Новому соглашению между Аденауэром и Гронки было суждено навсегда изменить лицо Европы. В тот вечер ни Джованни, ни кто-либо другой в том зале об этом знать не мог. Название документа, Соглашение о посредничестве в вербовке итальянских рабочих и служащих в Федеративную Республику Германия, также мало о чем говорило Джованни. Но это был его шанс – вот единственное, что он понял.

Джованни покидал кинозал, утратив всякий интерес к Жану Серве и ограблению парижского ювелирного магазина.

Клерк из окошка приемной выдал Джованни голубую брошюру: «Новая жизнь в Западной Германии».

В душном коридоре толпились шумные, небритые южане – апулийцы, калабрийцы, неаполитанцы, сицилийцы. Широкие штаны, по-крестьянски подпоясанные бечевкой, запах табака и затхлых каморок, запах бедности… Джованни хорошо помнил его с детства. Первое, что он сделал, ступив на миланскую землю, – стянул в лавке бутылочку дешевого парфюма, которым не брезговала пользоваться и Джульетта.

Большинство собравшихся были если и старше Джованни, то ненамного и прибыли в «немецкую комиссию» в Вероне на поездах, с узлами и чемоданами, набитыми тряпьем и снедью, чтобы спустя год или два вернуться с Севера с кейсами, полными немецких марок.

Джованни явился без чемодана, разузнать, что и как. Не в его правилах было очертя голову бросаться в незнакомое дело.

На стене висела бумага с перечнем вакансий, и Джованни углубился в ее изучение.

Вакансия: сварщик, количество – 8 человек; работодатель: «Райнише Штальверке»; место расположения: Эссен.

Вакансия: горный рабочий; количество – 25 человек; работодатель: компания «Цехе-Лотринген»; место: Бохум, Герте.

Вакансия: посудомойщик; количество – 2 человека; место: отель «Хиршенбергер»; место: Гармиш-Партенкирхен.

Вакансия…

Небритые мужчины, распространяя запахи табака и несвежей одежды, громко спорили и сбивались в группы, чтобы не отправляться на чужбину в одиночку. Время от времени в коридор выходил человек, который снимал бумаги и заменял их новыми, при этом свободного места на стене оставалось все меньше. «Как на миланской бирже», – подумал Джованни. С той только разницей, что здесь торговали людьми.

При этом он не мог не восхититься слаженностью работы немецкого учреждения. Шаблоны трудовых контрактов на все вакансии лежали готовые, оставалось вписать персональные данные завербованного и поставить дату, как только находился подходящий кандидат.

Посреднические услуги предоставлялись бесплатно, что особенно должны были оценить итальянцы, которым без «подмазки» не обходилась ни одна чиновничья закорючка.

Один за другим претенденты входили в комнату, где двое немцев в костюмах и при галстуках ставили с их слов пометки в бумагах и пропускали дальше. Окончательный вердикт выносил доктор, который заглядывал каждому в рот и в штаны и, не обнаружив признаков заразных болезней, допускал к получению контракта. Завербованному полагался пакет с едой, десять немецких марок и билет на поезд – из тех, что были специально организованы для такого рода пассажиров.

Сама процедура показалась Джованни отвратительной – как на скотном рынке! Особенно неприятно поразило его то, с какой покорностью соотечественники позволяли себя унижать. В их глазах читалась обида, иногда затаенный гнев, но никто не протестовал, потому что выбора у них не было. Там, откуда приехали эти люди, было нечего есть. Джованни же имел и работу, и крышу над головой. Оставалось возблагодарить за это Господа и покинуть контору подобру-поздорову, но тут ему взбрело в голову поинтересоваться у мужчин с подписанными контрактами в руках размером оплаты.

– Сколько это в лирах? – спросил Джованни в окошке.

И остолбенел. На немецкой угольной шахте он бы зарабатывал почти вдвое больше, чем на сборочной линии «ИЗО». В качестве подсобного рабочего! Сколько же, в таком случае, они платят квалифицированному механику? И при этом предоставляют жилье и медицинскую страховку.

Перспектива долбить молотком в темной душной штольне не казалась Джованни особенно радужной. Из кинохроник он знал, что в шахтах случаются обвалы. И никак не мог поручиться, что не сойдет с ума за недели, месяцы, годы без солнца. Но ведь это не навсегда. За какие-нибудь пару лет он наверняка накопит нужную сумму и сможет учиться.

– Поедем в Германию, – сказал Джованни Энцо после ужина и выложил на стол брошюру. – Вместе мы разбогатеем и, когда вернемся домой, сможем построить дом на Салине, для всех.

Энцо пролистал брошюру с фотографиями уютных домиков на одну семью.

– И такой дом они дают каждому? – спросил он.

– Да, – ответил Джованни. – У них все отлажено и продумано до мелочей, porca Madonna!

– Сколько они платят?

– Механик с твоей квалификацией получает две сотни марок в месяц.

– Сколько это?

Когда Джованни назвал сумму в лирах, Энцо в задумчивости покачал головой:

– С этого не разбогатеешь.

Джульетта решительно вырвала брошюру из рук мужа:

– Нет! Никогда.

– Но почему? – удивился Джованни. – Швеи там тоже нужны, а если хочешь…

– Нет! – Джульетта закричала так пронзительно, что больше Джованни возражать не решился. – Кто будет заботиться о маме?

– Но я не такая старая, – подала голос Кончетта. – Думайте о своем будущем. Все, что мне надо, – чтобы вам было хорошо.

– Разумеется, мы будем и дальше оплачивать аренду квартиры, – сказал Джованни. – Это не подлежит обсуждению. Мы будем приезжать к тебе в отпуск, а года через два вернемся насовсем. Смотри, Джульетта, у них есть детский сад… – Он ткнул пальцем в брошюру.

– Я не поеду в Германию! Там холодно!

Джульетта выскочила из-за стола так резко, что ее тарелка упала на пол, паста с соусом вывалилась на плитку.

– Что с тобой, сестра? – недоумевал Джованни. – В Милане ненамного теплее.

– А о маленьком Винченцо ты подумал? – Джульетта задыхалась от возмущения. – Он ведь такой чувствительный…

Винченцо за стенкой проснулся и закричал. Кончетта принялась успокаивать Джульетту:

– Что с тобой, детка? Я присмотрю за Винченцо, пусть остается со мной.

Разъяренная Джульетта убежала в спальню. Хлопнула дверь. Энцо, Джованни и Кончетта озадаченно переглянулись.

Спустя некоторое время Энцо пошел к жене поговорить и, вернувшись, покачал головой:

– Мы не едем в Германию. – Он пожал плечами: – Она не хочет.

В ту ночь Джованни не сомкнул глаз. Пока все спали, он курил у окна на кухне. Канал лежал окутанный густым туманом. В голове Джованни пощелкивала счетная машинка. По временам подавал голос малыш Винченцо, и Джульетта принималась его успокаивать.

Потом она вышла из спальни, прижимая к себе малыша.

– Продай ее, – она кивнула на машинку, – а деньги возьми себе.

– Ты спятила? Это же твое будущее!

Джульетта покачала головой:

– Это мое прошлое. Мое будущее – Винченцо. Продай ее и купи билет в Германию. Там твое будущее.

Джованни смутился. Сестра поставила машинку у его ног и отнесла Винченцо обратно в спальню. Сквозь неплотно прикрытую дверь Джованни слышал сицилийскую колыбельную, которую когда-то пела над ним его мать.

Винченцо быстро уснул, Джованни же продолжал стоять. В глубине души он понимал, что это к лучшему. Пусть Джульетта остается здесь, он уедет один. Джованни любил сестру больше всех на свете, но он хотел свободы. Сын, брат, дядя, шурин – в конце концов, сколько можно? Желание начать собственную жизнь гнало его в дорогу больше, чем потребность в деньгах.

Джованни закончил учебу на сборочной линии и незадолго до первого дня рождения Винченцо в июне 1956 года сжег повестку в армию и купил на блошином рынке старый чемодан. На прощанье Джульетта связала брату теплый шарф. Закутанный в подарок сестры Джованни смотрелся странно на улицах июньского Милана, но шарф не снимал. На вокзал его провожали всей семьей.