— Так вот в чём дело?

— Разве у меня есть выбор? — её плечи поникли, голубые глаза уставились в землю, и она сморгнула слёзы. — Ты ведёшь себя так, будто для меня это легко.

Моя рука упала с двери.

— Похоже, ты уже приняла решение.

Когда наши глаза встретились, её губы приоткрылись, и я ждал, что она заговорит, но Эддисон молчала. Ей было что сказать, чтобы всё исправить, но в глубине души я знал, что у неё не хватит смелости.

— Уходи, — я распахнул перед ней дверь, не обращая внимания на поселившуюся в груди боль.

Она глубоко вздохнула и вытерла уголок глаза тыльной стороной кисти.

— Если хочешь, я передам дела и направлю к тебе другого агента.

— Ты что, мать твою, издеваешься? — мои руки взметнулись к вискам, отпустив дверь, которая после этого захлопнулась. — Ты, блядь, разбила мне сердце и прямо сейчас хочешь поговорить о делах? Боже, я видел, как нелогично ты себя вела, когда мы встретились, но сейчас ты поступаешь низко, Эддисон. Думаю, это хорошо, что я узнал, какая у тебя ледяная душа. Просто выключаешь себя по щелчку. Это всё из-за твоей грёбаной карьеры.

— Я старалась быть вежливой, — её голос звучал слабо и жалко, и в нём не хватало уверенности. — Несмотря на всё это, я понимаю, что у тебя есть бизнес, и он должен приносить прибыль.

— Ты очень старалась быть вежливой десять минут назад, когда скакала на моём члене?

Губы Эддисон задрожали, и я понял, что сорвался на крик. Мне было ненавистно, что я заставил её плакать. Ненавистно разговаривать с ней в таком тоне, но я был ослеплён яростью. Я не чувствовал ничего подобного с тех пор, как расстался с Никки, и, чёрт возьми, никогда бы не подумал, что Эддисон хоть отдалённо приблизится к той же категории, что и эта сука.

— Знаешь что? Ты останешься моим агентом. И знаешь почему? Потому что мне, блядь, на тебя не наплевать. Не знаю, почему я это делаю после всего случившегося, но это так. Поэтому я буду твоим клиентом, чтобы твоя мечта стать лучшим агентом в городе могла осуществиться. И когда ты достигнешь вершины, то поймёшь, что это и в половину не будет так здорово, как тебе представлялось. Ты покажешь мне каждую чёртову квартиру на всём Манхэттене. Тебе придётся видеться со мной каждую неделю. И я собираюсь служить тебе постоянным напоминанием того, что могло бы быть. От чего ты отказалась. Единственный парень, кто знал настоящую тебя и любил, на хрен, несмотря на все твои недостатки, которые ты так чертовски упорно стараешься скрыть.

Эддисон постоянно демонстрировала внешнему миру свою успешность. Это и туфли, что она носила. И сумочки. Она всегда высоко держала голову и сверкала улыбкой на миллион долларов, какой бы опустошённой внутри себя не чувствовала. Когда она была со мной, обнаженная, беззащитная и уязвимая, я видел её настоящую. С её неуверенностью и проблемами, как и у всех остальных. С её прошлым, от которого она изо всех сил пыталась убежать. И я, несмотря ни на что, её любил.

Мне наскучило совершенство. Безупречность была для меня слишком поверхностной. Я любил настоящую Эддисон, ту женщину, какой она была внутри. Какой она выглядела без макияжа и с растрёпанными волосами. То, как она ходила, покачивая бёдрами, когда была расслаблена. Её подлинное «Я» наполняло меня вновь возникшим осознанием того, что, возможно, не все в этом мире были мудаками. Что, в конце концов, искренность не умерла.

Я ненавидел переписываться, потому что это заставляло меня чувствовать себя оторванным от мира. Забавно, как такое простое техническое достижение могло вызвать такое сильное чувство одиночества, но я ничего не мог с собой поделать. Эддисон восстановила межличностные человеческие отношения, которых мне все эти годы не хватало, заполнив зияющую пустоту, которую, как я когда-то думал, можно было исправить глупым правилом.

— А если я решу отказаться от тебя как клиента? – спросила она.

– Ты этого не сделаешь, — усмехнулся я. — Нет, потому у тебя слишком высокая мотивация. Ты хочешь занять первое место, и ты сделаешь всё возможное, чтобы этого добиться, даже если это будет означать, что каждый раз, увидев меня, внутри тебя будет умирать маленький кусочек души.

— Ты решил меня наказать? — она снова вытерла слёзы. — Именно это ты и делаешь, так ведь?

Маленькая жизнь, которую она так старательно совершенствовала и держала под контролем, быстро сгорала дотла. Она больше ни черта не контролировала. Мне было её почти жаль.

— Уходи, — закипел я. — Прямо сейчас.

* * *

Прошла неделя, потом другая, и, хотя я смог немного успокоиться, рана всё ещё оставалась свежей и не затягивалась, сочась с каждым моим шагом по городу, который мог быть назван не иначе как нашим.

Улицы, по которым мы вместе ходили. Кофейни и бутики, в которые мы заходили по воскресеньям. Центральный парк. Её маленькая голая попка касалась каждого квадратного сантиметра моей квартиры. Мой любимый свитер, в который она влезала, когда ночи становились слишком холодными. Сторона кровати, на которой она спала. Моя кожа. Мои волосы. Она была во всём, к чему я прикасался, заставляя меня тосковать по любви с каждым вдохом.

Я сжёг в металлическом ведре на крыше дома свои простыни. Это был радикальный шаг. Думал, станет легче или будет символично, или что-то в этом роде. Это только сильнее разжигало огонь, бушующий глубоко в моей душе.

По дороге из офиса домой я проверил телефон. Один пропущенный звонок от Лейни Маккуинн, девушки, с которой до последнего года я время от времени встречался. Моя боль была глубока, и я был всего лишь мужчиной.

— Лейни, — сказал я, отвечая на её звонок, приятно удивлённый тем фактом, что она помнит моё правило не писать смс. Я приложил все силы, чтобы в моём голосе звучало удовольствие, отодвигая тёмные мысли и боль на задний план. — Давненько тебя не слышал. Что случилось?

— Привет, Уайлдер, детка, — проворковала она с сильным бруклинским акцентом. Лейни была современной сексапильной женщиной. Или, по крайней мере, была такой, когда мы виделись последний раз, со стройными ногами бегуньи от ушей и огненно-рыжими волосами, которые контрастировали с безупречной молочно-белой кожей. Она всегда была более чем счастлива скрасить мои одинокие ночи-после-Никки. — Прошлым вечером я была на званом ужине в «Грейз-Сентрал». Это напомнило мне о том разе, м-м-м, когда мы отлучились в туалетную комнату... и…

— Помню-помню, — я мысленно прокручивал в памяти быстрый секс в туалете, который у нас случился посреди скучного ужина.

— Просто подумала о тебе, вот и всё, — сказала она, но я прекрасно понял, что она имеет в виду. — Знаешь, время от времени я вспоминаю о тебе. Обычно, когда мне скучно... ночью... в моей постели…

— Ты дома? — мне больше не нужно было читать между строк. Она хотела трахнуться, а я хотел выкинуть из головы Эддисон.

— Да, а что?

— Я сейчас приеду.

* * *

— Привет, — Лейни стояла у открытой двери, прислонившись головой к деревянному косяку, на её лице появилась распутная улыбка. Как только наши глаза встретились, её язычок пробежался по верхней губе. — Давно не виделись. Заходи.

Она отступила в сторону, при каждом движении её грудь пружинила, и в низком вырезе кофточки мелькала ложбинка. Узкие джинсы облегали длинные ноги и круглую попку, а лицо обрамляли яркие как пламя локоны. Глаза, похожие на два ярких изумруда, сверкали в лучах заходящего солнца, выдавая её возбуждение.

— Рада тебя видеть, — сказала она, закрывая за мной дверь. — О тебе ничего не было слышно. Не знала, может, ты, наконец, встретил хорошую девушку и остепенился.

Я сел на диван, на котором несколько лет назад её трахал. Думал, что, увидев её, получится пробудить ту часть себя, которая использовала секс как спасение, но всё, что я видел, это Эддисон.

Лейни не спеша подошла к дивану, шагнула между мной и кофейным столиком и оседлала мои ноги. Когда она опустилась мне на колени, меня окутал туман её фирменных духов Juicy Couture, и я обнаружил, что грущу о классических Chanel № 5, которые Эддисон использовала для нанесения в стратегических местах: за ушами и на сгибе локтей. Совсем немного, но этого для меня было достаточно, чтобы оценивать каждый раз, когда я её пожирал.