– Это ведь открытый космос, вбирающий галактики, – возразил Фай. – Не там ли пространство?

– Нет, внизу, где движение. Между галактиками очень мало пространства, настолько они массивны.

– На Земле тоже, – вспомнил Фай, – производство энергии связано с большим расходом вещества. Это касается и строительных материалов, и топливных элементов. Слушай, Макс, – сказал он вдруг, – а ведь нас постоянно оттесняют в сторону массы.

– Тебя и меня?

– Россию. Хотя и мы тоже вечно копаем и перетаскиваем.

– Как иначе? На шабашке не делают числовых машин, только строят, да и то – дороги, траншеи, фундаменты.

– Россию, – повторил Фай. – Себе выбрали информацию, – он кивнул в сторону светящихся облаков, – нам сбагрили материю. Вот оно, мировое разделение труда! И без конца удивляемся: до того уж богаты ресурсами, что вопреки всему плохо живем. Какими ресурсами мы богаты? – продолжал он. – Таблицей Менделеева? Попробуй ее достать из-под земли, миллиарды тонн породы. Копаем Шар земной, пробиваем его оболочку – нефть, газ, уголь, минералы. Чему обрадовались сдуру!

– Хотя бы это, – сказал Максим, – другого ведь нет ничего. Раньше зерно, лес, пенька, демидовское железо. Теперь вот нефть и газ. Сколько-то продержимся.

– Атом, – напомнил Фай.

– И он тоже. Не все лен и сало.

Фай молчал, обдумывая сказанное. Максим стоял по пояс в отрытой глубине. Самым неудобным было резать дно у стенок. Сухая и плотная глина, зажатая со всех сторон, с трудом поддавалась железу. Фай продолжал сидеть на корточках. Их лица оказались рядом. На другом конце участка парни ворочали надгробья рычагами ломов. Изредка доносился звук падения камня на резину. Бригадир, покинув бытовку, уехал по делам. Он ухаживал за хозяином, выказывая расторопность и быстроту, невзирая на тяжесть комплекции. Фай следил за ним глазами, принимая вид человека, поглощенного работой. Даже в минуту отдыха чистил свой кетмень, пребывая в готовности к исполнению команды.

– Говоришь, нефть и газ? – продолжил он. – Я мальчишкой пропадал на уборке хлопка. Занятия в школе начинались в ноябре. Летом работал на огороде – кукуруза, бахча.

– Хлопок с камнями? – поддел его Максим. О чем-то таком он слышал.

– Попробуй отчитаться за миллионы тонн. С каждым годом планы поднимали.

– Мы идем за массой внутрь Земли, берем готовое, вы мотыжите поверхность. Ваш путь мы уже проделали, потому и говорим про себя Евразия. А вы чистая Азия, отличаетесь от нас, как твой кетмень от лопаты.

Фай хорошо знал Азию. Его лицо темнело ею, но хотелось ему не Востока, а Запада. Он иногда проговаривался Максиму о своем желании зацепиться за Москву. Лучше всего было бы жениться на местной, получив прописку на ее площади.

– А как же Курган-Тюбе в родном Таджикистане? – спрашивал Максим.

– Буду тянуть своих в Москву. Что там делать: хлопок и рис. Ты верно сказал, слишком много коротких и слабых движений. Здесь, – он пощелкал пальцами, – длинные и сильные.

Максим улыбнулся – Фай схватывал на лету. Он шевелил кожей головы, морщил лоб, внутри него защелкивались капканом створки ума. Максима удивляло то, что понимание для Фая было физическим процессом. Он понуждал свое тело к мысли, собирая кожу.

Однажды Максим шел мимо стройки, огороженной забором. Доска разошлась, он увидел по ту сторону великолепного боксера с рельефными мышцами. Остановился, залюбовавшись. Пес подскочил к распаху, стараясь протиснуться. Оскаленная морда, похожая на дьявола, сверлила его глазами. Бугры мышц не могли одолеть лаз, и тут с собакой что-то произошло. Тряхнув головой, поняла, что нужно делать, став похожей на человека, решившего задачу. В двадцати метрах отсюда забор кончался, открывая улицу. Она ринулась в обход, и Максим едва унес ноги.

– Ты рассказывал про автомобиль, – вернул его Фай к себе. – Где в нем Земля?

– Она движитель.

– Колесо? – переспросил Фай.

– Движитель. Ни моторный блок, ни кузов сами не перемещаются, везут колеса.

– Все планеты – колеса? – настаивал Фай.

– По крайней мере, они вращаются.

– Солнце тоже вращается.

– Тоже, – согласился Максим. – Но ради самого себя, поворачиваясь вокруг собственной оси. Но ему принадлежит и поступательное движение. Колесом оно служит ядру галактики. Для него наше Солнце – движитель.

Очередная плита рухнула на резину.

– Покрышка от колеса, – сказал он, вздрогнув. – Бывает же такое. Слова пришли из разных миров и вот сложились.

В глазах у Фая стоял вопрос. Максим собирался с мыслями. Одно дело иметь самому, другое – передать найденное, и не из рук в руки, как вещь твердых очертаний, но из своего ума в чужой. Сколько раз он убеждался в том, что мысль изреченная есть ложь. Может быть, те странные люди из детской книги, которые общались с помощью предметов, не прибегая к словам, просто не желали лгать. Ведь, принимая разводной ключ, не спутаешь его со скрипичным.

– Понимаешь, – начал он. – Материя и движение стоят по разные стороны двоичности. Каждый отвечает за свое. Материя облекает в плоть, рождает энергию. Стронуться с места уже не может – слишком нагружена собой.

В спортзале Максим видел штангиста. Тот поднял снаряд, и вес ему засчитали. Руки были такими толстыми, что Максим затруднился определить, выключены они в локтях или нет. Все заросло мышцами.

– На помощь приходит материальный объект меньшей массы, – продолжал он. – Тот владеет движением и становится колесом. Тяжелая масса едет, но не как седок, развалясь на мягких подушках. Ей тоже нелегко, она везет массу следующего масштабного уровня.

– И так без конца, – воскликнул Фай, – где пружина от мировых часов?

– О пружине я ничего не знаю, что вижу, то и говорю.

– Что значит везет, ведь не в прямом же смысле?

– Хорошо, пусть не везет. В самом деле, невозможно себе представить маленькую планету, на плечах которой звезда. Однако, как ни крути, звезда только двигатель, светит и греет, подвешенный на цепях Млечного Пути.

Максим поднял голову к западу. Фай машинально сделал то же самое. Он держался за ручку кетменя, тот стоял на подошве, напоминая сапожную лапу. Оба смотрели на Солнце, стараясь разглядеть в нем котел.

– Кто-то должен стать мастером движений в этой паре, – сказал Максим, – раз их труд разделен. Земля намного меньше и легче, делает то, к чему назначена. Пусть не везет, – продолжал он через минутную паузу, – образует в пространстве спираль. Солнце внутри нее, как в коконе. Все внешние воздействия остаются в стороне. Оно может без боязни окунуться в работу.

– В чем она?

– У Солнца свой маршрут. Огромная масса спрямляет его траекторию. Разогретый шар светит своим спутникам, но по отношению к себе слеп, не видит того, что впереди. Земля накидывает вокруг него широкие петли, выхватывая глазами все неровности пути.

– Предупреждает?

– Думаю, да. Выбирает и показывает.

– Что? – не удержался Фай.

– Направление, что же еще.

– Но разве она может влиять на поведение Солнца?

– Конечно, может, иначе зачем была бы нужна. Место занимать? Все места во Вселенной пронумерованы.

«Как кресла в кинотеатре», – добавил он про себя, вспомнив Алика и «Встречу на Эльбе».

– Действия спутников и Солнца взаимоувязаны, – добавил Максим. – Они видят, знают. Оно следует их указаниям.

– Как же следует, если путь его прям, тяжесть тела препятствует маневру?

– Само по себе информационное наклонение спутников уже оправдывает их жизнь в свете Солнца. Но я не исключаю и прямого действия.

– Как? – выдохнул Фай.

– Через отталкивание, другого способа нет. Солнце тянет к себе, планеты – в противоположную сторону. Это руки мироздания, эффекторы, – уточнил Максим.

– Эффекторы?

– Да, всякое тело нуждается в специальном органе, который шевелит среду: руки, ноги, лапы, крылья, щупальца, что там еще.

– Уши, усики, – подхватил Фай.

– Нет, они информаторы. Чем меньше тело, тем мощнее эффекторы. В относительных единицах, – добавил Максим. – Мы удивляемся, почему муравей сильнее слона. Потому и сильнее, что намного-много меньше.