— Эс, Боже, — подняла голос Донна. — Почему каждый раз, когда я помогаю тебе, ты думаешь, что я хочу тебя унизить, пристыдить или разозлить? Я просто помогаю тебе и люблю Эстель, потому что она тоже мне как дочь, черт тебя дери!

На несколько секунд все уставились на нас, и тишина почти удушила каждую. Потом лишь прозвучала единственное слово от Долорес: «Неловко», которое было переполнено сарказмом. И лишь когда самолет сел, я остановила Донну, и обняла ее. Я прошептала: «спасибо», но она ничего не ответила. Все ждали пока я выйду первой, и только в этот момент я поняла, что сейчас обниму своего ребенка.

— Ну же, Эс, — улыбнулась Эмили. — Тебе пора.

Моя беременность была полной неожиданностью, которая переросла в ощущения полного счастья. Я выхожу из самолета, и холодный воздух бьет мне в лицо. Быстро сбегая вниз по ступенькам, я вижу Эстель, которая на руках у Адама. Она смотрит на меня, и по мере того, как я приближаюсь, моя девочка начинает улыбаться. Я лишь надеюсь, что она не забыла меня и обнимет без детской боязни.

— Эстель, — оказываюсь я лицом к лицу со своим ребенком, и слезы текут по моим щекам. — Привет, доченька.

Она какое-то время смотрит на меня, а затем выставляет руки вперед. Я без раздумий хватаю ее и крепко прижимаю к себе. Беру ее ладошку и целую венку на запястье. Ты забываешь, какие муки испытываешь девять месяцев, а потом еще, когда прижимаешь ее к груди. Весь мой смысл жизни сошелся на одном маленьком человечке, который равноценен целой планете. Почему я думала, что одинока. Женщина с малышом априори не может быть одинокой.

— Я люблю тебя, — кружу я ее на руках, и она начинает смеяться. — Как же я люблю тебя. Ты знаешь кто я?

В этот момент произошло что-то волшебное, и пошел мелкий снег. Эстель засмеялась, когда снежинка упала ей на носик, а за тем еще и еще одна. Я люблю эту жизнь, и все плохое не в счет. Если она рядом. Только один человек нужен мне, и это мой ребенок. Снег шел, а я держала ее на руках, пока она не начала вырываться.

— Я хочу есть.

— Значит, нам пора, — поцеловала я ее в щеку.

— Отпусти меня.

Я присела, чтобы выполнить ее просьбу, и Эстель пошла слишком уверено к Адаму. Я знала, что так может быть, но она взяла у него жирафика, которого я дала ей, когда они уезжали, и снова направилась ко мне, вручая его.

— Ты мама. Это твоя игрушка.

И все снова изменилось с этого дня. Я переехала в дом своих родителей, где Майкл и правда сделал все, как бы я хотела. Обставил комнаты, а в нашу спальню поставил фото. Его мать сказала, что он в порядке, и окончательно поправился спустя неделю, за исключением легкой хромоты, и мы больше не виделись. Я официально ушла с работы и решила заняться фотографией уже на профессиональном уровне. Иногда я садилась за гитару, и мы проводили столько времени вместе с Эстель, что порой казалось, словно у меня паранойя, что она снова забудет меня. Я оставалась у своих друзей, и теперь начала ценить эту дружбу больше, чем когда-либо. Дружба — это что-то особенное. Она способна преодолеть любые расстояния и сложности. Это когда вы можете смотреть всю ночь фильмы, словно подростки, и кто-то из вас сумасшедшая птичка жаворонок, встает, идет делать кофе, и укрывает всех одеялом, только очень тихо, чтобы не разбудить, потому что тот действительно устал. Когда ты помнишь любую мелочь. Когда вы совершенно разные, но одновременно безумно похожие и родные.

И в конце концов все становится лучше без каких-либо объяснений. Просто я начала просыпаться утром и, как говорила ранее Майклу, делала кофе и открывала занавески. Все было по-домашнему, и я искренне полюбила свою семейную жизнь, пусть и в семье было лишь двое человек.

Я обрабатывала фотографии, а Эстель сидела на полу и играла с новым конструктором, который мы купили в супермаркете утром.

— Ты будешь есть, Эс? — спросила я, улыбаясь.

— Хочу банан, — не обращала она на меня внимания.

Я встала и почистила ей фрукт, нарезая кусочками и выкладывая на тарелочку.

— Держи, — поставила я тарелку на пол рядом с Эстель. — Можно мне с тобой?

— Да.

— Знаешь, когда я была такая, как ты, я любила машинки. Мой папа хотел сына и даже не думал покупать мне хоть одну куклу из-за ненависти ко мне. Но знаешь, это не имеет значения. Новогодние праздники скоро, и мы с тобой будем лишь вдвоем.

— Мама, — улыбнулась она. — Мы будем вдвоем.

— Я люблю тебя, малышка, — поцеловала я ее, обнимая. — Мы будем счастливы.

Прозвучал стук в дверь, и я направилась открывать. За дверью стояли все мои подруги. Я улыбнулась и поставила одну руку на пояс, опираясь на дверной косяк.

— Вы что тут делаете?

— Привезли тебе игрушки и новогодние украшения, — ответила Донна, проталкиваясь в квартиру смешной походкой.

— А что дальше? — смеясь, закрыла я за всеми дверь, когда они все были внутри.

— А дальше зима, — пожала плечами Ева. — И мы все будем вместе. И будем тут. Потому, что при всей любви к Нью-Йорку, этот день благодарения, который, кстати, завтра, и новый год через месяц, мы любим твой дом, который в двух часах езды от NY.

— Папа придет? — спросила Эстель.

И я на мгновение застыла. Как я могла ей объяснить, что ее отец полный мудак, которого я люблю и который не приедет на день благодарения и новый год, чтобы встретить их со своей семьей?

— Милая, я думаю папа приедет. Ты скучаешь по нему?

— Да.

Ну вот. Я впервые солгала своему ребенку. Как и все матери.

— Что ты чувствуешь, когда он рядом с тобой? — спросила Долорес.

— Я счастлива. Всей душой, — улыбнулась я. — Но сейчас я так же счастлива.

И это была правда. Когда все ушли спать, а в этом доме было достаточно комнат, и Майкл действительно постарался с ремонтом, я также отправилась в спальню. Засыпаю я моментально, и все было бы хорошо, но есть одна проблема — в четыре утра я встала и смотрела в потолок, планируя свой завтрашний день. Приготовить отбивные и курицу. Или лучше утку? Устроить Эстель в садик, и у племянницы или племянника Евы день рождения, на который мы приглашены, и нужно купить подарок. Да, сначала нужно узнать это мальчик или девочка. И да, бублики. Затем я пришла в комнату к своей дочери и, поцеловав ее, укрыла одеялом. Потом пошла в душ, надела джинсы и вязанный свитер. Это было так по-домашнему. Особенно, когда после я приготовила завтрак на всех.

— Как вкусно пахнет, — вышла Эбби первой ко мне. — Потрясающее утро.

Она гладила свой живот, и моя улыбка не сказала ей: «все будет хорошо». Скорее наоборот, я пугала ее своими отношениями с ребенком. Вечным отсутствием и оружием. Кроме того, она видела все это в своем детстве.

— Ты хочешь сказать, что это трудно, да, Стейси?

— Что ты имеешь ввиду? — наигранно засмеялась я.

— Я не дура. И знаю, что ты еле справляешься со своей работой и одним ребенком, а у меня сутками загруженные дни и будет целых два ребенка. Но я буду любить их.

— Как любишь их отца? — налила я сироп нам обоим на блинчики. — Знаешь, ты можешь любить человека, которого ненавидишь. И я знаю, о чем говорю. И материнство — это сумасшествие, но пройти это стоит.

Мы все оделись и отправились в ТЦ. Везде был запах праздников. Елки, гирлянды и детский смех. Эстель была ребенком, пусть и не родилась в совсем обычной семье. Она ждала Майкла. Так странно, она помнила, даже когда мы не стоили того. Она смеялась, и я не могла отвести глаз от ее улыбки. Было полно народу, но несмотря на то, что было трудно протолкнуться, это праздничный хаос дарил хорошее настроение. В какое-то время моя дочь повела меня в магазин игрушек, и мне так нравилось покупать ей все это. Эти вещи дарили ей столько радости. Она захотела девчачье lego, которое произвело на меня впечатление, кстати говоря. Там были горки для девушек и пальмы для их пляжа. Я также вспомнила lego, но в моем подростковом возрасте оно предназначалось лишь мальчишкам.

— О чем ты задумалась? — спрашиваю я у Эстель, когда она рассматривает наборы.