Марвэл бродил по стадиону, засунув руки в карман, насвистывая какую-то песенку. От него пахло мятной жвачкой и мужскими духами. Семнадцатилетний шатен в спортивной форме, которого все называли убийцей. Вот уже как несколько месяцев он не мог избавиться от мыслей про Энди. Похороны были закрытыми, мама Энди не позволила Марвэлу прийти. А ведь он был его лучшим другом. Он даже не успел с ним попрощаться. Газеты и социальные сети пестрели заголовками вроде: «Мальчик по кличке Марвэл и его банда – опасные ребята, берегитесь! В свои семнадцать они уже убивают и живут вовсю воровской жизнью. Чего еще можно ожидать от мальчика, у которого родители наркоманы и брат аутист?». После смерти Энди на Марвэла посматривали косо. Люди так любят выдумывать себе страшные истории, а потом обсуждать и мусолить их каждый день просто от нечего делать. Марвэл так был занят своей жизнью, что на сплетни у него просто не хватало сил. В этом городе был только один человек, не считавшей его убийцей – его младший брат Эдик. Но Эдик был неуклюжим аутистом, с ним даже в мяч нормально погонять нельзя было. Высокий худой скелет в кривых очках.

– Я зн-а-аю пра-а-ав-ду, – подошел он к Марвэлу на третий день после похорон Энди.

– Какую правду? – спросил Марвэл, уже предвкушая самые прелестные новости о самом себе.

– Ты-ы-ы не-е-е уби-ва-а-ал. Я зна-а-а-ю, – сказал Эдик.

Марвэл посмотрел на него. Он всегда считал его больным дебилом и внимания особо не уделял. Марвэл стеснялся своего брата. Но в тот день ему стало стыдно. Он убегал с другими мальчишками, хлопая у Эдика перед носом дверью, «ты больной, тебе нельзя с нами», – кричал он ему в детстве. Он вспомнил, как однажды разбил лампу. «Кто это сделал?» – набросился отчим на Марвэла с ремнем. «Это Эдик», – сказал Марвэл от страха, зная, что Эдик противоречить не станет, потому что он тупой. Эдик сидел за столом в своей комнате. «Ах, ты тварь!» – накинулся отчим на Эдика и ударил его головой об стол. У Эдика потекла кровь. Он посмотрел на отчима и сказал: «Смотри-и-и, ка-а-а-па-а-ет». Марвэл валил из дома при первой же возможности, а Эдик сидел в своей комнате и наблюдал за тем, как мать расцарапывает отчиму лицо в кровь, потом блюет на пол и лежит в собственной блевотине. «Ма-а-а-ма-а-а, те-бе-е-е над-о-о-о помы-ы-ы-ться», – сказал однажды Эдик, рассматривая лежащую на полу женщину. Стало лучше, когда приехала бабушка. Она забрала Марвэла и Эдика к себе, послав «к черту этих проклятых родителей»

– Пусть пьют, пусть… эгоисты чертовы!..

Она начала водить Эдика в музыкальную школу на скрипку и в кружок актерского мастерства.

Марвэла раздражала скрипка, Эдик и вообще все, что с ним было связано.

– Эдик, хватит пилить на скрипке! – верещал он из соседней комнаты.

– Т-т-те-бе-е-е не н-н-нра-а-а-вится му-у-у-зы-ы-ы-ка? – Эдик поправлял на носу очки.

– Какая еще музыка? Ты вообще ни хрена не умеешь и пилишь черт-те что!

– Жа-а-а-л-ль, что-о-о т-т-те-б-бе не н-н-нра-а-а-вится му-у-у-зы-ка.

Однажды, когда Марвэл привел домой девчонку, Эдик так усердно пилил на долбаной скрипке в соседней комнате, что в ушах звенело. Марвэлу это не давало покоя.

– Эдик хватит! У меня гости!

Но Эдик не прекращал.

– Эдик, ты слышал?

Эдик не ответил.

– Черт возьми, Эдик, сколько можно? – Марвэл ворвался в комнату Эдика.

– У м-м-ме-е-е-ня конц-ц-це-е-ерт зав-в-втра, – сказал Эдик.

– Эдик прекрати, иначе я разобью твою скрипку!

Но Эдик не слушал и продолжал играть. Марвэл вырвал у него из рук скрипку и начал бить ею об пол. Струны порвались, а корпус треснул и развалился на две части.

– Доволен, черт возьми? – сказал Марвэл, испытывая наслаждение.

Эдик смотрел на Марвэла и разбитую скрипку своими большими, грустными серыми глазами.

– Т-т-т-е-е-еперь кон-н-нцер-р-рта не-е-е будет.

Марвэл опешил и тут же пожалел о содеянном. Девчонка ушла. Еще сильнее он пожалел, когда это увидела бабушка. Ох и разозлилась она!

– Эдик, – вечером Марвэл приоткрыл дверь к Эдику в комнату.

Эдик сидел за столом и что-то черкал в школьной тетрадке.

– Эдик, прости меня, – сказал Марвэл.

– Хо-ро-о-о-шо, – сказал Эдик.

Марвэл ушел. Через пару минут он вернулся и принес Эдику скетч-бук и акварельные карандаши.

– На, – он неловко положил их на стол, явно стесняясь самого себя в этот момент.

Эдик посмотрел на карандаши, затем перевел удивленный взгляд на Марвэла.

– С-с-спа-си-и-и-бо, – сказал он.

Марвэл вышел и заглянул в щель.

Эдик медленно и трепетно открыл коробчку. Раньше ему никто ничего не дарил.

– Ох, Марвэл. Вторую скрипку я не потяну, – вздохнула бабушка вечером на кухне.

– Я найду деньги, – сказал Марвэл.

С тех пор он начал шататься по стройкам, ресторанчикам и кафе, в поисках работы. Ему было стыдно за свой поступок. Особенно, когда Эдик смотрел на него своим спокойным, безэмоциональным взглядом. «Что ты палишь, как Иисус Христос на меня?» – разозлился на него как-то раз Марвэл. «Я не-е-е Х-х-хрис-с-стос, я Э-э-э-д-д-дик», – сказал младший брат.

Когда Марвэл наконец-то насобирал Эдику на скрипку, на следующий же день закатил вечеринку. Бабушка с Эдиком уехали в церковь. На вечеринке Марвэл надрался в хламину, а утром вдруг обнаружил, что денег нет и он в точности знал, кто эти деньги стырил. Был среди них один такой, вечно тянул все в карман, почему Марвэл с ним водился, он и сам не знал. Гарик убрал все, что нашел, и свалил, пользуясь состоянием окружающих. Как ни пытался потом Марвэл дозвониться до Гарика, ничего из этого не вышло. Найти его он тоже не мог. В тот день Энди с Марвэлом сильно поссорились. Все началось после фразы Энди: «Не нужно выделываться». Марвэл моментально вспыхнул гневом, а через два дня после этого Энди повесился. Почему и зачем – никто не знал. Люди тут же решили, что это Энди украл у Марвэла деньги, и тот повесил его на дубе за его домом всем в назидание. А Марвэл не убивал. И даже когда в полиции Марвэла оправдали, люди отказывались от правды, потому что верить в то, что в их городе живет подросток – настоящий маньяк-убийца, было куда интереснее.

Марвэл не мог простить маме Энди закрытые похороны. Ко всему прочему, он явно чувствовал как Белокурый и Ариэль, с которыми в последнее лето своей жизни Энди подружился, желают, чтоб это он висел на том проклятом дубе, а не Энди. Только Эдик сразу все просек и ходил по городу со словами: «О-о-он-н н-н-не-е-е уб-б-бива-а-ал». Но Эдику никто не верил, потому что Эдик идиот.

Глава VII

Марс лежала в кровати Жипа, сладко потягиваясь. Его огромная рука притянула ее к себе. Он зарылся в копну ее блондинистых волос.

– Обожаю, когда ты пользуешься моим шампунем, – прошептал он.

– Надо на работу, – протянула она.

– Я подброшу тебя. Тем более краситься тебе не зачем, ты и без макияжа прекрасна!

«Конечно прекрасна, – скептически подумала Марс, – я же его не смывала». Она все-таки встала и вышла в ванную. Он смотрел на ее силуэт, ее зад, медленно покачивающийся из стороны в сторону, тугие бедра и зарывался в одеяло от удовольствия. Лучи солнца пронизывали ее тело насквозь, целуя в утренней комнате. И он завидовал солнцу: оно могло целовать Марс ежедневно, с утра до вечера прикасаться к ней, несмотря на ее местонахождение. А он должен был просчитывать даты и время, вычислять, подстраиваться под нее. «Как же мне надоело прятаться. Ненавижу. Как будто мы двое подростков», – думал он, разглядывая потолок. Радовала только мысль о том, что Марс уже есть восемнадцать.

В ванной она смыла макияж и начала рисовать новый. Тональный крем в жизни Марс занимал самое важное место. Без тонального крема она жить не могла. Носила его с собой всегда и везде. «Если в моей сумке однажды не окажется тонального крема, я пойму, что настали плохие времена», – говорила Марс по утрам, когда оставалась у Ариэль. Красилась она обычно долго, в одной руке держа кружку кофе, а второй подкрашивая ресницы. Глаза смыкались. Она даже забыла накрасить губы красной помадой и вышла из ванной какой-то по-домашнему уютной. Жипу страшно не хотелось ее отпускать. Хотелось лежать рядом с ней и целовать.