Такое зрелище никого не могло заставить пройти мимо, так и я встала посреди коридора и, полная изумления, наблюдала за всеобщим безумием и блеском страз трусов Александра. Потом вдалеке я увидела своего нежеланного знакомого, который был не прочь «стянуть с меня бабушкины панталоны», и поскорее удалилась подальше, как бы он не увидел мою недоумевающую рожу в дверях.
Вот уж я увидела заветную лестницу. Я немного подождала: убедилась в том, что туда свободно можно передвигаться гостям. Увидев поднимающихся и опускающихся людей, я тоже проследовала наверх. Передо мной открылся такой же коридор, что внизу, только ещё менее людный. Световые лучи сюда, конечно же, уже не попадали, а музыка была приглушенной, лишь напоминающей о том, что где-то внизу происходит «немыслимое веселье».
Я медленно и тихо шла по коридору, словно боявшийся, что его услышат, вор в ночи, хотя я ничего не крала, и кроме меня здесь ещё было уж если и не толпа, как внизу, то три-четыре человека точно блуждали где-то в потемках. Свет здесь был какой-то неполноценный: то ли лампочка у них тут перегорела, то ли специально наведена такая таинственная темнота для ужаса и романтичности.
На стенах коридора висели забавные семейные портреты; настолько забавные, что глянув через плечо на живописную инсталляцию дачного отдыха, я вздрогнула от вида маленькой Кати Глопцыш, которая извозившись в кровавом соке жимолости стояла в черном плаще посреди грядок с вилами для сена.
Я ещё немножко постояла около этой фотографии, фантазируя о досуге семьи Глопцыш на приусадебном участке, а затем двинулась дальше. Люди, которые носились призраками вдалеке, либо уже прошли мимо меня и спустились вниз, либо ушли вперед и скрылись в одной из таинственных комнат, располагающихся напротив друг друга по коридору. Я не знаю, сколько их точно было шесть или десять, но мое желание заглянуть хоть в одну, было куда больше, чем пройти мимо. Я понятия не имела, что могла там вообще увидеть, но это ведь и побуждало меня заглянуть туда. Я, конечно же, отказалась бы от такой картины сумасшествия, апогей которого я застала в импровизированном баре, да и выглядеть неловко, как первоклассник, заглянувший случайно в класс, где сидят амбалы-старшеклассники и недружелюбно на него косятся, тоже не хотелось.
Пока я находилась в размышлениях, коридор опустел. Затаив тревогу в сердце, оглянувшись на всякий случай и примяв языком к нёбу заветное слово всех нелепых людей ― «Извините», я дернула дверную ручку. Дверь медленно со скрипом отворилась, и я поочередно увидела несколько примечательных вещей: ещё не на очень темном небе луна, как и я, любопытно выглядывала в комнату сквозь незанавешенное окошко; желтоватые гирлянды на стене весело мигали и создавали уютное освещение, синие волосы свешивались с кровати и переливались от мелькающих огоньков, а над обладателем волос кровожадно, как вампир, навис тот самый брюнет только уже с растрепанной укладкой и крайне злобно уставился на меня. Уж не знаю, что он собирался делать с синеволосой девушкой, то ли поцеловать, то ли голову откусить, но я точно поняла, что если я сейчас же не исчезну, то голову откусят мне. «Извините» провалилось куда-то в горло и застряло там, и, как я не силилась, мне удалось лишь побулькать губами что-то невразумительное. Двери стремительно захлопнулись, и далеко не прогулочным шагом я уже отдалялась от этой злосчастной комнаты.
В голове моей не было ни единой мысли, кроме как убраться отсюда побыстрее. Мне всё казалось, что этот демонический брюнет думает теперь, что я преследую их, и вот-вот кинется меня догонять. Но двери больше не отворялись, сколько я не оглядывалась. Я спокойно выдохнула и сменила шаг неуемного параноика на прогулочный. В коридоре по-прежнему не было ни души, и я вдруг дошла до самого его конца, завершением которого был удивительный балкон. Он был полукруглый, открытый, очень большой, наверно, размером с целую комнату, и отделанный в каком-то античном стиле с маленькими колоннами, которые имели ионические капители. Мне непременно захотелось на нем побывать, уж тут-то ничего не должно со мной приключиться.
Я без труда справилась с дверями и вышла на свежий воздух. Было тепло, но, если ветер все же немилостиво подувал, то кожа покрывалась мерзкими мурашами. Но, несмотря на это, вечерняя свежесть была прекрасной. Становилось темнее, луна загоралась ярче, звезды потихоньку рассыпались бисером по небу, а из-за горизонта надвигался ночной мрак. И чем ближе к нему, тем больше появлялось на небе этих загадочных излучающих свет массивных газовых шаров. Где-то снизу доносились популярные танцевальные хиты, но здесь все же царствовал голос ночи. Все пространство окутала тишина, и слышен был лишь шум деревьев и стрекот кузнечиков. Наконец-то это вечер начал мне нравиться. Я позабыла все те нелепости, что произошли со мной на вечеринке, и просто наслаждалась единением с вечерней природой.
Вдруг среди душевной гармонии и истинного наслаждения жизнью мне в голову закралась мысль: «А сколько же сейчас времени?».
Слоняясь по коридорам и попадая из одного конфуза в другой, я и не заметила, как пролетели часы. Тут сердце упало вниз, как я представила, что мама мне могла позвонить, из-за шума я не услышала, и она теперь думает, что меня украли и продали в рабство. Я судорожно бросилась рыться в рюкзаке, но найти телефон в этом всепоглощающем хаосе из Зининых вещей, которые она мне запихала, мне не удавалось.
За своей возней я не заметила, как на балконе появился ещё кое-кто.
– Наидобрейший вечерочек, мадмуазель! ― послышался приближающийся развязный мужской голос, который казался мне подозрительно знакомым. От неожиданности я выронила рюкзак из рук и обернулась. Темная фигура стремительно, но пошатываясь, приближалась, и вскоре передо мной нарисовался мой не самый приятный знакомый на этой вечеринке ― парень, который был не прочь «стянуть с меня бабушкины панталоны».
Несмотря на то, что на мне не было ничего из гардероба барышень за семьдесят, и тем более панталон, я насторожилась.
Он изрядно подвыпил и устоять был не в состоянии, поэтому со всей грациозностью бросился на перила рядом со мной.
– Что, опять киснешь, как сметанка на солнцепёке? ― его тон стал настолько развязным, что он с трудом связывал слова.
Я не знала, как мне избавиться от него и от всей этой неприятной встречи, поэтому просто молчала.
– Что же ты опять скуксилась, моя клюковка? ― промямлил он с нежностью и провел рукой по моей щеке.
Я пожалела о том, что не следила за своим лицом и позволила ему скорчить неведомую мину отвращения. Зажмурившись, я отстранилась от моего невольного собеседника.
– Ой, да расслабься ты! ― он махнул на меня рукой и, отвернувшись, посмотрел на луну.
Пока он наслаждался ночной свежестью и вздыхал, я постояла ещё минуту и, подумав, что он уж забыл про меня, начала тихонько наклоняться за упавшим рюкзаком.
– Стой! ― прошипел парень каким-то приказным тоном и схватил меня за руку, словно цепями сковав моё запястье.
– Отстань от меня! ― но повышенный голос и попытка вырваться не увенчались успехом.
– Ну подожди, ― сказал он уже немного помягче и притянул к себе мое сопротивляющееся тело, ― я хотел просто немного поболтать, мне стало скучно и одиноко среди этой толпы внизу, вдруг я увидел твое лицо в проеме кухонных дверей и пошел за тобой.
«Прекрасно! Он ещё и маньяк, который плелся за мной в темном коридоре… ― эта мысль заставила меня передернуться, ― значит, он наверно видел, как я осрамилась, заглянув в комнату».
Уж не знаю теперь, что и хуже. Я замерла в его нехитрых объятиях, при условии, если объятиями можно назвать удерживающий механизм из его рук, цепко державшихся за перила по обеим сторонам от меня, что не давало мне возможности избежать неуместно маленького расстояния между нами. Скорее всего ― нет, потому что я ничего не смыслю в мужских объятиях.
Но даже при таком раскладе, я не могла улизнуть ни влево, ни вправо, и потому потупила глаза в пол. Пару раз в страхе я подняла взгляд на него, мельком он показался мне очень даже недурным, только уж больно наглым, странным, непредсказуемым, пьяным и отвратительно облизывающим меня глазами. У моего захватчика были достаточно выразительные черты лица: немного вздернутый нос и губы, немного пухлее, чем у большинства мужчин. Темные волосы неряшливо, но объемно свешивались около его лба. Освещение делало его скулы острыми до жути. Он хищно глядел на меня исподлобья большими глазами сомнительного цвета, потому что в темноте и страхе вообще трудно что-либо разглядеть. Он приблизился своим лицом и тяжело дышал в ухо, что мне показалось, будто он нюхает мои волосы.
