– Зачем ты это делаешь? – спросил Белокурый, когда они уселись ни диван.

– Я очень хочу, чтоб этих людей помнили, – ответил Фил. – Моя последняя работа, – он указал на белый силуэт, стоящий в конце комнаты.

– Это Моника?

Фил кивнул.

– Вот когда закончу всех лепить, даст Бог, выставку устрою. Так хочется, чтоб каждый себя увидел. Ты, кстати, пишешь?

– Пишу. Подал документы в Литературный. Отправил парочку своих работ, жду ответ.

– Выпьем? – спросил Фил.

– А давай!

Белокурый достал из рюкзака две бутылки.

– Как у вас с Моникой, кстати? – Белокурый посмотрел на Фила.

– Заходит частенько, только я знаю, что ей на самом деле плевать на меня. Порой я даже скучаю.

Моника была передругом-недодевушкой Фила. Двадцатичетырехлетняя брюнетка-анорексичка, тщательно следящая за внешностью, и не разбирающаяся в искусстве вообще.

– Слушай, Фил, тебе не нужно рассказывать мне все, – сказал Белокурый. – У каждого есть свои скелеты в шкафу.

Белокурый не любил разговоры на личные темы. «То, что творится в отношениях, не должен знать никто», – думал он.

– Только эти скелеты иногда хочется кому-то показать. И страшно, когда некому, – ответил Фил. – Моника всегда спокойна. Иногда мне кажется, что она вообще ничего не чувствует. А у меня крыша едет. Я сижу здесь один, среди бронзовых людей, которые даже слова сказать не могут. Стать творческим человеком, Белокурый, помяни мое слово, – ответственное решение. Будь готов к тому, что твоя работа нахрен не будет никому нужна. Ну да, а если так посудить, чем таким важным я занимаюсь? Я спасаю людей? Нет. Я одеваю людей? Нет. Я кормлю людей? НЕТ! Порой я чувствую такое одиночество.

– Ну ничего, ничего, вот умрешь и увидишь…

Фил прыснул от смеха. Белокурый тоже засмеялся.

– Нет, ты послушай, правда, гениев признают только после смерти!

– Спасибо, дорогуша! – хохотал Фил.

В ту ночь они выпили достаточное количество спиртного. Наутро Белокурый вскочил с кровати. Работа – было первое, о чем он подумал. Фил спал в соседней комнате. Белокурый закинул вещи в тачку и помчался в офис. Ко всему прочему, в телефоне было сорок пропущенных от матери. От такого количества уведомлений на экране Белокурый посинел, однако, как ни странно, в офис он успел вовремя. Рубашка сидел за столом и жевал жвачку.

– Ты пришел, молодец! – он раскинул руки в своей обычной, торжественной позе. – Благословляю творить сегодня только добро!

Белокурый уселся за ноутбук и стал отсматривать сюжеты, которые операторы с журналистами сняли вчера вечером. Нужно было составить к ним тексты. Стояла невыносимая жара. В перерыве Белокурый вышел к ларьку, купил воды и облил себя.

– А ты хорошенький, – сказала ему молоденькая продавщица. – Не хочешь где-нибудь посидеть вечером?

– У меня девушка есть, – сказал Белокурый, подумав про Ариэль.

Вечером мать, как обычно, приняла страдальчески-тоскливое выражение и не захотела с ним разговаривать. А он всю ночь лежал и мечтал о том, как подарит Ариэль ожерелье из голубых ракушек.

Восемнадцатое число. Ужасное число. Отвратительнейшее число. Ариэль возненавидела этот день еще сильнее, чем всех живущих на земле людей. На этот день у нее был назначен поход к зубному.

– Па-а-ап… – сказала она сонным голосом, заходя на кухню.

– Ау? – Жип стоял у плиты и жарил оладьи.

– Можно не пойти? Я не хочу. Это больно. Я в прошлый раз чуть не задохнулась у него в кабинете.

– Нет. Лучше зубы сейчас полечить, чем через пару лет ходить без них, – отрезал Жип.

– Ладно, – смирилась Ариэль.

Спорить с отцом насчет походов к врачам было пустой тратой времени, так как Жип сразу же приводил тысячу доводов, почему нужно следить за своим здоровьем. Каждые полгода он водил Ариэль по клиникам и заставлял сдавать анализы. Это было единственное, что он заставлял ее делать. В остальном он предоставлял дочери полную свободу.

Зубного врача Ариэль любила. Потеряйкову было около тридцати восьми, он был ровесником ее отца, носил очки, ходил в церковь, и всегда говорил нежным и тихим голосом. Когда-то он вырвал Жипу половину зубов и вставил вместо них импланты. Молочные зубы Ариэль он тоже не пощадил. Рвать зубы было его страстью, и Ариэль могла только удивляться тому, откуда у такого милого человека тяга к таким жестоким вещам.

– Пап, я свою зубную щетку забыла у Марс. У нас есть запасная?

– Посмотри в шкафчике в ванной. Должна быть.

Но там зубной щетки не оказалось. Ариэль подумала о том, как она с не чищенными зубами прийдет в клинику и дохнет на Потеряйкова ароматом сигарет.

– Садитесь, садитесь, – сказал Потеряйков.

Ариэль опустилась в кресло и он направил диодную лампу прямо ей в лицо. Осмотрел рот и что-то буркнул медсестре.

– Что это? Что у вас за спиной? – спросила Ариэль.

– О нет, я не хотел, чтоб она увидела это, – прошептал Потеряйков, укоризненно глядя на подошедшую медсестру.

– Поздно, – мрачно сказала Ариэль, – я увидела.

Потеряйков держал за спиной огромный шприц.

– Это для анестезии. Я всего лишь четыре укола сделаю. Это не больно.

«Ага, конечно, не больно», – подумала Ариэль.

Он вколол ей первую дозу в десну.

– Тише, тише, тише, – прошептал он.

«Все в порядке, и не такое приходилось терпеть», – подумала Ариэль. За свои семнадцать лет жизни она испытала уже столько боли, что эта казалось самой ничтожной из всех, что ей когда-либо причиняли. Он вставил ей в рот капу, сверху положил синюю резиновую материю и начал сверлить и пломбировать зубы. Ариэль отключилась. Она лежала в его кресле и думала о том, почему он женат. Его первая жена умерла от родов и он остался жить с маленьким сыном один, но спустя пару лет женился на другой девушке, «тоже верующая, наверное», она родила ему двойню. Ей было неприятно, но его руки все-таки были самыми нежными руками в мире. Ариэль еще ни у кого такие не встречала. Больше всего на свете ей хотелось их расцеловать, хотелось, чтоб эти руки погладили ее по лицу или обняли. Через час Потеряйков закончил.

– Готово! – сказал он весело.

Ариэль слезла с кресла. Во рту все онемело и она не могла внятно произнести ни слова.

– Шпашибо, – прошепелявила она.

– У вас есть еще один зуб с кариесом.

«О, Господи, только не это», – подумала Ариэль.

Но Потеряйков уже метнулся к секретарю и попросил записать Ариэль на прием через неделю.

Глава V

– Пап! – закричала Ариэль, войдя в дом. Онемение постепенно проходило. И жгучая боль растекалась по всей челюсти.

Жип сидел в гостиной на диване рядом с Марс.

– Привет! – обрадовано сказала Ариэль.

Жип с Марс переглянулись и оба подумали о том, как вовремя остановились.

– Привет! Да, я заехала привезти тебе твою зубную щетку. Жип сказал, ты должна была идти к зубному.

«Идеальная отмазка», – подумала Марс.

– Уже сходила, – сказала Ариэль. – Ты голодная?

– Твой отец уже накормил меня, – улыбнулась Марс.

– Ну, ладно. Покурить не хочешь?

– Уже курила. Только что.

Ариэль постояла в гостиной еще с минуту. Она ждала, что Марс встанет и пойдет с ней поболтать, но Марс продолжала сидеть на диване и не шевелилась. Жип первым сообразил, что из ситуации нужно как-то выкручиваться.

– Ну, все девочки, я вас бросаю здесь одних. Работа! – он похлопал Ариэль по плечу, захватил ключи от машины и вышел.

– С тобой все в порядке? – спросила Ариэль.

Марс выглядела свежей и спокойной.

– Ага, – протянула она.

– Кто он? – спросила Ариэль.

– Он?.. да никого нет. Судя по вопросу это у тебя появился «он», – Марс мастерски умела переводить стрелки.

– Нет, ничего такого. Зубной врач, конечно, обалденный, но женат.

– На то и существуют любовницы, – улыбнулась Марс.

– Марс, что за глупости. Думать об этом даже не хочу.

Но она все-таки подумала. Подумала о том, почему она постоянно влюбляется то в женатых, то в бабников.