– Вот что я нашла. Помнишь ее?

Это был наш с отцом единственный снимок. Мать сняла нас вместе в тот день, когда мы виделись в первый и последний раз. Мне лет пять, а он только вышел из тюрьмы – о чем мать, конечно же, сказала мне много позже. А тогда я думала, что папа приехал «из Италии». Так она меня научила. Когда девочки в детском саду спрашивали, где мой папа, я отвечала, что в Италии, и тема была исчерпана. Италия – прекрасная страна, где много моря, солнца и пиццы. Это же здорово – иметь папу в Италии, пусть даже и неведомого! Итальянские папы ведь время от времени возвращаются.

И какой простор для детской фантазии! Я до сих пор помню тот день, когда мама пришла за мной в садик не одна. С ней был высокий мужчина с черными вьющимися волосами и в короткой кожаной куртке – мой отец. На зернистом, выцветшем снимке я сижу у него на плечах, запустив пальцы в его черные кудри. Счастливая, ни о чем не подозревающая пятилетняя малышка. Глаза у отца блестят, он весь такой подтянутый, спортивный. Харизматичный мужчина – возможно, чересчур серьезный для своих лет, но, безусловно, обаятельный. И как он смотрит в камеру! Сразу понятно, что фотограф – женщина. Отец одет по моде семидесятых: клетчатая рубаха с отложным воротником, кожаная куртка, клеши, короткие кожаные сапоги. На обратной стороне дата: 11 июля 1982 года. Если это действительно сын Винсента, рожденный в 1955 году, то здесь ему двадцать семь лет. И у него уже пятилетняя дочь!

Я не узнаю себя в этой пухленькой девочке на плечах незнакомого мужчины. Что осталось от того маленького существа, невинного и ничего не смыслящего в жизни? Когда сегодня я пытаюсь представить себе тот день в Олимпийском парке, то не могу отделить действительность от фантазий. Я не доверяю памяти. Прошлое ушло безвозвратно. Память о нем – работа нашего воображения, замешенного на эмоциях. А последние – самая ненадежная субстанция.

Возможно, этот день был совсем не таким и я все придумала, чтобы обрести хоть какую-то опору в прошлом. Но я хорошо помню его крепкие, жилистые руки и то, как высоко он поднимал меня. Я смеялась, запустив пальцы в его кудри. У отца были необыкновенно густые, упругие волосы – совсем не такие, как у матери. Помню, как визжала, когда он подкинул меня в воздух. Я кричала от радости, а он поймал меня и снова подкинул. Целовал, смеялся. Кружил, да так, что слетела туфелька. Мать никогда не делала ничего подобного. Я летала в невесомости, и все вокруг – прозрачное небо, воздух, тепло – было одно нескончаемое лето.

Отец подарил мне гоночный автомобиль из красного лакированного дерева. Помню, как стучало жесткое сиденье, когда я съезжала с горки. Должно быть, у меня остались синяки на мягком месте. Он бежал рядом и держал меня за руку, а внизу ждала мама, готовая поймать меня. Я запомнила, как сияли его глаза, сколько в них было любви. Единственное, чего я тогда хотела, – чтобы этот день никогда не кончался.

Потом были крики и кровь на полу, и я постаралась вычеркнуть это из памяти. В тот счастливейший и ужасный день я видела отца в последний раз. Он исчез вечером, навсегда. Вернулся в свою «Италию». Но, исчезнув из действительности, он прочно обосновался в моих фантазиях. А в этом мире отсутствующие реальней присутствующих. Часто именно их мы считаем важной частью своей жизни, ее невидимой стороной, той, что открывается в снах. Он приходил ко мне в образах. Сколько раз я пыталась представить себе дом, где живет отец. Я так замучила мать вопросами, что она в конце концов сказала мне, что он умер.

– Но то, что ты рассказывала мне про тот день, правда?

Я больше ей не верила.

– Да. Правда. Все.

Отец «разбушевался», так объяснила она мне позже, когда я выросла.

– Он избил меня на твоих глазах. Его не было пять лет. Увидел моего парня и обезумел от ярости.

Я помнила, как пришли полицейские и папа снова отбыл «за границу».

– Он всегда был таким? Вы ведь когда-то любили друг друга, расскажи.

– Он притягивал, но при этом… он был навроде бомбы замедленного действия.

– Что с ним случилось?

– Это было сложное время, Юлия… Тогда мы делали такие вещи, которые сегодня…

– Ты имеешь в виду терроризм?

– Мы вовсе не были РАФ[34], но и далеко не голуби мира…

Таня не любила распространяться на эту тему. Зато у меня сохранились фотографии ее молодости, где она – дерзкая бунтарка с сигаретой во рту, в черном пуловере с высоким воротом и в джинсах раструбами.

В голову невольно приходили мысли о Патти Смит – женщине, которую обычно представляют в черно-белом цвете, как Дженис Джоплин прочно ассоциируется с пестрым цветочным орнаментом.

– Это поэтому он угодил в тюрьму?

Она кивнула.

– Он убил кого-нибудь?

Таня покачала головой.

– А о его матери ты что-нибудь знаешь?

– Это была щекотливая тема. Одно неосторожное слово – и он взрывался.

– Ее не было в живых, когда вы познакомились?

– Да.

– Когда это случилось?

– В семьдесят четвертом.

Я быстро подсчитала: Джульетте не было и сорока.

– Как она умерла?

Этот вопрос Таня оставила без ответа.

– Кто тот человек, что приходил к тебе? – спросила она вместо этого.

– Его отец. Так он говорит, по крайней мере.

– Отца он ненавидел.

– За что?

– Об этом лучше не спрашивай. Персона нон грата.

– Но почему?

– Он… Ах, Юлия, неужели я должна снова копаться во всем этом?

– За что мой отец ненавидел Винсента?

– Из-за матери. Якобы… возможно, это его домыслы, не более… но… Винченцо считал Винсента виноватым в ее смерти.

– Что?

– Тому нет никаких доказательств. Сама я в это никогда не верила.

– Но почему ты раньше не говорила со мной об этом?

Я была вне себя.

– Юлия, это случилось задолго до твоего рождения, так ли для тебя это важно?

– Каким образом Винсент мог быть виновен в смерти Джульетты?

– Я не знаю, Юлия. Это не более чем слухи, об этом было не принято расспрашивать. Абсолютное табу. Стоило мне при Винченцо заговорить о его родителях, как он впадал в ярость. Терял рассудок в буквальном смысле слова.

Я закрыла глаза. Пазл не складывался. Нескольких фрагментов явно недоставало.

– Его отца звали Энцо?

– Да. Это он на тебя вышел?

– Нет, немец.

Тут мать совершенно растерялась.

– Чего он от тебя хотел?

– Чтобы я съездила к Винченцо.

Таня пришла в ужас.

– Юлия, если он немец, он не может быть его отцом!

Я не нашла в себе сил пересказывать нашу беседу с Винсентом. С другой стороны, если рассуждать здраво, спустя столько лет уже не различить, где фантазии, а где реальность. Особенно когда речь идет о первой любви. Пусть даже вся история сущая правда, но это не доказывает, что Винсент – отец Винченцо. И если мое сходство с Джульеттой достаточно красноречиво свидетельствует, что она моя бабка, дедом вполне мог быть Энцо, гастарбайтер из Сицилии.

Внезапно я вспомнила кое-что еще.

– Скажи, приходилось ли тебе ездить на автомобиле серебряного цвета с красными сиденьями? Таком шикарном, в стиле шестидесятых…

Мать удивленно посмотрела на меня:

– Откуда ты знаешь?

– Я видела эту машину. Она принадлежит Винсенту.

– Это была машина Винченцо, он очень любил ее.

– Ты сидела в ней? Когда?

– Еще до твоего рождения… За девять месяцев до того, если быть точной. Это было в Италии, на парковке у моря…

– В Италии?

Она кивнула. Я ничего не понимала.

– Ты поедешь к нему? – холодно спросила Таня.

– Пока не знаю.

– Я боюсь за тебя. И это единственная причина моего молчания. Я берегла тебя, Юлия. История в высшей степени темная. Я не хотела, чтобы ты рылась во всем этом, тем более с целью восстановить справедливость. Но теперь ты взрослая, и я не встану у тебя на дороге. Делай что хочешь.