Митек – мальчишка неплохой, но мечтательный, любил задуматься, грезил приключениями да всякими геройствами и небылицами, о которых сказочники рассказывают на торгу. Бывало, словно засыпал на ходу с открытыми глазами, потому слыл растяпой, неумехой да лентяем, и влетало ему гораздо чаще, чем остальным, причем влетало от всех: и от старших сестры с братьями, и от матери с отцом.

Вот только Взрывник всего этого не знал, и когда товарищ не пришел к колодцу в день ярмарки, и вообще нигде не появился в тот день, обеспокоилась именно Анята, а не он, сказав, что такое гулянье этот прохвост пропустить добровольно ну никак не мог. Явно дело нечистое, что-то стряслось. Потому, позабыв про гулянья, брат и сестра отправились к Митьку домой.

Покосившийся забор, низенькая почерневшая хата с маленьким окошком у самой земли, двускатная крыша, крытая непонятно чем – Мурайкин сарай выглядел и то краше. Посреди неубранного двора сидели трое чумазых ребятишек, увлеченно ковыряя землю руками да палочками, четвертый же ползал неподалеку, подбирая мусор и засовывая в рот. Такая заброшенность озадачила приятеля, но не сестрицу. Взрывник ошарашенно встал у калитки, но быстро сообразил, получив толчок в спину…

– Нарьянка! – позвала Анята малую девчушку в драном коротеньком платьице, – Митька кликни-ка!

– А нема его. Как убег еще с утла, так и не являлся. Мало Алдына ему всыпала, больсе надо было. Вот явится, батька ему всю скулу спустит, будя знать, как бегать по ялмалкам, когда сталшая дома казала с нами сидеть.

Анята хотела было еще что-то спросить у мелкой, но ко двору, важно шагая, то и дело подтягивая одной рукой сползающие штаны далеко не его размера, уже приближался мальчишка постарше, ранее оголтело бегавший с другими детьми по пыльной улице. Они пинали скрученное в подобие шара старое тряпье.

– Дарова, – протянул постреленок руку Калину, состроив очень «взрослое» выражение лица, посмотрел на Аняту, коротко кивнув. – Че, поди Митька ищите? – попытался цикнуть сквозь зубы, но сконфуженно утер рукавом с подбородка повисшую слюну. Лицо мальчугана, сплошь покрытое слоем пыли и грязных разводов, украсилось еще одним атрибутом отрочества. – А нема его. Я, ваще-то, думал, он с тобой на ярмарке гуляет. Че, потерялися?

– Нет… – имени сорванца Взрывник не знал, поэтому на миг запнулся, – не видал я его сегодня, потому и пришел узнать, чего случилось-то, почему не явился, как мы уговаривались.

– Та он с Ардынкой с утра разругался. Отец наказал одному из них с нами остаться, а сам с Федуном ушел, обряд же у него вскорости, вот к старосте повел, на смотр. Ардынка же вслед засобиралася, как только батька с глаз долой скрылся, прихорашиваться начала, а Митек втихаря ушмыгнуть хотел. Не вышло. Сестрица его за патлы оттрепала и наказала за нами глядеть, ну, он ей и сказал, что толку с нее в доме больше будет, потому как ее, дуру голожопую, ни один жених замуж не возьмет. Ой, че было потом! Страсти-мордасти…

– Мало она ему дала, – вмешалась малявка. – Вот велнется батька…

– А ну, брысь отседа! Че лезешь, когда старшие говорят, вот я тебе ща! – потянулся шкет обдирать прутик с рядом растущего кустарника.

Малая скривила брату рожицу, показав язык, но замолчала и отошла чуть дальше, на пару шагов лишь, опасливо поглядывая на процесс, как с сорванной лозины обдираются лишние веточки и листики. К чему бы?

– Да, отец коды вернется, влетит Митьку, – постреленок между делом продолжал разговор «взрослых». – Ардынка полдня ревела да на нас орала, теперь вот такого она батьке наговорит. Хотя, можа и не наговорит. Тут пойди разбери, чего она ревела, то ли оттого, что Митяя в кровь отколотила, и кабы я водой с ковша в рожу ейну не плесканул, то и пришибла б вусмерть совсем. А можа, и оттого, что Митек ей правду сказал злую, да на гулянье дура пойти не смогла из-за мелких.

– Вот и пусть лассказет, а не она, так я лассказу! – снова в разговор встряла мелкая.

Анятка заметно разозлилась:

– Да, что ж ты злыдня такая? Маленькая, а злости в тебе больше, чем росту.

Малявка насупилась, опустила голову. Обиженно запыхтела.

– Да старшая ей ленту обещалась подарить, если она за Гегой присмотрит, вот дуреха и таскается с ним сегодня весь день, а на Митька злая, потому как боится, что Ардынка в плохом настроении про подарок передумает.

– А где же мать ваша? – задала девочка вопрос, мучивший и Взрывника по ходу всего разговора.

– Да к бабке поехала, рожать ей скоро. У прошлый раз чуть не померла, вот отец ее и отвез заранее, так что теперь, пока не выродит, не вернетси.

Анята тяжело вздохнула, вновь окинув неряшливый двор хозяйским взглядом.

– Мда… Ну, а куда убег-то Митек, знаешь?

– Да откуда. Вот кабы брали меня с собой погулять, можа, и знал бы.

– Ладно, пойдем, так поищем, сами, – Анята потянула брата за рукав.

Выйдя за калитку, пошли снова в сторону площади, разыскивая потеряшку.

– Ну, вспомни, Калин, ты мне говорил, что у вас есть место тайное, где Митек от своих отсиживается. Только меня брать не схотел к нему. Ты сказал, что это великая тайна. Помнишь? Я тогда еще еды тебе собрала для него. Че, не помнишь, да?

Грустный, он отрицательно покачал головой.

– Эх… Вот где теперь искать, а? – горестно вдохнула Анята, в который раз окинув улицу взглядом.

Сегодня на улице очень мало попадалось спешащих по своим делам селян, все были на празднике – у въезда в деревню, где располагался большой торг. Там, да на самой площади и настроили каруселей. А остальные улицы деревни словно вымерли – теплый ветерок, гоняющий пыль на дороге, хрипло брешущий старый дворовый пес да сивучи на заборах, выжидающие очередное мимо пролетающее насекомое.

Взрывник плелся рядом с сестрой, угрюмо глядя себе под ноги, и думал-думал. Напрягал мозг изо всех сил, аж до ломоты в висках, пытаясь вспомнить хоть немного, хоть крохотные детали из жизни подлинного Калина.

Но вот в одном глазу потемнело, промелькнули стремительно всполохи, вызывая калейдоскоп виртуальных эпизодов из обрывков памяти того Калина… Замелькали слайды: Лес… Поваленный сушняк… Овраг, довольно большой, внизу речушка. Темные стены и отблески огня на них, корявые рисунки, выхваченные быстрыми бликами, тряпье на полу, костер. Митек смеется, что-то рассказывает, размашисто жестикулируя руками.

– Пещера… – сказал паренек тихо, задумчиво.

– Чего? – спросила Анята, не расслышав.

– Пещера, говорю, костер… Он в пещере!

– В какой такой пещере? Нема у нас пещер тута.

– А овраг-то в лесу есть, с речкой там, на дне самом?

– Есть, кажись…

– Вот там и пещера есть.

– Да нет там никаких пещер, путаешь ты, верно.

Калин описал увиденный пейзаж, и Анята признала это место. Они в прошлом году там дрова собирали на продажу, все четверо, он с Митьком и они с Доней. А в этом году не пошли – отец запретил, потому как река в половодье ого-го каких дел натворила, и опасно стало в той стороне.

Анята остановилась с видом сивиллы, познавшей все таинства этого мира.

– Да… а после посевной вы и стали из деревни пропадать шустро. Точно! – изрекла она, восстановив в памяти уже забытое, и уставилась на брата.

До дому шли очень быстрым шагом, иногда переходя на бег. В поход собрались второпях. Анята положила два больших, уже вареных яйца сивучей. До страусиных по размеру не дотягивали, но были близки к тому. Форма яйцевидная, но хаотично искривленная, скорлупа – гораздо прочнее, потолще, в мелкую, разнокалиберную пупырышку, цветом серо-желтые. В мешок отправились несколько лепешек, бутыль с молоком и картофля из печи, а также и сырой немного. Картошка за две тысячи лет ни видом, ни вкусом так и не поменялась, оставаясь прежней бульбой.

– А это тебе зачем? – смотрела девочка в удивлении, как брат притянул моток веревки из сарая и ворох старых тряпок, затем принялся драть их на лоскуты.

– Надо, – буркнул он серьезно. – Мази лечебные есть какие? Вонючка та, которой мы с отцом руки мазали, где?