Но еще сильнее были переживания о приближающемся вечернем мероприятии. Грядущей ночью Харламову предстояло ступить на скользкую дорожку, возврата с которой уже не будет. То, что они затеяли с "Пауком" было серьезным преступлением, за которое всем им грозил реальный тюремный срок. Все что Сергей делал прежде (драки, погони с милицией и нарушение ПДД) было лишь детской шалостью. Ему сегодня предстояло переступить черту, шагнуть в беззаконие, против которого он всегда восставал, и поступиться принципами, в которые он свято верил. Но выбор был сделан им, и отыграть назад уже ничего нельзя, поэтому Сергею лишь оставалось покорно ждать своей участи.

Солнце провалилось за горизонт на западе и унесло с собой остатки света и изнуряющей жары. В комнате стало темно и из распахнутого окна повеяло вечерней прохладой. Сестра тихонько сопела на втором ярусе кровати над ним, и, по всей видимости, уже давно видела сны. Из-за двери долго слышалась возня. Родители не спали. Но вскоре усталость, накопленная за рабочую неделю, сморила и их. Все стихло. Сергей долго лежал в полночной тишине, отдавшись своим мыслям, пока к реальности его не вернул мерный стук оппозитного двигателя за окном. Он нарастал издалека и Харламов понял, что это мотоцикл "Паука", и ему пора собираться. Стянув с себя легкое махровое одеяло, "Сапер" беззвучно оделся и кошкой прошмыгнул на кухню мимо спящих родителей. Он распахнул шкафчик под раковиной, и нащупал в темноте край пакета, в который во время ужина украдкой сложил еду. Стараясь не шуршать целлофаном, Сергей скатал его в плотный свёрток, и, сунув под мышку, прокрался в коридор. Наощупь обув ботинки, "Сапер" аккуратно открыл дверной замок и очень медленно, чтобы не скрипнули петли, распахнул дверь своей квартиры.

В мерцающем электрическом свете подъездной лампы кое-как попал дрожащим ключом в замок, и тихо закрыв его, охваченный волнением, спустился во двор. Улицу сковала ночная прохлада, и ветер трепал разлапистые ветви деревьев. В глухой тиши раздавался мерный приглушенный звук работы мотоциклетного двигателя на холостом ходу. Сергей поспешил к источнику звука, и обнаружил за домом Укрытцева, сидящего на заведенном мотоцикле. Лицо его было напряжено и сосредоточено. Во тьме ярко выделялся свет двух противотуманных фар и слегка блестел глянец черной краски его "Днепра".

– Что-то ты долго… – недовольно причмокнул "Паук", – Харчи не забыл?

– Вот они, – взмахнув пакетом, ответил Харламов, – родители не спали долго, еле удалось выскользнуть…

– Ладно, падай скорее. Остальные нас уже заждались…

Сергей, звякнув стеклом домашних банок, уложил пакет в боковой прицеп, и устроился в седле позади Укрытцева. Павел вложил в него две бутылки самогона и, взявшись руками за руль, слегка повернул гашетку газа. Мотоцикл прибавил обороты и, выплюнув из выхлопных труб облако сизого дыма, растворился во мгле спящего полночного двора.

Сергей за ужином долго размышлял, что собрать из еды для Никифорова – старшего. А потом рассудил так: в армии питание довольно скудное и солдатам приходится есть всякую гадость, а значит, Никифоров будет рад любой даже самой простой еде. Осознав это, Харламов решил не изгаляться, и наложил в пакет все, чем обычно питалась его семья. Он набрал в двухлитровую банку пельменей из кастрюли вместе с бульоном, завернул в целлофан несколько отварных картофелин и яиц, приготовленных матерью для окрошки. Сунул туда запечатанную полуторалитровую банку с солеными огурцами и помидорами, палку колбасы и полкило сосисок. Сверху обильно присыпал все яблоками. Больше в пакет ничего не уместилось.

За школой в кромешной мгле, под крышей беседки из которой впервые Сергей увидел Лагуткину, мелькали человеческие силуэты и яркие огоньки сигарет. Иногда редкие порывы ветра срывали с них одинокие искры и уносили вглубь школьного двора, где искры быстро затухали, растворяясь в темноте не освещенного сквера. Тишину внезапно нарушил рокот двигателя. К воротам снаружи подкатил черный мотоцикл, разрезав тьму лучами своих фар, и вскоре все стихло. Через забор ловко переметнулись две молодецких фигуры и, воровато озираясь по сторонам, пересекли школьный сквер и присоединились к курящим в беседке.

– Что-то вы долго… – обиженно промычал "Мамонт", втягивая в себя табачный дым, – Мы уже хотели начинать без вас…

– Ну, теперь все, кроме "Биты" в сборе, пожалуй, можно и начинать… – заключил "Паук", прихвативший с собой большую спортивную сумку, и толпа из пяти человек высыпала из беседки наружу.

Сгрудившись в небольшую тесную кучку, парни тихо повернули за угол школы, пытаясь найти способ проникнуть внутрь. Во всех окнах был потушен свет, кроме холла на первом этаже, где на вахте сидела бойкая старушка с газетой в руках и пила горячий чай. Через окно было отчетливо видно, как она, возмущенная написанным, поминутно чертыхается и качает головой. Надежды "Паука" на то, что вахтерша будет спать, к сожалению, не оправдались, а пройти через главный вход и проскочить мимо неё, было не возможно.

– Да, плохо дело… – задумчиво полушепотом пробормотал "Паук", – через парадный не пройти…

– И что теперь делать? – сведя брови на страдальческом лице, спросил из темноты "Филин".

– А может?.. – с надеждой предложил кровожадный "Мамонт", и провел указательным пальцем невидимую линию у своего горла.

– Нет! Ты что офонарел? – изумился "Паук" переходя от возмущения с шепота на обычный голос, – Должен быть другой путь. Нужно осмотреть здание…

Потоптавшись немного, Укрытцев скрылся за раскидистым кустом снежника, увлекая за собой ватагу огорченных парней. В ночной тиши лишь хрустели ветки под их ногами, и слышался монотонный комариный писк. Друзья шли вдоль школьных стен, внимательно осматривая окна, в надежде найти лазейку. Во время зноя, многие учреждения оставляют на ночь распахнутыми форточки и окна, и школы – отнюдь не исключение. Такая вещь, как кондиционер, в начале нулевых, была еще недоступна для подобных сооружений. Особенно в глубинке.

Друзья прошли два кабинета начальных классов, класс русского языка и истории, но, к сожалению, все окна в них были наглухо запечатаны. Казалось здание уже законсервировано до начала учебного года, хотя в школе еще шли консультации и экзамены старшеклассников. Холодные глянцевые стёкла непреодолимой преградой отделяли друзей от их цели. Цель была так близка и в то же время недостижима.