Он учился в третьем классе и хотел объяснить мир. Семиклассники казались очень знающими людьми, а еще старше – совсем мудрецами. Миша учился в шестом. Костя заканчивал школу и был недосягаем. Оба имели разных отцов, и каждый пошел в своего. Встретив их вместе, никто бы не догадался, что это братья.

Костя жил в своем мире. Максим давно заметил, можно жить в одном и том же подъезде на одном этаже дверь в дверь, но в разных мирах.

Миша дольше всех держал в воздухе жошку. Правда, он носил валенки. Валенком набивать легче. Ребята стоят по углам лестничной клетки, считая удары, а он держит. Нога подбивает боком ступни. Пока жошка летит вверх, ноги переступают для нового удара. И так боковой качкой тела он набивал до сотни раз.

Максим носил стеганые бурки, сшитые бабушкой. Свинец пробивал вату, отзываясь болью в ноге, и залипал. Поэтому Максим лишь наблюдал за игрой.

Костя проходил сквозь строй мальчишек со школьной сумкой. Никто не обращал на него внимания. Однажды вечером Миша собрал ребят в подъезде. На верхней ступени лестницы стояла его мать, чуть ниже – незнакомый мужчина. Миша следил за ним с непонятным ожесточением.

– Отец Кости, – объяснил он шепотом. – Опять приперся. Вздумает хамить, отлупим.

Но мужчина вел себя спокойно и, судя по голосу, даже робко. Он тоже пришел из другого мира. С Мишей его соединяла лишь эта темная лестница. Максим знал, что взрослых людей не хватает на одну и ту же пару Дети часто бывают лишь наполовину братья и сестры. Связывает ли их половина любви или целая любовь, спрашивал он себя. Если общая мать, то ближе к целой. Наверное, потому, что и сами женщины более полные существа, чем мужчины. Миша как-то сказал ему, куски свинца, прижатые друг к другу, через некоторое время сплываются.

– Железо сплывается? – спросил он.

Хотя мог бы не спрашивать. Оно ржавело и рассыпалось, ничего больше. Но Миша ответил, если отшлифовать две пластины, они прилипнут, только поверхности должны быть ровными. С общей матерью, подумал Максим, дети соединяются в любовь легко, подобно кускам свинца, а с общим отцом – только как стальные пластины. Муж и жена должны так плотно прилегать одеждами, чтобы сводные дети почувствовали себя целиком родными.

Максим хотел понять все, что видел. Можно просто ждать и следить, пока все нужные вещи не повернутся секретной стороной. Время идет, поворачивая их, стоит лишь дождаться. Но многое зависит от самого человека. Если он идет к ним, то и они к нему. Все связано со всем, нужно только потянуть за самую важную веревочку.

Больше всего ему хотелось узнать, из чего состоит война. Как-то он спросил Мишу. Тот странно посмотрел на него:

– Ты что, не видишь? Развалины, воронки, пустыри, хлеб по карточкам.

Он видел, но это были следы войны, а не она сама. Фронтовики, стуча в домино, ни о чем таком не говорили. Он подходил к ним послушать, но их рассказы были о работе, получке и водке. Костя знал, недаром же заканчивал школу. И Максим искал случая к нему подступиться.

Миша мастерски играл в перья, всегда выигрывая. Десять перьев стоили рубль, потому у него водились и деньги. Переворачивалось перо легко. Перевернутое, оно лежало, как маленькая лодка. Подцепил кончиком снизу, и борта смотрели вверх, как и положено, а киль вниз, но в первоначальное положение возвращалось неохотно – лодка подпрыгивала от щелчка, не желая падать вверх дном.

В тот раз у Максима пошла игра. На улицу идти не хотелось. Почувствовал себя пустым, как их комната. Миша сидел дома.

Максим видел в окно, как тот прошел в их подъезд. Просто так к нему не постучишься, нужен повод. В голову ничего не приходило. Углы комнаты сочились тоской. Оказывается, нельзя зажигать и гасить себя, как фитиль над маслом. Человек должен обязательно что-то делать, иначе ему плохо. Если вот сейчас не пошевелить рукой и не встать с места, то застынешь навсегда. И он выпросил рубль у бабушки.

Десять купленных перьев принесли ему еще десять. Кроме того, он вернул свои деньги. У Миши зажало руку, так бывает. Он не мог скрыть раздражения. Каждый щелчок слишком высоко посылал перо, отнимая вероятность удачи. Максим не имел права на выигрыш, он был мал, слаб и, хуже того, беден на всякую выдумку. Он уже получил гораздо больше удовольствия, чем заплатил, и готов был с легким сердцем спустить свое добро.

В комнате стоял ранний сумрак. Примус сгущал его синим пламенем, волны тепла плыли к столу, за которым они сидели. Максим, поднимая голову, видел большую и богатую кровать, украшенную подушками. От стены ее защищала рубчатая ткань с мелким орнаментом. Он мог бы сидеть здесь сколько угодно. Почему одинаковые с виду люди живут по-разному? Одним все удается, они словно привораживают вещи или носят в потайном кармане ключи от счастья. Мать Миши недавно достала ему галоши – редкостная вещь. Соседи сбежались смотреть. Сейчас бабушка сидит в полумраке, со всех сторон ее обступили густые тени, она пытается разглядеть шов в свете коптилки.

Между тем игра продолжалась. Как только удача отворачивалась от Максима, взгляд у Миши смягчался. Но горка выигранных перьев росла, Максим не знал, что делать. Его перья ложились бортами и дном, как по заказу. И до него дошло: тайна выигрыша в бесстрастии. Если мы хотим его получить, надо мысленно от него отрешиться. Вещи могут поступать наперекор желанию, потому что игра их унижает. В игре речь не идет об их открытии, но только о приобретении. Вот они и мстят за себя тому, кто сгребает их выигрыш в кучу.

Внезапно дверь отворилась, и вошел Костя. Миша отпрянул от стола.

– Завтра доиграем, приходи.

Костя направился к этажерке, где лежали его учебники. Миша подставил ножку, тот споткнулся, но, падая, успел схватить своего брата за руку Рядом стояла кровать, подоспела мать, и все трое стали с сопением и смехом бороться. Костя отбивался, как мог. Его катали по подушкам. Красное серьезное лицо с трудом выпросталось из-под тел. Клубок распался, мать притворно охала, Миша сиял. Максим понял, их соединяла любовь, полная, как луна в новолунье, вопреки разным отцам.

С тех пор, попадаясь Косте на глаза, он здоровался, и тот кивал. Однажды Максим увидел его на полдороге из школы. Костя шел, не глядя по сторонам, и был заключен в себя. Может быть, он, как и я, думает о войне? От этой мысли у него провернуло сердце. Шофера заводили полуторку рукояткой. Машина приподнималась от кругового мощного рывка, начиная тарахтеть. С ним происходило то же самое вблизи чего-то нового. Он стоял у начала переулка. Их окружали неказистые дома с палисадниками. Максим всегда, оказавшись здесь, смотрел на школу. Дома из самостроя вели коридором к ней. Они были равнодушны ко всему, выстояв бомбежки. Теперь, пока он ждал, их окна, стреляющие солнцем, сошлись на нем, как вспышки от взрывов.

Он выступил вперед, Костя от неожиданности вздрогнул:

– Ты?

– Хочу тебя спросить. Ты ведь проходишь физику. – Максим показал в сторону школы, как будто брал ее в свидетели.

Костя чуть было не повернул голову, но вовремя спохватился:

– Спрашивай.

– Мне нужно знать, из чего состоит война.

– Зачем?

– Чтобы сравнить ее с миром.

– Они же разные.

– Совсем, совсем не похожи?

Костя соображал.

– Не понимаю, зачем тебе это нужно?

– Пока она еще недалеко.

– Ну и что?

– Как раз сейчас и можно сравнить. Уйдет, и мы не вспомним, из чего она сделана.

– А при чем тут мир?

– Иначе его не понять.

– Тоже из какого материала?

– Одно отталкивается от другого, и мы видим оба.

Костя остро взглянул на Максима. Углы его глаз блеснули куском стекла.

– Эта война последняя. Другой не потерпят.

– Тогда что станет с миром?

– Будет расти.

– Без конца? – Максим развел руки.

– Что ему помешает?