Фай напряженно смотрел. Он видел свое прошлое: хлопковое поле и рисовые чеки. Он не думал над сказанным – думающий поворачивает глаза внутрь, спеша ухватить мысль. Но прошлое – не мысль, а чувства. Оно массивно, поэтому останавливает взгляд. Максим понял это по неподвижным стеклянным глазам Фая. Повисло долгое молчание. Наконец Фай пробудился и сказал:

– Где же спор. До сих пор я слышал один голос. Есть ли второй?

– «Что ж, будь по-твоему», – отвечала плугу мотыга, – снова начал Максим. – «Пойми, нет в грязи позора, как и в работе малой. Ведь ею возносится город». Интересно как? – прервал себя Максим. – Фундаментом. Под него надо рыть площадку. Кроме того, частные дома на юге до сих пор строят из глины. Копают, месят, режут на блоки и сушат на солнце. Дувалы все глинобитные. Улица – две сплошные глинобитные стены. Обожженный кирпич ведь тоже из глины. И берет ее своей лапой кетмень. «Его, то есть город», – продолжал Максим, – «украшают каналы. Они не тобой ведь прорыты. Тружусь я себе в убыток, не числюсь среди чистоплюев. Черноголовых кормлю я на протяжении года. Твоя краткосрочна работа».

Фай не носил зимой шапки. От ветра он закрывался воротником. Вся голова его была черной, вместе с двухдневной щетиной, подпиравшей глаза. Он брил ее, но не до конца. Бритва не досягала до остатка черных волос, как бы продолжавших ресницы. Фай говорил про себя, будто он перс и знает фарси, и многие таджики из персов. У него на подоконнике лежала толстая книга о правлении Ахеменидов. Однажды он удивил Максима:

– Я понял беду твоего народа.

– Что же ты понял?

– Помнишь историю Синдбада?

– Какое из приключений?

– Встреча со стариком, который прыгнул на него сзади и давил ногами на горло, требуя послушания. Синдбад добыл свободу, опоив вином своего душителя.

– Ну, так что?

– Твой народ сам припал к вину вместо демона.

Фай мыслил образами, это было красиво. Максим представлял себе старика с огненными глазами. Из короткого горбатого туловища росли сильные руки и ноги. Правда, ручей, из которого пили все, был наполнен водкой.

Однажды в воскресный день они с Фаем спустились в овраг. На краю стоял пивной ларек. Очередь была не то чтобы длинной, но толстой, как коса, сплетенная из женских волос. Подходили со стороны, им отпускали. Двое негров стали прорываться к окошку, и тут толпа заворчала. Они сидели на склоне, у каждого по две кружки, четвертинка черного хлеба с колбасой, припасенные заранее. На дне оврага стоял шалаш, собранный из мелких веток. Изнутри выдвинулся человек. Проморгавшись на белый свет, он стал перебирать пальцами лицо и одежду, стряхивая мусор.

– Ухаживает за собой, – сказал Фай.

Максим захлебнулся пивом от смеха.

Много лет спустя он оказался вблизи мечети. Старик в тюбетее просил милостыню. Подавали молодые узбеки. Он громким и чистым голосом говорил, обращаясь к небу. Это была молитва, и как же долго она длилась. Незнакомый язык звучал как музыка среди говора хмурой толпы и шарканья подошв.

– О чем он? – спросил Максим.

– Благодарит создателя.

– Как много разных слов!

– Аллах шепчет ему на ухо, он повторяет.

– Это нужно Аллаху?

– Нет, ему самому, да и нам, слушающим слова молитвы.

Почему же старухи наши у входа в храм так безгласны и принижены, промелькнуло у Максима в голове.

– «Великой славы не жажду. Рою рвы и колодцы», – продолжал он под ждущим взглядом Фая. – «Но место в хижине каждой для малой мотыги найдется. И когда у костра соберутся после работы люди, им о мотыге куцей полезно услышать будет. Ведь ею руки Энлиля твердь от воды отделили». Что скажешь? – спросил Максим. – Кому бы ты отдал предпочтение?

Фай выжидал:

– У каждого своя правда. Один кормит, показывая на груды зерна, другой строит. Мне ближе кетмень.

– Разве пища не начало всему. Какова она, таким будет и все остальное. Ямс и маниок едят в африканской деревне, зерно – уже в субтропиках и только в городе. Крестьянин его выращивает, а сам питается тем, что попроще и подешевле. Он все еще стоит одной ногой у начала человечества.

– Кетмень тоже кормит.

– Чем?

– Огородом. Молодая картошка. Горох, помидоры, зелень, отец сажал кукурузу, подсолнух. Есть черешня, слива, орех, гранат. Вода течет с предгорий, земля драгоценна. И скажу еще, кетмень был всегда. Не плуг создатель Вавилона.

– Назови кто?

– Хозяин воды, вот кто. Первые цивилизации были речными – Нил, Месопотамия, Амударья, Инд, Ганг, Брахмапутра, Меконг, Желтая и Голубая в Китае. Дамбы и плотины, рвы и каналы, по-нашему арыки, в сухих местах колодцы. Поливное земледелие возникло благодаря ручному труду, плуг пришел на готовое.

Тут Фай попал в точку. О речных цивилизациях Максим знал, вода была для них всем. Египет изобрел шадуф – рычаг, поднимающий воду. Ему повезло со своим Нилом, тот сам орошал и удобрял землю. По всему остальному теплому поясу воду добывала мотыга.

Все яснее виделась последовательность. В зоне тропиков главной фигурой был сажальный кол. Он только рыхлил почву, к воде не имел никакого отношения. Она считалась даром небес, который нисходит на зреющий плод в строгом соответствии со сменой сезонов. Человек использовал климатическую машину, не прибегая к принудительному водораспределению. Масштабное регулирование стоков с развитой системой каналов и дамб, препятствующих наводнениям, сложилось на субконтинентах Азии: в Китае, Индокитае, Индии и дальше, – в местах, где имелись крупные водные артерии. На первых порах возникали местные примитивные системы. Воду отводили из малых притоков и озер. Лишь постепенно все они срастались в общую сеть, захватывая страну в целом.

Размышляя дальше, он понял, что вода выступает в разных лицах – иногда как питающая субстанция, иногда в виде источника энергии. В земледелии она питает растения и животных. Предантичные общества достигли больших успехов в водопользовании, что объяснялось размахом самой хозяйственной работы. В ней участвовали десятки миллионов человек. В результате к питающей функции прибавилась движущая. Вода – жидкость, ее агрегатный индекс говорит о промежуточном состоянии. Она имеет массу, но довольно легкую, стоящую недалеко от энергии и потому очень возбудимую и капризную. Текучесть воды позволяет использовать ее в транспортных целях. Речные цивилизации строили не только оросительные каналы, но и водные магистрали, по которым передвигались караваны лодок и судов с самыми разными грузами. Они не доросли до идеи воды в качестве двигателя или источника силы. Это было делом далекого будущего и стало практикой лишь в средневековой Европе с распространением водяных мельниц.

Максим внутренне содрогнулся, представив себе миллионы кубометров песка, глины, скальных пород, перемещенных скромной мотыгой. Он вспомнил давнюю то ли быль, то ли притчу о человеке, который столкнулся с горой. Человек хотел пошире развернуть перед собой горизонт неба. По слухам, там находилась земля, пригодная для обработки. Гора не сдвинулась с места. «Ты слишком слаб, чтобы тягаться со мной», – гремела она с высоты. – «Зато я буду повторяться в своих детях и внуках, а ты нет. Мы снесем тебя от макушки до основания». – «Хватит ли у вас на меня времени?» – «Время не имеет значения, ведь нам расти, а тебе уменьшаться».

Неужели человек со своей мотыгой, недоумевал Максим, сильнее циклопа? Горная цепь есть часть литосферы, в ней заключена планетарная мощь. Можно ли сравнить одно с другим. Но если подумать: камень выплавлен из мантии. Он ее и ест. Растение сосет камень – все эти мхи и лишайники так крепко цепляются за него безо всякой почвы – не оторвешь. Оленя кормит ягель. Человек стоит на самом верху. Он во столько же раз быстрее горы, во сколько она массивнее. Муравьиные действия мотыги берут на измор Большое время камня. Главное – добраться до земли, которую можно засеять.

Люди кетменя живут в мировой деревне на солнечной стороне Шара. Деревня занимает громадные континентальные выступы. Континенты просторны, деревне как раз это и нужно. Предмет ее труда очень тонок. Лучшие черноземы не идут в глубину больше метра. Чтобы получить урожай, следует как можно шире раскатать зеленый ковер полей и лугов. Поэтому мировая деревня и вросла в континенты. Она испытывает потребность в воде, но не морской. В морской воде есть нечто от жидкого минерала. Растению минерал не нужен, оно добывает необходимые соли из почвы. Мировой город тянется к морям и океанам. Над деревней жаркое солнце – небесное ядро. Когда оно покрывается пятнами, деревню знобит. Небесным теплом она собирает вещество земли в сгустки семян и плодов. В глубине корней и листьев создается россыпь тончайших и бесчисленных действий.