- Это больно, - в упор глядя на неё, выдавил из себя Сальваторе.

На миг ему показалось, что сейчас она прикоснётся к его руке, но девушка лишь сжала пальцы в кулак, и это тоже не укрылось от вампира. Но взгляд Кэтрин не отвела.

- Я знаю, - просто ответила она. – Но я должна была сделать то, что сделала. И ты тоже. Как иначе ты мог вернуть себя самого?

Он снова отвернулся и некоторое время молчал, глядя, как в камине догорают его воспоминания. Дневников больше не было, но боль, порождённая ими, никуда не ушла. И не уйдёт, понимал он, останется его вечным спутником, не знающим отдыха или жалости.

- Я не был уверен, что хотел этого, - наконец ответил Стефан. – И не уверен, что хочу этого сейчас.

Вот только выбора у него больше не было, и молчание Кэтрин красноречивее любых слов говорило об этом. Теперь невозможно было спрятаться от реальности за забвением, отмахнуться от воспоминаний, которые одолеют его при одном только взгляде на Деймона или Елену, как от видений, порождённых колдовством. Его потери, его призраки, муки последних месяцев заточения в сейфе на дне карьера снова стали частью его жизни, от которой не отмахнуться.

- Боль делает нас сильнее, - Стефан вздрогнул, когда девушка положила руку ему на плечо, - если нам удаётся справиться с нею, – он не был уверен, что справится с нею, и Кэтрин словно прочла его мысли: - если ты не сможешь справиться один, я попробую тебе помочь.

У него не было ни сил, ни желания доискиваться, что скрывалось за этими словами девушки – благой умысел или привычное коварство – и Стефан просто кивнул. Он чувствовал себя невыносимо уставшим, словно все прожитые им годы вдруг неожиданно навалились на него всей своей тяжестью. Что ж, возможно, так оно и было. Кэтрин у него за спиной сделала глубокий вдох, как будто готовилась к прыжку, и вампир напрягся.

- Есть ещё кое-что, что ты должен знать.

- Что-то ещё, кроме того, что мой брат счастлив с моей девушкой? Бывшей девушкой, прошу прощения, - криво ухмыльнулся он и через плечо взглянул на Кэтрин. Выражение лица девушки переменилось, словно он задел её за живое, но только на миг, а уже в следующую секунду приняло прежнее выражение. – Ты ведь не это хотела мне рассказать, правда?

- Правда. Ты, видимо, успел поведать это своему дневнику. Надеюсь, что ты вычитал там, что у тебя была подруга по имени Бонни Беннет, - Стефан кивнул, не совсем понимая, куда клонит Пирс. – Так вот, Стефан, она умерла.

Образ Бонни был пока ещё размыт в его сознании намного сильнее, чем образы Деймона, Елены или Кэтрин, но и сейчас он знал, что ведьма Беннет была тем человеком, который приходил на помощь по первому зову и, не задумываясь, мог пожертвовать собой ради близкого человека. Он надеялся снова увидеть её, почувствовать её тепло, вернуть их прежнюю дружбу, и весть о её смерти стала для вампира ударом куда более сильным, чем он мог предположить. Множество вопросов вертелось у него на языке, но вместо этого он просто попросил:

- Отведи меня к ней.

Они стояли у огромного древнего пня, поместившегося посреди поляны. Ничего в этом месте не напоминало о кладбище, разве что деревья с пожухлыми листьями на ветвях шумели как-то особенно тоскливо, почти скорбно. Вопросительно глядя на Кэтрин, Стефан ждал, пока она заговорит. Однако ей требовалось время, чтобы отдышаться, – гонимый непонятным чувством вины, Стефан слишком торопился, и девушка так и не смогла приноровиться к его быстрому шагу. Кое-где, где неровности почвы скрывались под шуршащим ковром опавших листьев, вампиру приходилось подавать Кэтрин руку и поддерживать её, и только тут он по-настоящему осознал, что от неуязвимой и опасной вампирши, какой Пирс представала в его записях, остались только прекрасная оболочка да стальная сила воли. Но наконец они были на месте, и Стефан ждал объяснений.

- У ведьмы Беннет нет могилы, - наконец заговорила девушка. С первых же слов вампир понял, что Кэтрин никогда не питала даже и малейшей приязни к Бонни, только какое-то необъяснимое презрение. Впрочем, теперь это уже не имело никакого значения. – Не нашли даже её тела. Джереми Гилберт у нас что-то вроде медиума – общается с постояльцами нашего персонального Чистилища – рассказал, что она мертва, и передал для всех послания от неё. Он сказал, что она пожертвовала собой, чтобы вернуть его к жизни, - Кэтрин легонько пожала плечами, словно такой поступок был ей совершенно непонятен. – А Деймон с ног сбился, пытаясь найти способ вернуть её оттуда. Как и все остальные. Только вот я не верю, что такое вообще возможно: это было бы слишком хорошо, слишком…просто. Так мы могли бы исправить свои самые ужасные ошибки, - она глядела куда-то вдаль, думая о чём-то своём. – Знаешь, - усмехнулась она, - впервые я задумалась о том, что с тобой что-то не так, когда ты – то есть, Сайлас – пил со мной вместо того, чтобы присутствовать на своеобразных похоронах Бонни Беннет. Стефан Сальваторе, которого знаю я, - с этими словами она выразительно заглянула в его глаза, и от этого её пристального взгляда у вампира почему-то чаще забилось сердце, - никогда бы не променял своего друга, даже мёртвого, на меня.

Он заметил, что слова эти были неприятны для самой Кэтрин, но она была честна с ним до конца. А ведь честность – то, чего ему трудно было от неё ожидать. Кажется, от той девушки, которую он знал когда-то, и впрямь не осталось почти ничего. Как ни странно, Стефану было трудно это принять, ведь он с такой готовностью принял те чувства к ней, о которых узнал из дневников; он был готов её ненавидеть, презирать, но отчего-то у него ничего не выходило. Девушка, стоящая перед ним не вызывала в Сальваторе ненависти, только какую-то необъяснимую тоску.

Стефан вынул из-под куртки белоснежную розу, аккуратным движением оправил примятые лепестки и положил её на импровизированный алтарь. Что ещё он мог сделать для той, которой больше не было на этом свете? Как ещё он мог почтить память той, которую почти не помнил? Вдруг ему отчаянно захотелось знать, что Бонни Беннет наблюдает сейчас за ним, а ещё захотелось, чтобы здесь был брат Елены, который мог бы передать ему хоть коротенькое послание от ведьмы. Ему нужен был хоть какой-то знак, что Бонни и за границей их мира хранит воспоминания, которые он сохранить не сумел. Стефан был потерян, как маленький ребёнок, заблудившийся в дремучем враждебном лесу; он заново собирал свою жизнь по кускам, и ему нужно было знать, что люди, которых он любил, хранят свой кусок паззла.

- Спи спокойно, Бонни, - произнёс он в пустоту.

Стефану показалось, что его прощальные слова прозвучали неискренне, сухо, слишком дежурно, но он ничего не мог с собой поделать. Ему нужно было обдумать ещё так много, привести в порядок свои мысли и растревоженные чувства, но уже сейчас Стефан знал, что, как и Кэтрин, не поверит в возможность воскрешения Бонни. Как бы им того ни хотелось, жизнь почти никогда не давала второго шанса, а если чудеса и случались, то лишь за тем, чтобы потом обернуться новой трагедией, – это-то Стефан знал не понаслышке. Теперь ему придётся довольствоваться крохами воспоминаний и всякий раз убеждать себя в том, что они настоящие, а не выдуманные кем-то другим, как казалось вампиру не один раз за сегодняшний день. Это было сложно, и он не был уверен, что справится, но ему не оставалось ничего другого, кроме как пытаться снова и снова.

***

Несмотря на ясный и приятный, хоть и холодный осенний день, Деймону Уитмор показался таким же мрачным, как и в день, когда он покидал его. По двору сновали студенты, кутающиеся от холода в разноцветные шарфы, а вампир видел зарево пламени на стенах тёмного камня, слышал треск огня и крики гибнущих людей, а громче всех был голос того, в ком он впервые за многие годы нашёл друга. Конечно же, после стольких лет ни одна живая душа здесь не могла узнать его, но всё же Деймона не покидало неприятное гнетущее чувство, что за ним наблюдают. Втянув голову в плечи, наполовину скрыв лицо бесполезным шарфом, он ускорил шаг и направился в здание, где располагались жилые комнаты.