– С ним не прогадаешь. Тут запахано немерено, скот держали. Везде подзол да супесь, а у меня земля как на Кубани. Я сам оттуда. – Он улыбнулся. – Так-то вот.

Договорились встретиться завтра, уже с задатком и при свидетелях. Всей суммы у Максима еще не было. Спал он ту ночь крепко. Ближе к утру видит сон, а в нем человек-лошадь. Смотрит с недоверием. К чему бы это, подумал Максим. Перебирала копытами. Лицо сложилось в желание. На другой день, как договорились, он подъехал в ту деревню к Егору.

– Сядем, напишешь расписку в получении задатка. Всего полторы – так и укажем, с собой у меня пятьсот, и веди соседей.

– Как то есть полторы? – перебил тот.

Максим опешил:

– Ты же вчера сам называл.

– Две с половиной, а там как хотишь. Я на свою цену покупателя найду.

Он не стал спорить. Перед ним был человек-лошадь. Увидеть лошадь во сне означает ложь. Как же он не догадался сразу, бил сюда ноги, теряя время. Он скосил взгляд от лица вниз. Черные ботинки, каких давно уже никто не носил, слабо пританцовывали от нетерпения.

Живет в тебе душа, размышлял Максим обратной дорогой. Отсюда и ошибки. Окрестные души измеряет собой, другого инструмента ведь нет. Опыт нужен, как нож со многими лезвиями. Большое, поменьше, дальше штопор, консервный нож, пилочка для ногтей. Придумал же кто-то сменные инструменты в одном футляре. Легкая ложь – у человека глаза заволокло туманцем, как малый снег на дороге, пороша. Такой брать широким захватом, усилий почти не делаешь. Человек тут же краснеет. Тяжелая привычная ложь – меняешь узкую лопату на движок с поперечной рукоятью и толкаешь с силой, пока не оголится полотно. Да не полотно – глаза с остатками прикипевшего к сердцу льда.

После была еще одна деревенька – называлась Ужи. Местность, что ли, змеиная? Но увидел узкоколейку с кукушкой, которая ходила туда-сюда впритык к домам с огородами. Такая ходила в детстве. Однажды его бабка пересекала рельсы, поезд ее напугал, она не смогла обойти лужу. А шла в валенках и долго потом вспоминала эту кукушку.

Рисовалась ему картина далекая, но четкая, величиной с окуляр подзорной трубы. Обхаживают они всей семьей собственный свежий садик. Жена на грядках. Он мастерит летний стол с широкими скамейками под взрослой яблоней, чтобы собираться им вечерами за чаем с непокупным пирогом. Город уже не сжимал бы их до хруста костей, позволяя свободно дышать два дня в неделю. Рассказал он жене о своих поездках с грустью, а та отвечала:

– Знаешь, есть одно местечко неподалеку. Люди копаются, давай и мы тоже. Таких денег у нас нет и никогда не будет – занимай не занимай. Твои двести да мои сто – капля в море. Настоящая дача стоит великие тыщи, вот и думай.

Она привела его на окраину их поселка. Это был огромный пустырь, который обтекала Москва своими стройками. Он лежал на склоне. Снизу его подпирала река, а поверху проходило шоссе, за ним невдалеке сверкали озера. Люди копали крошечные огородики. По углам росли самодельные будки с навесом – укрыться от дождя. По границам – плотный колючий шиповник.

– Как ты набрела на это место?

– Гуляла с ребенком. Шла, и шла, и увидела.

Жена его выросла в деревне, огород для нее не был пустым звуком.

– Как-то все это по-собачьи, – сказал он. – Что мы детям оставим?

На всех углах вколачивали в голову – самая большая в мире, а клочка земли для него не нашлось. Они воткнули в землю четыре колышка – дескать, наше, обменялись парой слов с будочниками и вернулись домой.

В понедельник из райкома спустили разнарядку. Максиму было указано отъехать на неделю в подшефную деревню вместе с такими же, как он, крайними. Стоял он в стороне от начальства, его всегда и назначали. Утром пригнали громадный «Икарус», командированных оказалось всего двое: он да еще парень из соседнего отдела – тоже, видно, не свой. Подскочил инструктор:

– Где остальные?

Остальных не было.

– Ладно, поехали, ждать не будем.

Такая же он в своем райкоме пешка, понял Максим, как они в конторе.

Добирались часа полтора, уйма бензина. Выяснилось: работа женская. Перебирали группкой свеклу с картошкой. Огляделся Максим и решил свалить. Был небольшой страшок, дознаются. Недельный прогул – нешуточное дело. Поначалу он хотел зажилить у своей конторы хотя бы два дня, но быстро понял: откроется – отвечать придется за все пять. Давним опытом он твердо усвоил: жить по правилам нельзя – сам себя заездишь, и люди не поймут. Постоянно нарушать тоже не годится. Тем же людям не понравится. А надо каждый раз применяться к обстановке. Чуять ее, как собака след. Где-то можно рискнуть, где-то притормозить. Это и есть самое трудное – делать выбор. Был у них в школе Рассолов, хулиган. Где он сейчас, куда запятили? Ходил всегда с риском, а надо бы через раз. Тишкой мышкой не отсидишься. Судьба – существо живое. Любит, когда ее месят, как тесто. Своему старшему после очередной неудачи он так объяснил:

– Не говори, что не сложилось. Ты сам складываешь свою жизнь, камень на камень, ряд за рядом. Когда же начнет получаться, к тебе придут.

– Зачем? – спросил тот удивленно.

– Примазаться к результату. Урвать ведь проще, чем придумать самому и построить. Будут вставлять палки в колеса – обычная история. Ведь если ты умный, остальные, выходит, нет. Кто же с этим согласится. Делай свое дело хорошо и будь готов поделиться, чтобы не отняли всё.

– Но это же несправедливо!

– Откуда ты знаешь. Ты не взвешиваешь, кто чего стоит. Не смог от себя оторвать, хотя, если честно, давно бы надо, значит, вор или насильник тебе помог, избавив от лишнего. Учти, за нами следят.

– Кто? – насторожился сын.

– Следят, и все. Как ты стоишь над муравьиным домом, суетятся, бегают крошечные создания, так и над нами стоят и смотрят. Сделанное тобой заносится в книгу.

– Отнятое тоже заносится?

– В особый список, но при условии.

– Каком?

– Таким потерям вслед не гляди с печалью.

– Сложно все это, – сказал сын.

– А ты попробуй, получится.

– Не придумал ли ты все это от себя? Ведь то существо никто не видел, да и ты тоже. Это только в тюрьмах смотрящие. А ты говоришь о другом. Разве небо похоже на землю?

– Ничуть, но закон везде один. Тебе что больше нравится – небо или земля?

– Небо красивее, но не так густо населено.

– Как же, а звезды?

– Звезды высыпают ночью, когда мы спим и их не видим. Вечером все небо в облаках и дымах. Тебе повезло, ты уже старый, успел насмотреться на них, когда небо было чистым.

– Говоришь, никто не видит, – продолжал Максим. – И муравьи нас не видят, но они дети, а мы с тобой люди и должны верить в присутствие невидимого.

– Если ты о Боге, – сказал сын упрямо, – то Его нет.

– Забудь о глазах, которые смотрят. Глаза твои смотрят, но не видят. Тех, которые видят, у тебя еще нет. Будешь слушаться, вырастут.

– Но, по крайней мере, зародыши будущих глаз у меня есть?

– Чем чаще будешь смотреть на небо, тем быстрее появятся.

– Откуда зло? – спросил сын. Видно, вопрос давно его мучил. – И зачем оно?

– Не коснутся люди зла, как же о нем узнают? Узнав плохое, полюбят хорошее. Иначе не смогут.

– Я иногда так и думаю, но мысли не в фокусе, – признался сын. – Линза у меня никудышная, не собирает, а рассеивает.

– Потому что молод. Молодость в отношении истины близорука. Линзу шлифуют добрые дела, вот и шлифуй.

Вернувшись домой, Максим подхватил лопату и снова отправился к участку Прежде всего нужен колодец. Без воды растут деревья и кусты, овощи, зелень – нет. Еще в прошлый раз, знакомясь с местом, заметил он невдалеке свалку битых машин, а между ними пять-шесть ржавых и худых мусорных жэковских баков. За пару часов он доставил три штуки к будущему огороду перекатом через стенки. Развел костерок и на нем выжег заразу.

Сначала снял слой почвы – тонковатый – на штык лопаты, за ним пошла глина, сухая и твердая. Чем глубже он уходил в землю, тем больше жевала его работа. Погрузившись до пояса, почувствовал, как стенки колодца зажимают его. Лопата много роняла по дороге вверх. Пришлось искать ведро на той же свалке. С ним дело пошло быстрее. Было жарко. Солнце малым, но раскаленным диском лежало на голове и плечах. Он прикладывался к бутылке с теплой водой. Вода смешивалась с потом. Удивительно, ногам на глубине в рост человека было даже прохладно. Он присел на корточки, ощутив бодрость, исходящую от земли. Было так, словно он отдавал ей усталость, получая взамен силу. На кровати он бы размяк и заснул. Здесь в колодце ему хватило пяти минут, чтобы вновь стать свежим.