Странную картину представлял в ту ночь чердак германского посольства.

Тусклый свет фонаря освещал седую голову и сгорбленную фигуру старого переводчика, который вынимал из папки все новые и новые бумаги, а затем зашивал отдельные листы в пальто, под подкладку сюртука и жилета; потом, подпоров пояс брюк, он запихивал в него свернутые в длинные полоски какие-то важные бумаги.

А другой человек, выставив сторожкую голову над последними ступеньками лестницы, смотрел на эту таинственную работу старого переводчика посольства зоркими, полными ненависти глазами.

Уже начало светать, когда Каттнер окончил свою странную работу.

Раздетый, в одном белье, он поднялся и потянулся. Потом он кому-то долго грозил кулаком и беззвучно шевелил бледными губами.

В это время послышался шорох на лестнице, и Каттнер обернулся.

На последней ступеньке стоял и смотрел на него в упор Вольф.

Старик пронзительно крикнул и бросился к слуховому окну, но Вольф одним прыжком догнал его и оттолкнул.

Каттнер упал. Голова его ударилась о пустой ящик, и торчащий из него гвоздь глубоко впился старику в шею.

Каттнер быстро освободился и встал. Кровь капала черными каплями на рубашку, но Каттнер уже успокоился.

Он бросился на Вольфа.

Между полковником и слабым тщедушным стариком завязалась борьба.

Вольф не хотел убивать Каттнера. Он лишь старался скрутить ему руки на спине, но старик оказывал сопротивление, громко хрипя, выкрикивая короткие, злобные проклятия.

— Убийца!.. предатель!.. негодяй!.. — шипел он, задыхаясь и стараясь вырвать свои руки из рук Вольфа, зашедшего ему сзади.

И вдруг Каттнер захрипел.

Он как-то дико крикнул, пошатнулся, потом снова выпрямился и вдруг, закатив глаза и корчась в судорогах, упал навзничь. Грудь его высоко вздымалась. В ней клокотало и хрипело… Из раскрытого рта вырывалось шипящее дыхание. Оно слабело с каждой минутой и вскоре совсем затихло.

Каттнер шевельнул рукой, потом сделал последнее усилие подняться, но голова его запрокинулась, и все тело опустилось, словно растекаясь по пыльному полу, где валялись обрывки бумаг, опилки и солома из-под бутылок.

Вольф с отвращением и вместе с тем с оттенком страха смотрел на мертвого старика. Но длилось это всего лишь одно мгновение.

Полковник потушил фонарь, взял папку с бумагами и платье Каттнера и начал спускаться по лестнице.

В передней он распорол подкладку и вынул все бумаги, запрятанные стариком, а платье бросил в стенной шкаф.

Никем не замеченный, Вольф вышел из здания посольства и, заперев его на ключ, ушел.

Через несколько дней в Стокгольме, в «Опера-кафе», за столом сидели двое людей, любуясь открывающимся видом на море. Они пили кофе, читали газеты и курили. И вдруг один из них вскрикнул и ударил ладонью по столу.

— Смотрите, профессор! — сказал он и указал пальцем на поразившую его газетную заметку.

Названный профессором — высокий, широкоплечий, рыжий, с сильной проседью человек — начал вслух читать:

«В Петрограде, на чердаке германского посольства найден убитым переводчик посольства Каттнер, 54 лет».

— Я вам рассказывал, профессор, о ночном приключении моем в последний день моего пребывания в Петербурге? Вот его отклики!..

Рыжий человек молча кивнул головой.

— Ну что ж? — сказал он наконец. — Вы тут ни при чем. Да кроме того, вы спасали дело Германии и каких бы жертв это ни стоило — исполнить это необходимо! Вот я, например. Я ведь тоже, как вам известно, долго жил в России. Эти наивные русские люди еще недавно гордились тем, что профессор Вильгельм Оствальд читал лекции в рижском политехникуме. Они не знали только того, что я делал и другое дело. По моему плану, основаны многочисленные немецкие школы, где поддерживалась любовь к нашему отечеству и к нашему императору. Я воспитал целые поколения людей, мечтающих о том, чтобы отодвинуть германскую границу далеко на восток и открыть широкий путь в славянскую землю великой германской культуре. Теперь я здесь от «Культурбунда». Мне поручена тайная миссия содействовать сближению скандинавских государств с Германией. Я явился сюда с полномочием обещать Швеции земельные приобретения за счет движения ее на восток. Я считаю, что я, как немец, обязан делать все, что полезно Германии, не считаясь с моралью, чувствами и законом!

Вольф внимательно слушал профессора Оствальда, а когда тот умолк, сказал:

— Мне тоже приходилось много работать в Швеции. Я вел переговоры с Свеном Гедином и Бьернсоном. Я знаю Швецию. Однако, шведы едва ли пойдут на эту удочку, так как они подозревают, что, если сближение скандинавских государств с Германией состоится, то им угрожает полное слияние с нами и потеря как национальной, так и государственной независимости.

Долго беседовали об этом бывший русский профессор, знаменитый химик, Вильгельм Оствальд[35], и полковник морского штаба, Вольф.

Не стесняясь друг друга, они раскрывали всю низость и безнравственность немецкой политики в России и в других враждебных теперь Германии странах. Называли имена шпионов и доносчиков, обсуждали разные системы наблюдения и подкупа и со смехом говорили о том, как плохие немецкие приказчики в русских и французских магазинах и ничем не отличающиеся техники, работающие в строительных конторах Бельгии и Англии, вдруг превращались в офицеров генерального штаба, военных летчиков и командиров эскадренных миноносцев. Вспоминали они, как германские дипломаты устраивали фермы в Америке и Австралии и как в хорошо скрытых подвалах накопляли они для будущих действий германского флота и десанта снаряды, бензин и порох. Упоминали они и имена различных инженеров, которые, принимая заказы на постройку вилл и водопроводов во Франции и Англии, незаметно строили глубокие фундаменты и покрывали их бетоном, подготовляя будущие батареи для тяжелых орудий. Вольф вынимал несколько раз свою записную книжку и разбирал таинственные знаки, которые лишь он умел читать, перечислял отдельные пункты обширной и частой сети наблюдательных постов и германских радиотелеграфных станций.

— С кем бы ни начала воевать Россия, везде мы будем в состоянии наносить ей вред! — восклицал полковник. — Она — наш первый враг и мы окружили ее цепью наших сторожевых постов. Они идут вдоль всей прусской и австрийской границ, раскинулись по Прибалтийскому краю и побережью Балтийского моря. Сверкающий, обласканный солнцем Крым, плодородные степи юга и «великая русская река» — повсюду, по всему лицу России, раскинуты отряды преданных нашей родине людей. Они все видят и все слышат. В их сердце нет ни благодарности, ни любви к стране, их приютившей, воспитавшей и взлелеявшей иногда целые поколения их предков. Они преданы лишь Германии, любят лишь нашу старую германскую родину, которой суждено владеть всем миром. Даже дальняя Сибирь и еще пустынные берега Тихого океана захвачены нами! Везде, где нужен глаз и необходимо ухо, — там Германия найдет своего верного и преданного сына и бодрствующего стража…

— В этом величие Германии и залог нашего будущего владычества над всеми народами! — сказал Вильгельм Оствальд и поднялся.

— До свидания, полковник! — сказал он. — Теперь мы, вероятно, встретимся с вами лишь после войны… надеюсь, победоносной…

Спустя несколько недель там, где еще недавно бушевали кровавые вихри, а среди них ткали свою предательскую паутину немецкие агенты и шпионы, произошли события, которые внезапно сделали известным на всю Россию не только имя торгового дома «Артиг и Вейс», но и Вотана.

Многое изменилось с 1905 года в универсальном магазине. Кроме старого Вотана, в фирме с 1910 года появился новый хозяин. Молодой Альфред Вейс заменил своего отца, германского подданного, и действовал самостоятельно, принимая большое участие в делах своей фирмы и в жизни города, по-прежнему доверчиво относящегося к заправилам универсального магазина. Альфред Вейс в тот год, когда ему предстояло войти в дела немецкой фирмы на Дальнем Востоке, принял русское подданство.