Я нашла старика в интернете, выяснилось, что он человек небезызвестный. Доктор Винсент Шлевиц, вплоть до выхода на пенсию двенадцать лет назад, был одним из самых успешных инженеров компании «БМВ». «Википедия» называла его разработчиком нескольких моделей автомобилей, серии и названия которых мне ни о чем не говорили. Он родился в Катовице, Верхняя Силезия, в 1930 году. Ничто в его биографии не указывало на связь с Италией, и уж тем более ни слова ни о какой итальянке или моем отце. Погуглив еще, я нашла фотографию Винсента Шлевица с женой на благотворительном вечере. Высокая голубоглазая блондинка – ни малейшего сходства с миниатюрной темноволосой итальянкой на фото. Жили они тут же, в Мюнхене. Ни одному здравомыслящему человеку не придет в голову мчаться в Милан на встречу со мной, если для этого достаточно проехать несколько остановок на трамвае. Наверняка старик либо перепутал что-то, либо спятил.

И только одно по-прежнему смущало, мешая похоронить инцидент как недоразумение, – женщина на фото. Похожая на меня как две капли воды.

Робин заметил, что со мной что-то не так.

– Эй, где ты постоянно витаешь? Ты будто не здесь…

Он не мог понять, почему я пребываю в прострации именно теперь, когда мы наконец достигли того, к чему стремились, и списывал все на мой тогдашний обморок.

Что мешало мне открыть Робину правду? Мы делились друг с другом всем, кроме главного. Не было у нас обыкновения лезть другому в душу. Наше сотрудничество держалось на молчаливом соглашении игнорировать мрачные элементы в мозаике наших биографий. Но они не исчезнут, если просто закрыть глаза. Напротив, предоставленные сами себе, они разрастутся, поглотят тебя. Стоит остаться ночью одной – и безжалостные тени отделяются от темноты.

Поэтому Робин прав: я была не здесь. Возможно, я никогда и не была здесь целиком. Часть меня всегда пребывала где-то в другом месте. Не вполне доверяя этому миру, я стояла на земле только одной ногой.

Но работа меня спасала. Ночами напролет я кроила и вычерчивала, забыв обо всем. Предавалась этому опьянению, не думая о времени. И не заметила, как оказалась на грани физического истощения. Что гнало меня?

Как-то раз я отправилась к матери за своим котом. Модельерам с их кочевой жизнью противопоказано держать даже комнатные растения, не говоря о домашних животных. По счастью, это не относится к тем, у кого есть одинокие мамы.

Таня – я с детства звала ее по имени – только что перебралась из просторной квартиры в комнату. Соседями по новой квартире были коллега-журналист на пенсии, белый как лунь учитель французского языка, помешанный на Западной Сахаре, и юный афганский беженец – истинный профи по части тайской кухни. Компания оказалась довольной беспокойной. Все, кроме парня-афганца, хоть и оставили работу, были еще недостаточно стары, чтобы расстаться с тем, что до сих пор составляло их мир. Вот и моя мать, уволившись с редакторской должности, продолжала сотрудничать с левыми журналами как внештатник.

Она не успела избавиться от коробок после переезда, и ее комната была настоящим раем для кота, проигнорировавшего мое появление. Мама открыла бутылку просекко, и мы выпили за мой первый приз, который был для мамы «показательной историей женского успеха». То, что я обязана победой компаньону-мужчине и его состоятельным родителям-буржуа, из деликатности замалчивалось.

Мама редко спрашивала меня о работе – из-за презрения к модной индустрии, а не потому, что не интересовалась моими делами. Даже самый дорогой автомобиль значил в ее представлении не больше, чем груда металлолома, что уж говорить о «модных тряпках». Ее зеленый пуловер «кольчужной» вязки был куплен в конце истекшего тысячелетия. Мама часто хвалила меня за то, что я иду своим путем, но считала мой «буржуазный» круг слишком поверхностным, гедонистическим и продажным. Не могу сказать, что мама совсем уж ошибалась, но я была благодарна ей за то, что она держала свое мнение на этот счет при себе.

Сколько помню маму, она постоянно за что-то боролась – вернее, против чего-то. Против авторитарного государства, ядерного оружия или глобального потепления, но всегда – против мужчин. У нее были на удивление четкие представления о правильном и неправильном. Слишком однозначные, на мой взгляд, и неизменные. Другими словами, моя мама оставалась верна своим убеждениям.

Отказалась она только от курения. В компании курильщиков я попадала в запахи своего детства, вспоминала длинноволосых хиппи в джинсовых куртках и переполненные пепельницы на деревянном столе. Мама всегда блистала на таких сборищах – прежде всего начитанностью. И ее никогда нельзя было упрекнуть в отсутствии собственного мнения. Она имела его даже о том, о чем у нее не было представления. Не говоря уж о вещах более-менее ей близких.

Надо отдать ей должное, мама никогда не навязывала мне свою точку зрения, предоставляя возможность исходить из собственного опыта. Она была самым искренним, честным и неподкупным человеком из всех, кого я когда-либо встречала в жизни. Без нее я не стала бы тем, кем стала, – здесь я нисколько не преувеличиваю. Это мама наделила меня мужеством и умением не пасовать перед трудностями. «У тебя нет шансов – так используй это» – ее любимая присказка. При всей несхожести наших взглядов на жизнь не было у меня человека ближе, чем она.

Выпив просекко, я оглядела мамину комнату – коробки с книгами, письменный стол, ноутбук, больше ей и не требовалось, – и как бы невзначай спросила:

– Мой отец… скажи, ты знала его родителей?

Она потрясенно взглянула на меня. Еще бы, ведь мы никогда об этом не говорили.

– Что это на тебя нашло?

– Да так, просто интересно…

В ее глазах мелькнуло недоверие.

– Мама, я просто хочу знать. Его родители, кем они были?

– Но ты же знаешь… к чему опять ворошить эту давнюю историю?

– Они мне безразличны, я просто хочу знать.

– Они с Сицилии… я же рассказывала тебе. Точнее, с какого-то островка у Сицилии.

– Оба?

– Кто «оба»?

– И отец и мать?

– Ну да… Они всегда там между собой женятся… Настоящая катастрофа. Я ведь была… совсем с другой планеты.

– И как ее звали?

– Джульетта… если ты имеешь в виду отцовскую мать.

– Поэтому я Юлия?

– Это была моя идея.

– Так ты была с ними знакома?

– Объясни наконец, что происходит?

– А его отец… как его звали?

– Этого я не помню.

– Он был немец… могло такое быть?

– Нет, нет… Они же гастарбайтеры… приехали в Германию в шестидесятые годы… Как тебе только в голову взбрело такое?

Я задумалась. Насколько правильным будет с моей стороны рассказать ей обо всем?

– И ты никогда их не видела?

– Нет же!

На этот раз она не на шутку разозлилась. Я помедлила, прежде чем сделать решающий выстрел:

– Ты знаешь, кто такой Винсент Шлевиц?

– Нет, а кто это?

– Он явился на наш показ… Назвался моим дедом. Отцом…

Имя моего отца было под негласным табу, но упоминать его не было никакой нужды. Я достала из кармана фотографию – влюбленная пара в Милане.

– Ты их знаешь?

Мама раздраженно нацепила очки для чтения.

– Это отцовская мать. А это… – я ткнула пальцем в молодого человека, – это он и есть, Винсент Шлевиц.

Таня взглянула на меня поверх очков – смесь подозрительности и неуверенности.

– Чего же он от тебя хотел?

– Он сказал, что отец… в общем, мой отец жив.

Это для нее оказалось слишком. Я испугалась, что Таню вот-вот хватит удар.

– Но ведь он немец… я имею в виду твоего гостя… Это невозможно, он солгал.

– Он вовсе не выглядел проходимцем. Напротив, весьма почтенный господин.

– Значит, он тебя с кем-нибудь перепутал.

Таня решительно вернула мне снимок, явно предлагая закрыть тему.

– Сколько мне было лет, когда умер отец?

– Восемь или около того… точно не помню.

– А если это правда? Что, если отец и в самом деле жив?