Мать хотела подложить ей пасты, но Джульетта отрицательно качнула ладонью. И тут разгорелся спор по поводу того, что она мало ест.

– Теперь она должна есть за двоих, – с грехом пополам перевел Джованни. – Это же для bambino, маленького Маркони!

У Винсента упало сердце. И тут Джованни жестами объяснил ему, что у Энцо и Джульетты скоро свадьба, – показал, будто надевает кольцо на палец. Будущие молодожены уже ждут ребенка.

Голова закружилась, но Винсент держался.

– Ты беременна? – спросил он Джульетту по-немецки.

Она кивнула. Он почувствовал на себе взгляд Энцо, но, когда поднял на него глаза, тот улыбался и что-то говорил невесте, держа ее за руку. Позже Винсент не понимал, что помогло ему сохранить самообладание в тот момент. Какая сила словно спасительным ударом вдруг притупила боль?

Оглушенный, он сидел в уютной, затхлой квартирке, в компании приветливых, радостных итальянцев. Только с Джульеттой что-то по-прежнему было не так. Она с трудом сдерживала слезы. Джованни попросил синьору Маркони добавить Винсенту ригатони, но тот отказался. Собрав последние силы, извинился, поблагодарил за еду и направился к выходу.

Где-то за спиной синьора Маркони велела сыну проводить dottore[32] Шлевица. Не замолкая ни на секунду, Джованни помог Винсенту надеть пальто. Винсент вышел на лестничную площадку, даже не оглянувшись на Джульетту.

Джованни провожал его до трамвайной остановки. Он говорил и говорил, нимало не заботясь о том, понимает ли его dottore. Винсент злился на этого шута и ничего не мог с собой поделать. Он похлопал Джованни по руке, когда тот хотел взять у него чемодан. Тем самым Винсент просил оставить его одного. Он должен был понять, что же такое произошло.

Почему она ничего ему не сказала? И каким же глупцом нужно было быть, чтобы верить, что между ней и Энцо и в самом деле ничего нет! С другой стороны, откуда такая уверенность, что ребенок от Энцо? Винсент снова и снова представлял себе Центральный вокзал и то, как они с Джульеттой вместе вносят чемоданы в поезд. Словно какая-то его часть пребывала в другом, параллельном мире, где события развивались совершенно иначе.

Винсент остановился посреди улицы. Влажный ночной воздух приятно холодил разгоряченное лицо. Джованни похлопал его по плечу, предложил сигарету. «Выше голову! – говорил его понимающий взгляд. – Тут уже ничего не поделаешь». Винсенту вдруг показалось, что в глазах Джованни мелькнуло сочувствие, но в следующий момент словно закрылась дверь и взгляд итальянца снова сделался беззаботно-непроницаемым.

Винсент не слышал его шуток. Из размышлений его вырвал подъехавший трамвай.

В ярко освещенном вагоне почти все скамьи были пусты, только в самом конце сидел кондуктор. Винсент протянул ему пару мятых лир. Трамвай тронулся, Винсент смотрел в заднее окно, за которым в мокрых сумерках исчезал мир Джульетты.

Джованни пошел домой. На воде канала дрожали желтые огни фонарей. В одном из окон второго этажа мелькнула и скрылась женская фигура. Джульетта? Этого Винсент так и не узнал. Равно как и того, что всю ту ночь она проплакала в подушку.

Успех «изетты» в Германии превзошел все ожидания. Эмигрантка из Италии стала символом немецкого экономического чуда. Каждая семья получила шанс обзавестись собственным автомобилем. Дети полюбили «букашку» за забавный внешний вид, матери семейств – за практичность, отцы – за экономичность. Так или иначе, «изетта» вытащила «БМВ» из кризиса.

И когда первые немецкие семьи перевалили через Альпы на новых мини-автомобилях, Винсент получил повышение. Ему выделили отдельный кабинет в отделе развития производства и секретаршу – рослую блондинку из Гамбурга, миловидную и незамужнюю. Винсент не оценил ее прелестей. Вечерами, один в пустой квартире, он отрешенно смотрел на голые деревья за окном. А утром с головой погружался в работу, чтобы забыться.

Шестьдесят лет – целая жизнь, но Винсент помнил все до мельчайших подробностей. Время будто обнажало в тех давних событиях все новые и новые детали.

– И откуда ты узнал, что это был твой ребенок?

Мы уже были на «ты». История Винсента стала моей. Меня знобило. Яркое весеннее солнце померкло и скрылось за голыми деревьями на берегу Изара. В домах загорались окна, официанты разворачивали шатры для тепла. В апреле весна еще не столь сильна, чтобы разогнать зимний холод.

Винсент долго задумчиво смотрел на меня.

– Правду я узнал позже.

– Есть доказательства? Тест ДНК?

– Нет, другое… долгая история. – Он посмотрел на пустую кофейную чашку.

– И Джульетта больше не объявлялась?

– На следующий день она позвонила мне на работу. Чувствовала себя бесконечно виноватой, пыталась все объяснить… Но я не хотел объяснений. Мне всего лишь нужно было знать, чей это ребенок.

– И?..

– И она сказала, что не мой. Якобы женщина чувствует такие вещи… – Горькая складка в уголке рта говорила об обратном. – Я спросил, как она собирается жить с человеком, которого не любит. И она ответила, что о любви здесь речи нет. Это вопрос чести.

– Чего? – не поняла я.

– Семейной чести. – Он закусил губу. – Ребенок – знак судьбы, указывающий, что она принадлежит Энцо.

– Но ведь у нее… у вас могли быть дети и в Германии?

Я все еще ничего не понимала.

– В таких вопросах люди редко руководствуются логикой. Джульетта боялась, семья была ей защитой. Германия далеко. Что, если у нее там не сложится? У нас ведь ничего не было, кроме чувств. Любовь – это мечта. Семья – реальность.

– И она была счастлива с Энцо?

Он молчал.

– Ты когда-нибудь встречался с ней после этого?

Винсент посмотрел на меня и кивнул.

– Когда?

Он задумчиво улыбнулся и отвел взгляд.

– История долгая, как я уже сказал. Это только начало.

Он устал. Я же, напротив, только вошла во вкус. То и дело посматривала на фотографию Джульетты. Как бы выглядела эта женщина десять, двадцать лет спустя? И почему она отказала мужчине, которого любила? Теперь Джульетта казалась мне чужой, несмотря на наше внешнее сходство. Винсент молчал, потом сказал, будто прочитав мои мысли:

– Думаю, она не вполне верила, что имеет право на счастье.

После этих слов во мне словно зародилось понимание.

– Отвезти тебя домой? – спросил Винсент.

– В этом нет необходимости, – ответила я. – Это недалеко.

Я не хотела, чтобы он увидел квартиру, в которой меня никто не ждал. По сути, мое жилище было просто местом для сна. Жила я в ателье. Но меньше всего мне хотелось, чтобы Винсента увидели Робин или мои коллеги. Дурацкие расспросы – последнее, что мне требовалось.

– Я прошу тебя.

Голос почти умоляющий – и я не стала возражать.

Винсент достал серебристый ключ и открыл дверцу со стороны переднего пассажирского сиденья. Машина пахла другой эпохой, старым материнским «рено» моего детства. Металлические части бордовых сидений подернуты патиной, кожаные подушки скрипят. Я плохо разбиралась в автомобилях, но чутье на хорошие вещи у меня имелось. А каждая мелочь в этом салоне была высочайшей пробы. Приборная панель – настоящее произведение искусства в стиле шестидесятых, с хромированными переключателями, тумблерами и основой из благородного дерева. Aqua, Olio, Benzina[33] – неброские подписи под шкалами. Винсент сел рядом и надел перчатки.

– Это «ИЗО-ривольта», – объяснил он. – Той же компании, что и «изетта». Названа в честь графа. – Он показал на логотип в центре большого рулевого колеса: серебряный грифон на черном бакелите: – Фамильный герб.

– Ни разу такого не видела, – призналась я.

– Их было выпущено семьсот девяносто два экземпляра. Сохранились единицы.