Том только покачал головой. Он хорошо помнил то время, когда Даунтон готовился увидеть леди Мери женой Мэтью Кроули и будущей хозяйкой имения. И он также хорошо помнил, какими счастливыми выглядели эти двое до того, как невзгоды одна за другой воздвигли между ними непреодолимую, казалось, стену. Будучи сам влюблён до безумия, он понимал их любовь и сочувствовал ей, понимая, что любовь эта ещё жива, хоть и может быть погребена под тяжестью множества глупых условностей. Том был не злопамятен: хоть его гордость глубоко уязвила реакция семьи Кроули на известие об их с Сибил помолвке, поразмыслив, он понял, что иной ждать и не стоило. И теперь, понимая, что так или иначе он будет неразрывно связан с семьёй Сибил, он хотел, чтобы все они были счастливы.
- Если они позволят этому призраку всё разрушить, оба будут полнейшими идиотами, - задумчиво проговорил он. Глаза Сибил округлились, она открыла рот, должно быть, чтобы отчитать его за грубость или неуважение, но Том примирительно поднял руки. – Прости. Но я, в самом деле, так думаю и сказал бы это им в лицо, если бы пришлось.
- Ещё папа передаёт привет, - казалось, она не хотела больше касаться этой темы.
Бренсон усмехнулся, вспомнив вымученное рукопожатие лорда Грэнтема.
- Не мне, полагаю.
- Том! – нахмурилась девушка.
- Прости, - кажется, сегодняшнее утро всё будет состоять из извинений перед нею. – Я могу его понять. Если бы я был графом, не думаю, что мне по душе пришёлся бы зять-шофёр.
- Но ты не шофёр! А если бы и был им, эта профессия не хуже всякой другой!
Мужчина подошёл к Сибил сзади, присел за спинкой её стула и обнял её за плечи. Кончиками пальцев он чувствовал, как неистово бьётся пульс на её шее. Сибил была в бешенстве настолько, насколько позволял её кроткий, но твёрдый нрав, как и всегда, когда кто-либо заводил речь об их социальном неравенстве.
- Тшшшш… Журналист или шофёр – твоему отцу всё равно, он хотел бы видеть тебя женой лорда, - при этих словах Сибил резко развернулась, заглядывая ему в глаза; губы её были сжаты в тонкую полоску. Но Бренсон выдержал этот взгляд. – Я его не виню, и ты не должна, хотя мне и немного обидно. Но – подождём. Быть может, всё переменится.
Сибил ничего не ответила. Он почти физически ощущал, как в эти секунды их обоюдного молчания из Сибил выходит гнев, который Том одновременно мог и не мог понять. Вдруг в животе у него заурчало, да так непоэтично громко, что ему стало стыдно за свой плебейский желудок. Этот ужасный звук заставил девушку встрепенуться. Она отбросила руку Бренсона, торопливо свернула письмо и сунула его в конверт. Затем, вскочив столь стремительно, что мужчина не успел ничего возразить, она принялась греметь кастрюлями и сковородками в шкафу.
- Что ты будешь: яичницу или овсянку?
Даже до крайности изумившее Тома зрелище леди Сибил Кроули со сковородой в руке не заставило его забыть предыдущее столкновение его невесты с кухней.
- Я могу сам…
Но она очень выразительно покачала головой, и ему ничего не оставалось, кроме как выбрать яичницу. Несмотря на все его опасения, через двадцать минут перед ним стояла тарелка с яичницей, ароматным поджаренным беконом и румяными тостами. А глаза Сибил искрились гордостью и радостью, которые показались бы Тому смешными, если бы он не понимал, что для девушки этот простенький завтрак – победа, быть может, почище дебюта в королевском дворце.
- Вкусно, - похвалил Том, отправив кусочек яичницы в рот. – А ты? – спросил, видя, что она поставила перед собой лишь пустую тарелку да вазочку с джемом.
- Я не слишком голодна.
Сибил ела тосты с джемом, а растягивал свой завтрак, от души жалея, что его мать сейчас не может видеть это.
- Послушай, Сибил… Сегодня я договорился встретиться в пабе с несколькими старыми друзьями… Ты не хочешь пойти со мной?
- Ты рассказал им, что женишься на графской дочери?
- Я… - он почесал затылок. – Я им ничего не говорил… даже не виделся с ними ещё. Но мои соседи не славятся тем, что умеют держать язык за зубами, так что да, я полагаю, они знают.
Удивление отразилось на лице девушки, однако она промолчала. Том почувствовал, что отчаянно краснеет: не хватало ещё, чтобы она подумала, что он решил прихвастнуть перед старыми школьными товарищами своим успехом. Да и сочли бы они это успехом или, скорее, безумством? Ему-то было всё равно: с их одобрения или без него, он любил Сибил и ни за что бы от неё не отвернулся; осуди его весь Дублин, ему бы было наплевать. Но не поймёт ли это превратно сама Сибил? Не посчитает ли, что он демонстрирует её своим друзьям, как трофей, привезённый из Англии, как потерявшую голову от любви к нему богатую дурочку? Нет, она ведь достаточно хорошо его знала, чтобы понимать, что он не станет относиться к ней подобным образом. Достаточно ли?
- В паб? – переспросила она, и от спокойствия этого тихого голоса у Бренсона отлегло от сердца. – А будет ли это уместно?
Сказать по чести, он прежде никогда не обращал внимания на то, посещают ли девушки подобные заведения. До его отъезда в Англию пабы и таверны, как правило, служили местом встреч Тома с его товарищами-повстанцами и только. Он честно пожал плечами. После нескольких секунд молчания Сибил вдруг улыбнулась и поднялась, подхватив опустевшие тарелки.
- Что ж, почему бы и нет? – проговорила девушка, через плечо глядя на ошеломлённого Тома. – Я ещё никогда не была в пабе.
Она крепко держала Тома под руку, пока они прокладывали себе путь по оживлённой улице Дублина. До паба, в котором он условился встретиться со своими друзьями, было минут двадцать неторопливой ходьбы, и всё это время Сибил сомневалась в правильности своего поступка. Она хотела познакомиться с товарищами своего жениха по школе, и она нигде не была в Дублине, кроме дома миссис Бренсон и больницы, но паб? У неё ещё было время отказаться и вернуться домой, чтобы провести ещё один вечер в компании книги или молчаливой миссис Бренсон. Но ей было жутко интересно, но Сибил точно знала, что там, где она выросла, ни одна дама её круга не переступила бы и порога этого помещения, где пьют, где почти наверняка накурено, где собираются преимущественно мужчины. Её мать и бабушка упали бы в обморок, если бы хотя бы предположили, что их малышка Сибил даже задуматься посмела о походе в такое место! А она держала туда путь, и походка её была достаточно тверда, что свело бы их с ума. А что сказал бы её отец, и подумать страшно! Но Сибил больше не принадлежала к этому кругу. Не принадлежала она и к суфражисткам, которые, как она слышала, не желали уступать мужчинам даже в способности пить крепкие напитки и курить папиросы одна за одной и тоже устраивали свои собрания в пабах, шокируя добропорядочную публику. А к кому она принадлежала? Кто был за ней, какая сила, какая опора? Краем глаза девушка взглянула на своего жениха: Том посматривал по сторонам время от времени и улыбался. Не кому-то конкретному, а просто прохожим, домам, мостовой, самой улице, по которой они шли. Он улыбался Дублину. И такой улыбки Сибил не видела у него никогда за все те годы, что он работал в Даунтоне. Том был счастлив, вернувшись сюда, счастлив от того, что мог снова встретиться с друзьями и вести невесту по улицам, по которым бегал ребёнком. И вдруг Сибил поняла так отчётливо, как никогда прежде: он был её силой, её опорой, её домом, единственным пристанищем в целом свете.
В пабе, куда они вошли, царил полумрак, несмотря на один из немногих солнечных дней этой осенью, и было шумно, и действительно, как и представлялось Сибил, пахло табаком. Девушка сморщила носик и крепче сжала руку Тома, который стремительно пробирался между столами и начинавшими хмелеть посетителями. В дальнем углу зала трое молодых, возраста Бренсона, мужчин одновременно подняли головы, присмотрелись к ним и вдруг огласили паб громким приветственным кличем. Лишь спустя мгновение они спохватились, увидев, что Том не один. Они повскакивали со своих мест, наперебой предлагая Сибил стул и представляясь:
