После этих слов Вотан понял, что задача так обширна и что как ему, так и Вольфу, достаточно работы, и каждый из них, не мешая друг другу, может быть полезным своей родине, какой Вотан считал, конечно, Германию.

В гостиницу, за десять минут перед тем, как Вотан собирался выехать на вокзал, прибыл чиновник военного министерства и доставил на имя Вотана большой пакет. Глава фирмы «Артиг и Вейс» нашел внутри бумагу, сплошь исписанную названиями различных товаров и количеством мест, отправленных по железной дороге. Вероятно, Вотан не понял бы назначения этой бумаги, если бы не чиновник, услужливо пояснивший значение ее и рассеявший недоумение Вотана.

— Это — тайная инструкция военного министерства! — объяснил он. — По прибытии к себе, вы будьте добры смыть водой написанное и быстро высушить бумагу у горящей печки. Тогда на бумаге выступят буквы, и вы прочтете тот шифр, которым надлежит сноситься во время важных событий с германским послом в Пекине и с консулом в Харбине, а в копии и с военным министерством.

Когда Вотан прибыл на вокзал, то к удивлению своему он встретил Гинце, с улыбкой заявившего ему, что они будут попутчиками до самого Харбина, так как он получил срочную командировку к послу в Пекине. Тут же он познакомил Вотана со своим спутником, высоким, худым, как вяленая рыба, с бронзовым, почти черным от загара лицом, человеком, на горбатом носу которого сверкали огромные круглые очки в роговой оправе, а за ними тревожно бегали близорукие, слегка наивные глаза.

— Доктор Пужен — господин Вотан! — представил их друг другу Гинце. — Познакомьтесь, господа!.. От Берлина и до самого Харбина Вотан ехал в обществе этих двух чиновников.

Пужен с циничной откровенностью заявил Вотану, что мир сделается для него вскоре тесен.

— Подумайте только! — говорил он со смехом, пуская густые клубы дыма. — Я был в Лондоне. Я завел там такую кутерьму, что германофобы взбесились. При помощи наших агентов я усилил германофильское движение и внес раздор в среду германофобов. Пользуясь своей напоминающей французскую фамилией, я прочел ряд лекций о необходимости объединения Германии с Англией и Францией и скандинавскими государствами и вооруженное выступление этого нового союза, при поддержке Австрии и Италии, против России. Я с необычайной убедительностью умею доказывать отсталость культурного развития славян и одновременно ту огромную опасность, которую они представляют для Европы. Я уверил добрую часть английского общества в том, что его величество Кайзер, проповедуя желтую опасность, имел в виду вовсе не Китай и Японию, первые культурные заботы которой волей-неволей удержат ее от агрессивных выступлений против Европы, но что Кайзер говорил о России, облекая лишь в осторожную форму свою вполне правильную мысль. Но мне, к несчастью, всегда приходится иметь дело с какими-то незрелыми людьми. И в этом случае какой-то глупый агент послал мне слишком прозрачное письмо; оно было перехвачено лондонскими констеблями, а я немедленно получил очень настойчивое приглашение попутешествовать по континенту. Англичане злопамятны, а потому, когда я появился в Индии и, хотя в Бомбей и Калькутту я не заезжал, а орудовал лишь в дикой земле Даков, где я убеждал их поднять восстание, обещая им поддержку Германии, благо в водах Бенгальского залива в это время стояли четыре наших крейсера, английские колониальные власти проведали про меня и уже совершенно откровенно посадили меня на первый попавшийся пароход, отправляющийся в Европу. После этого я принимал участие в учреждении германских тайных бюро в Соединенных Штатах, а потом старался посеять вражду между турками и балканскими славянами, но в обоих случаях неосторожность моих сотрудников выдавала меня с головой и мне приходилось возвращаться в Берлин, несмотря на все мои природные способности к интригам большого размаха и порой к весьма смелым предприятиям. Теперь мне остается Тихоокеанское побережье. Русские, китайцы и японцы, быть может, не так скоро увидят во мне того самого доктора Пужена, который так хорошо известен англичанам. Но посмотрим!

Громко расхохотавшись, доктор Пужен откинулся на спинку дивана и из-за выпуклых стекол его очков смотрели наглые близорукие глаза.

Интересное наблюдение сделал Вотан по пути из Берлина на берега Тихого океана.

Ехали они с поездом, шедшим на Варшаву, и, начиная от самой границы, в их вагон начали входить сначала немцы-колонисты, населяющие всю почти пограничную полосу Царства Польского и дальше до Бессарабии и до Балтийского моря, потом в вагоне начали появляться инженеры, фабриканты, приказчики различных немецких фирм, — и так продолжалось почти до самого Петербурга. Всем им Гице передавал небольшие пакеты в конвертах, без всякого обозначения, от кого и кому они принадлежали.

— Что это за люди? — спросил однажды Вотан.

— Все наши! — таинственно улыбнувшись, ответил Гинце.

В Петербурге в честь гостей был устроен завтрак в германском посольстве, где их принимали с чрызвычайным почетом и любезностью. По окончании завтрака, когда Гинце и Пужен в кабинете посла курили сигары, фон Луциус взял под руку Вотана и провел его в большой зал, где, куря, они долго ходили, как объяснил барон, для «необходимого моциона». Потом они долго стояли у окна и смотрели на оживленное движение на улице, и в это время фон Луциус как бы вскользь сказал:

— Прошлый раз, когда мы с вами виделись, я, кажется, недостаточно ясно высказал вам одно свое соображение. Оно касается необходимости для фирмы «Артиг и Вейс» учредить в Петербурге контору здешнего представителя фирмы. Конечно, я понимаю, что странно иметь своего представителя в Петербурге фирме, которая ведет торговлю исключительно германскими товарами. Но, после совещания с послом, мы пришли к заключению, что это все-таки необходимо. Как для фирмы, так и для посольства будет гораздо проще и безопаснее вести переписку о вещах, не подлежащих оглашению, через третье лицо, и таким посредником я бы позволил себе предложить хорошо известного посольству служащего одного из здешних банков, господина Фрица Вильбрандта. Все, что вам угодно будет сообщить посольству исключительно для его сведения и для передачи в Берлин, вы все это сделаете через господина Вильбрандта, которому мы вполне доверяем. Конечно, расход по содержанию петербургской конторы и представителя «Артиг и Вейс» правительство, в лице посольства, примет на себя.

Вотан молча поклонился, так как понимал, что это предписание исходило свыше. Старый и хитрый делец смутно постигал, что фирма все больше и больше попадает в сети политиканов и что лишь счастливый случай может спасти ее, а с нею вместе и его, Вотана, от неминуемой опасности, если местным властям удастся проникнуть в тайны торгового дома «Артиг и Вейс».

Когда Вотан вместе с советником посольства вошли в кабинет посла, они увидели доктора Пужена, который, вытянувшись во весь свой рост, размахивал руками и громко ораторствовал. Он говорил:

— Вот в этой записной книжке условным шрифтом записаны все эти «Артиги и Вейсы», «Родпели», «Витман-Бауэрнамеры», «Дангелидеры», «Димменсы», «Муккерты» и прочие фирмы, которые являются осведомительными бюро германского правительства и его союзников. Здесь записано все, что о них знают в Берлине, оценка их деятельности и то, чего они стоят. Здесь же лишь мне известными знаками названы новые агенты, которые или производят смотр существующим агентурам или сами несут тайную разведочную службу. Вот, например, знаменитый капитан Вольф, а вот…

— Позвольте! — раздался вдруг голос, и из-за стола посла поднялся незамеченный до того Вотаном пожилой, сутулый господин в золотых очках. — Позвольте! Вы сказали — Вольф? Капитан Вольф? Морской инженер?

— Да, кажется! — нетерпеливо ответил Пужен. — Вам это лучше объяснит господин Вотан, который находится с ним в весьма тесных сношениях.

— Вы — господин Вотан? — спросил, подходя к старику, незнакомец. — Позвольте представиться: Каттнер — переводчик…

Он отвел в сторону Вотана и начал расспрашивать его о капитане Вольфе. Вотану почудились в голосе Каттнера ненависть и злорадство к Вольфу, и незнакомец сразу сделался ему симпатичен.