— Ты не поехала? Вообще не отлучалась?

— Конечно же, нет! Я спала на диване в прихожей, пока ты не позвала меня. Тебя тошнило ночью, помнишь? Я водила тебя в туалет…

— Но ты точно уверена, что ничего не упустила, и никого с нами в тот день не было?

Взгляд Риты стал еще более подозрительным. Своим прищуром она напомнила любопытную кошку, обнаружившую мышь в ее укрытии. Самира даже пожалела об этом вопросе, не хватало чтобы об этой беременности узнал кто-то в офисе. Папе такие потрясения ни к чему. И тогда она быстро добавила:

— Извини, я, наверное, немного не в себе, все никак не могу забыть тот день.

— Мне кажется, или у тебя проблемы? — протянула Рита. — А ну-ка, признавайся!

Сказать, что она ждет ребенка, Самира не могла. Что о ней подумает подруга? Она ведь знает, что ее парень в этот период был в Праге. Внезапно до нее дошло, что скоро об этом узнают все, в том числе и ее парень! И, словно услышав ее мысли, раздался телефонный звонок в сумочке у растерянной брюнетки. Это мог быть только Кирилл! Вот о ком она забыла с этими новостями!

Что же теперь ее жених, весьма серьезный и традиционный молодой человек, скажет на эти новости? Он, такой радетель целомудрия, редкий консерватор, насколько за те пол года что Самира его знает, она успела изучить. И в восторг Кирилл явно не придет…

То, что подруга стала белее полотна, от Риты не укрылось, она убрала свои рыжие кудряшки с плеч и спокойно уставилась на то, как Самира смотрит на телефон, как что-то чужеродное, а потом и вовсе его отключила и спрятала. То, что с подругой что-то не то для Риты уже было вне сомнения.

— Кто это был? — спросила она, подняв одну бровь.

— Да так… Слушай. — Самира уставилась на остывающую чашку чая с лимоном. — я тут вспомнила, что мне нужно кое что сделать, завтра начальница бухгалтерии просила отчет.

— Слушай, она же тебя к врачу записала! Ты была? — вспомнила Рита

— Да, все нормально. Просто переутомление.

— Еще бы! Отчеты и сессия! Как ты все успеваешь, я не понимаю. Себя нужно беречь. На выходные идем с тобой в парк на прогулку, хочешь?

— Хочу.

Самира не могла не ответить улыбкой на радостное веснушчатое лицо Риты. Однако же, когда она после встречи уже одна подходила к своему дому, каша в ее голове приводила мир в сумятицу. Не успев войти в дом, телефон снова дал о себе знать. Кирилл очень волновался, наверное, и совершенно очевидно, что нужно бы ему уже ответить.

— Где ты была? — услышала она требовательный и нетерпеливый голос своего парня

— Дела. — просто ответила она, тут же отгородившись от его напора безразличием.

— Послушай, я третий раз тебе звоню, ты не забыла, что завтра пятница и ужин в ресторане заказан?

— Как же мне забыть, если ты каждый день напоминаешь. — прозвучал ответ без тени сарказма, однако он очень обидел Кирилла, и тот не сразу нашелся с ответом.

— Понятно, — вздохнул он, понимая, что девушка больше ничего не скажет и оправдываться не собирается. — у тебя все хорошо?

— Я устала, только и всего, поговорим завтра, ладно? Спокойной ночи.

Разговор был окончен. Никогда она не говорила с Кириллом так холодно. Он был солидный, серьезный и очень перспективный молодой человек, старше ее на семь лет и его карьера журналиста росла вверх весьма неплохими темпами. Его интеллигентная семья была сперва против их отношений, из-за молодости избранницы сына, но отец Самиры был известным адвокатом, поэтому в принципе, это могла быть неплохая партия.

В прихожей стояло зеркало, в котором молодая девушка, увидела уставшую и затравленную жалкую особу. Ей решительно нужно выспаться, завтра она должна понять что с этим всем делать. Может быть, это только лишь сон и он закончится с пробуждением утром, как и всякий кошмар?

Ночью ей снилась мама, именно такой, какой была в свои тридцать восемь, перед тем, как попала под этот проклятый грузовик у поликлиники. Во сне мама сидела у окна на бархатном бежевом диванчике и склонилась над вышивкой — ее любимое занятие. Солнце проникало лучами в окно и играло в темных красивых волосах женщины. Картинка была очень теплой и уютной. Самира чувствовала, что ей снова 15. Мама знала разные техники вышивки: лентами, крестиком, гладью, бисером, и часто вышивала такие красивые картины, которыми раньше обвешан был их дом.

Медленно, словно боясь спугнуть видение, Самира из любопытства подошла посмотреть на работу своей мамы и увидела, что она вышивает белой гладью на белом фоне. Странно, раньше все картины были у нее такими красочными!

— Мама, что ты делаешь?

— Вышиваю распашонку моему внуку. — тихо, не отрываясь от своего занятия, проговорила она

— Но у тебя нет внука!

— Еще как есть! Ребенок спит, не буди…

Внезапно, в комнате раздался громкий плач младенца. Самира начала оглядываться и искать источник этого звука, но ребенка так и не смогла обнаружить. Мама неожиданно встала, отдала вшивку в руки Самиры, и вышла из комнаты, погладив дочь по голове мимоходом. Когда удивленная девушка посмотрела на вышивку, то увидела белую вышитую лилию.

Очнувшись ото сна, ей пришлось еще долго сидеть в кровати, не понимая, что произошло и где она находится. Часы показывали шесть, но в комнате давно было светло и солнце освещало кровать. До работы еще три часа, поэтому Самира легла, попытавшись поспать еще хотя бы час, но через десять минут поняла тщетность этой попытки. Тогда она встала, подошла к шкафу и выдвинула большой ящик, который старалась не часто открывать, слишком болезненные воспоминания. Здесь хранились все мамины картины и вышивки, которые Самира забрала из родительского дома, когда два года назад перебралась жить отдельно. Отец женился повторно, его нельзя было винить, но Самира была уже слишком большой, чтобы искать в новой мачехе мать.

Извлекая коробку с неоконченными вышивками, осторожно, словно живое существо, Самира не знала, что она хочет там найти, но ей это было необходимо. Между большими и меньшими тканями с самой разнообразной вышивкой, она нашла белый платочек, в углу которого была вышита белым лилия. Работа была не окончена и это была не мамина работа, Самира помнила, как в тринадцать лет она вышивала этот цветок, сидя рядом с мамой на том самом бежевом диванчике и солнечный свет лился из окна.

С восьми лет девочка часто сидела с мамой рядом и что-то вышивала не потому, что любила вышивку, а чтобы побыть с этой тихой, нежной женщиной и вывести на разговор. Самира была очень разговорчивым ребенком, вся в отца, а мама молчунья. Поэтому хотя бы за вышивкой маму удавалось хоть как то разговорить. Но за год до смерти мамы девочка, которой было уже 14, перестала стремиться к разговорам с мамой, она нашла собеседниц в лице подруг. Начались вечеринки, посиделки по вечерам у подъезда, поездки в город на дискотеки.

Когда же, вдруг, не стало мамы, то всегда такая активная, болтливая и смешливая Самира превратилась в молчунью-маму. Словно старалась этим своим поведением вернуть часть мамы, словно желала доказать отцу — вот она я, как умершая мама, я никогда не буду такой, как ты. Хотя, на самом деле, отца винить было не в чем, разве он должен был в неполные 50 положить на своей жизни крест? Годы шли, горе забывалось, а дочь так и не стала вновь такой, какой была до трагедии, она играла роль мамы превосходно, кроме того, что не вышивала — ей стало противно даже смотреть на вышивку. До этого утра…

В коробке оказались так же и белые нити. Самира достала платочек, нити и сложила на кровать, рассматривая их. Потом она так же достала иглы и ножницы, затем спрятала коробку в шкаф, и словно ничего не произошло, прошла в кухню делать кофе.

Смотря в окно, Самира чувствовала, что неоконченная вышивка — белое по белому, звала ее, требовала закончить и взамен подарить решение, которое ее, Самиру, должно успокоить и подсказать верный путь. Это она прекрасно помнила — именно в процессе вышивки ей удавалось кое-что для себя понять, решить и пересмотреть патовые ситуации, вызывающие только негатив.