На следующий день мы познакомились с Микки Маусом в Диснейленде. Диснейленд настолько большой, что можно написать целую статью о том, как провести время в этом парке. Втиснуть его посещение в один день невозможно, и на самом деле мы не пытались. Там целых два парка, если уж говорить точно, непосредственно сам Диснейленд и напротив — California Adventure Park. Во втором — больше аттракционов для взрослых. Я выбрала «полет» над Калифорнией, а Майкл пощекотал себе нервы в «Башне ужаса». И конечно, я была бы не прочь заказать еду в номер и просто поспать, но у нас был ребенок, и мы оба знали, что хотели дать ей все возможное в детстве. Майкл, кажется, баловал ее даже больше, чем я. Он не мог отказать Эстель, и меня по правде, это бесконечно радовало. Я была сторонником мысли, что детей надо любить и баловать, ведь никто не знает, какие испытания уготовлены им в будущем.

На обед Майкл взял нашу дочь и поехал с ней в гостиницу немного отдохнуть. Я же взяла машину, и решилась сделать то, что на самом деле было необходимо — выбрать церковь. Я любила церкви по многим причинам, однако исповеди не входили в их число. Мессы вгоняли меня в скуку еще с детства, и многие священники казались отстраненными и равнодушными. А прихожане грешили с понедельника по субботу, чтобы в воскресенье покаяться. Но сама церковь мне нравилась. И даже эта, в которой я первый раз в жизни. Я выбрала Кафедральный собор Сейнт София Грик Ортодокс, который, по правде, просто загуглила и нашла в списке «10 лучших мест для венчания в Лос-Анджелесе». Тут было тихо и спокойно. Можно было помолчать, и никто не навязывал своего общения. Пройдя в дальнюю часть храма, я заметила две исповедальни, проверяя, горит ли в них свет, означавший, что внутри есть священник. Они все оказались пустыми, поэтому я выбрала самую первую, та, что была ближе всех к витражным окнам.

Я задумалась, почему переехала именно в Нью-Йорк? Почему люди выбирают Нью-Йорк, Париж, Берлин или вообще тот или иной город? Сейчас, кажется, люди перестали держаться за место. Сегодня я тут, а завтра меня нет. И в этом заключается жизнь. Квартира, машина, домик за городом — это потрясающе, но деньги нужно тратить лишь на путешествия. Это единственное, что по-настоящему имеет ценность, когда у нас не останется ничего и никого. Мы — это всего лишь чьи-то воспоминания, и нам всем необходимо иметь свои тоже.

— Не думал, что ты все-таки решишься, — услышала я голос рядом.

Повернув голову, увидела Джейса. Он выглядел, конечно, потрясающе. Когда он не делал ерунды и не убивал, похож был даже на человека.

— То же самое можно сказать и о тебе, — усмехнулся он моему ответу, присев на скамью рядом. — Что ты делаешь, и с чего ты взял, что знаешь, о чем я думаю?

— С моим-то опытом, милашка, — со стороны могло показаться будто он и правда молился, что было смешно и пугающе в то же время. — Так кто же все-таки решил, что пора выбирать церковь?

— С чего ты взял, что это я решилась? Вдруг это Майкл?

— Он с самого начала хотел этой жизни, а ты с самого начала была против. Собственно, это самый простой паззл в моей жизни.

— Я думаю, ты исключен из игры уже довольно долгое время.

— Но лишь потому, что сам хочу, — повернув на меня взгляд, он пронзал им до кончиков пальцев. Порой мне даже было страшно, пусть я никогда в этом не признаюсь. — Я сейчас живу потрясающей жизнью. Помогаю своей жене.

— Что? — напряглась я.

— Спокойней, львица, — засмеялся он. — Долорес ни разу не видела моего лица. Об этой помощи знаю лишь я и ты.

— Знаешь, я до сих пор удивляюсь, как она любила тебя. Как тебя можно любить?

— Просто я говорил о ней, как будто она и создала звезды на небе. И я стал ей всем миром. Тебе же это знакомо, да? Я давно такого не чувствовал. Знаешь, я также давно не танцевал, а ты? — поднялся он и подал мне руку. — Давно не приглашал дам на танец.

— Судя по всему, с десятого века, — улыбнулась я, отвечая на его приглашение. — Думаешь, эта церковь подойдет? — двигались мы под несуществующую музыку. — Думаешь, ты когда-нибудь сможешь быть счастливым?

— Думаю, я уже лимит счастья исчерпал. Когда в тебя стреляют, первое, что ты чувствуешь, когда открываешь глаза — дикую боль. Хоть ты потом будешь прокручивать этот момент сотни раз в своей голове, тебе никогда не удастся воспроизвести его.

— Черт, — засмеялась я, когда он покружил меня. — С тобой поговоришь, и жить не хочется.

— Не ругайся! — нахмурился Джейс.

— Вообще-то, люди, которые употребляют ругательства, более честные. Это доказали исследователи из Стенфорда, установив, что люди, которые сквернословят, меньше склонны ко лжи и обману, ведь ругательства — это чаще всего выражение подлинных чувств. Это так странно то, что я не чувствую к тебе…

— Ненависти? — перебил он меня. — Это нормально. В глубине души ты знаешь, что я поступал правильно.

— Ты убил ребенка! — процедила я сквозь зубы. — Она была лишь дитем.

— Конечно. Это все происходит лишь в твоей голове, но почему это не может быть правдой?

— Что ты имеешь ввиду? — нахмурилась я в непонимании. — Я действительно не могу понять.

— Поймешь, — отдал он мне шкатулку. — Ты обязательно поймешь.

Затем Джейс направился к выходу. Я открыла коробочку, и там был ключ. Единственный. Я не знала, от чего он, а мужчина мне так и не сказал.

— От чего это? — крикнула я ему в след.

— От всех твоих вопросов! — сказал он и исчез в следующую секунду.

Впервые за долгое время я снова захотела сесть на лошадь. Порой мне так сильно не хватало этой свободы и радости, которую я чувствовала во время езды. Она не была похожа на радость от улыбки ребенка или езды на машине. И конечно, она отличалась от радости путешествия.

— Добрый день, — услышала я голос за спиной. — Могу чем-то помочь?

Обернувшись, я увидела священника. Я улыбнулась ему, и он предложил присесть.

— Мы хотим обвенчаться с моим женихом сегодня вечером, — ответила я, смотря на него.

— Вы проходили учения?

— Мы прошли больше науки, чем все люди, вместе взятые, — ответила я со смешком. — Мне кажется, что даже если бы я хотела избавиться от него, Господь бы нам не дал.

— Вы слишком хорошего мнения о Господе, — ответил мужчина.

Складки на лбу были слишком броскими на светлой коже уже довольно старого человека. И он не пытался залезть мне в душу, слушая, не ставя в пример Бога. Пусть я и не была верующей, этот брак все равно будет значить больше, чем роспись в мэрии, хоть мы сделаем и то, и другое.

— Сколько вы вместе?

— Довольно долго. У нас есть дочь, — улыбнулась я. — Эстель. Ей два, а мы вместе еще были до нее почти три года. Итого пять, но пролетело как один миг, особенно после ее рождения.

— Зачем вы решили делать это сейчас? Вы знаете, что брак — это работа и прощение? Вы не сможете просто так уйти, даже если против него будет весь мир.

— Против него был весь мир, — покрутила я кольцо на пальце. — Против него была я. И я простила ему все — предательство, хамство, нелюбовь, обиду, смерть и убийство невинного. Я простила ему безразличие, пусть даже наигранное. Разве можно все прощать, святой отец? Но я простила. Я переступила через все это, потому, что Майкл приносит мне гораздо больше счастья, чем страданий. Плохо жить я и сама могу, но с ним все всегда хорошо. Начиная от утра и заканчивая нашим ребенком. С ним я научилась контролировать свои перепады настроения, не повышать голос, даже когда плохое настроение, перестала сравнивать себя с другими и ненавидеть свои недостатки, принимая их. И самое главное, не то, чтобы я начала любить его в определенный момент, а в том, что влюбилась в саму себя. Я начала гордиться собой и тем, чего я достигла, благодаря своей семье, Майклу, и самое главное — самой себе. Потому что, кто бы ни помогал, все делала на самом деле я, и только этот человек помог мне это понять. Я благодарна ему за жизнь, которую он дал мне после встречи с ним.

— Я рад этому откровению, и однозначно, я обвенчаю вас. Но, — улыбка появилась на его лице, а Отец засмеялся: — Ты так много наговорила, а ему хоть раз это сказала?