– С каким таким Умником? – тут же навострила уши сестренка.

– Да с Митьком, – Взрывник принялся отпираться. – Это я его так называю иногда, умником.

– Снова этот прохвост тут был? – женщина моментально переключилась на новую тему. – Вот же вылупень бесовский! – бурчала, но совсем не зло, а скорее по-доброму. – Ладно, придет отец, разберемся, что с этой дурой делать. Пожалела она его, как же. Какое, ты там сказал, общение?

– А? – закосил он под дурачка. – Не помню уже, мам.

– Ай, ладно, отец вечером воротится, поговорим, – махнула она рукой и принялась хлопотать на кухне.

Анята тоже что-то там колдовала у печи. Взрывник расстроился, присел на лавку, местами отполированную до блеска. Сразу видно, где обычно сидели. Стол так же сколочен из досок и затерт почти до глянца. Глиняная и деревянная посуда, видавшая виды самодельная мебель, говорившая своим видом, что служит людям далеко не первый десяток лет. Пол глиняный, застланный самоткаными ковриками, которые близняшки вытряхивали каждое утро, наводя порядок в трех небольших комнатках.

По местным меркам семья Калина жила довольно зажиточно, и дом их считался чуть ли не особняком. Хоромы, почти равные барским. Многие жилища ограничивались одной единственной комнатой, служившей и кухней, и спальней, и топилась по-черному. Никаких печей, простой очаг. Дом этот строил еще пра-прадед и искусство печной кладки унес с собой в могилу. Сын его на тот момент был слишком мал для постижения этой науки, а подобных редких специалистов на всю округу так больше и не нашлось. Кому успел он тогда построить печи, у тех они и были, если сохранились. И дома раньше почему-то строили на несколько комнат. Теперь же подобной блажью люди давно уже не страдают. Обо всем этом ему рассказывала Анята, пока поила отварами и помогала улечься в постель, но сон совсем не шел. В голове крутились всплывшие воспоминания из далекого детства и невольное общение с животным. Отец с Доней вернулись поздно, но семейный совет все же состоялся.

Взрывник все еще играл в гляделки с ушастым зверьком, свисавшим с потолочной балки прямо над его кроватью, когда услышал разговор взрослых.

– Давайте, ужинать скорее садитесь, голодные, небось, в дороге-то весь день. Ну, как, сдали? – суетилась мать возле стола.

– Сдали, сдали, да с лихвой вышло, как и говорил. Полей-ка на руки, доча.

Звуки, доносившиеся с кухни, отчетливо рисовали картину, как отец мыл руки и умывался, довольно фыркая. Вот скрипнула лавка под тяжестью хозяина дома, разлилась похлебка по плошкам, и застучали ложки. Пару минут все молчали. Ели.

Инала, не дождавшись окончания ужина, начала волнующий ее разговор:

– Юр, ты знаешь, у нас, кажется, с Мурайкой проблемы. Говорила я тебе: не надо взрослую, давай малька возьмем, ручного уже. Знаешь, чего она сегодня вытворила? На детей кинулась, представляешь?

Стук ложек прекратился.

– Нет-нет, все в порядке, просто напугала всех. Хотя, нет, Калина она ничуть не испугала, наоборот, он защищает навку. Ты представляешь, он сказал, что у них с Мурайкой какое-то там лейное общение было.

– Ментальное! – крикнула из своей комнаты Анята, поправляя мать.

– Во, блаженная, – зашипела на нее Инала, – чего орешь, Калина разбудишь.

– Я и не спал еще.

– В таком случае, оба сюда, – скомандовал отец. – Ну, чего стряслось у вас тут, рассказывайте, а то мать мне тут сказы сказывает, что ты к Кардиналам захотел.

Мальчику стоило огромного труда уговорить обеспокоенную мать не убивать «корову». Он бы и не смог, если бы не отец. Инала уперлась, что животное опасно, и все тут. Юр вел себя довольно странно. Как только услышал от жены про якобы общение сына и нави, не произнес больше ни слова, только слушал жену и дочь и наблюдал, как мальчик защищает Мурайку.

– Юр, почему ты молчишь? Скажи же ему, наконец, что нельзя с живностью-то разговаривать, не бывает такого, и в доме такую плаксунью держать опасно. Признаю, погорячилась я, что на мясо зарубить предложила, привыкли к ней за три года, конечно, но и оставлять… а вдруг чего, а? Юр? Давай ее в лесу оставим? Жила же она раньше дикой, пусть и дальше живет сама по себе, как прежде.

Но супруг словно и не слышал слов жены, он мял свой подбородок, задумчиво глядя на сына.

– Пойдем-ка со мной, – сказал он Взрывнику и поднялся с лавки, направился к выходу из дома. Вся семья гуськом двинулась следом.

Дверь в сарае оказалась нараспашку, а Мурайки и след простыл.

– Сбежала, скотина! – Всплеснула руками женщина. – Вот же я, растяпа, прикрыть надо было.

Юр посмотрел на жену и усмехнулся.

– Будет она ждать, как же, – повернувшись к овину, он крикнул: – Ну, выходи, выходи, не бойся!

Из-за угла выглянула зубастая морда, рога и один глаз.

– Тут стойте, – приказал он женской половине семейства, да таким тоном, что ослушаться те и не подумали, ухватил сына за рукав рубахи, повел к овину.

Жена сзади только тихо пискнула:

– Калина-то зачем?

Отец и сын зашли за угол строения, скрывшись от любопытных глаз. Мурайка стояла, понурив голову, и косилась одним глазом на людей.

– Ну-ну, успокойся, Мурачка, – Юр вытянул вперед раскрытую ладонь, и Мурайка ткнулась в нее мокрым пупырчатым коричневым носом. Тут же завибрировала ушами.

Юр стоял сначала расслабленный, как в трансе, даже заулыбался, но вскоре лицо стало удивленным, а потом и гримаса страха исказила его, демонстрируя, что видит этот человек что-то очень нехорошее. Вскоре черты лица смягчились, разгладились, Юр явно успокоился. Открыл глаза и посмотрел на Калина. Серьезно так посмотрел.

– Ты… – прохрипел он севшим голосом.

Горло пересохло, слиплось, Юр попытался сглотнуть, но не вышло. Лунный свет на миг пробился сквозь облака, и Взрывник заметил, как у отца дрожат руки и на лбу выступили крупные капли пота. Внутри все похолодело.

– Ты – не Калин, – все же выдавил из себя Юр и дрожащей рукой взял мальчика за подбородок, пристально всматриваясь в его глаза.

Ни свет ни заря мальчика разбудила сестра:

– Калин, батя сказал поднять тебя. Одевайся, к Люту поедете.

– Кто это?

– Дед наш. Собирайся скорее, отец не в духе чего-то, смурной ходит, рычит, как бы ни прилетело зазря.

Мальчишка поспешно натянул штаны, лежавшие рядом на табурете, рубаху и был готов. Вышел в общую комнату. Отец молча посмотрел на него и вышел во двор. Мать переминалась с ноги на ногу и нервно теребила край передника. Ей явно хотелось что-то сделать или сказать, но она не решалась, с трудом себя сдерживала.

– Иди, сынок, иди, – прошептала Инала и закусила губу.

Взрывник поспешил вслед за Юром.

– Мам, а че теперь будет? – услышал он голос сестры, уже сбегая вниз по ступенькам. В душе кольнуло холодком.

Юр шагал широко и быстро, так быстро, что мальчишке пришлось бежать трусцой, иначе было не поспеть. Бежал долго, казалось, что целую вечность. Дыхание сбилось, и силы стали стремительно покидать тощее, не привыкшее к таким нагрузкам тельце Калина. В боку закололо, язык прилип к небу, пот катил градом, заливая глаза. Взрывник бежал за мужчиной уже на одном упрямстве, спотыкаясь практически на каждом шаге.

Вдруг Юр остановился и резко развернулся лицом к ребенку. Увидев это, остановился и Взрывник, уже хрипя, как загнанная лошадь. Зрение поплыло, мерцая белесыми всполохами на темнеющем фоне. Не в силах стоять, он согнулся, упершись руками в колени и вдыхая носом, попытался выдыхать как можно медленнее через рот, восстанавливая сердечный ритм и дыхание – его так учили, когда гоняли на полигоне. Звон в ушах, белые круги в глазах – все потихоньку прошло. Утерев рукавом пот с лица, мальчик, наконец, поднял голову, огляделся: они стояли в лесу.

Куча нехороших мыслей вихрем пронеслась в голове. Взрывник вопросительно посмотрел на хмурого мужчину.

– Что, отдышался? Силен, молодец. Калин давно бы пощады запросил и рухнул бы, даже до края деревни не добежав, а ты вон скока отмахал, и ни звука. Ну, рассказывай, кто ты такой и где мой сын.