— Ты меня любишь, Эс? — спросил он, прежде чем я открыла дверь.

— Я тебя люблю, — качнула я головой. — Ты бесишь меня больше, чем это вообще возможно в принципе. Но я хотела прожить с тобой каждую раздражающую минуту.

Я вышла за дверь, и слезы потекли по моим щекам. Отойдя в конец коридора, я спустилась по стенке, садясь по пол и закрывая лицо руками.

— Ты хочешь забыть? — услышала я знакомый голос.

Подняв голову, увидела мать Майкла. Она выглядела все так же безупречно, а потом удивила меня, присев рядом.

— Нет, — ответила я. — Мне нужно все помнить. И я все помню.

— Ты держишься за эти воспоминания. За то, как ты любила его. Кто для тебя Майкл Вудс?

— Мы были вместе, кажется, и я любила его.

— Ты любишь его до сих пор, даже в своей ненависти. Человек всегда меняется, милая, — обняла она меня за плечи. — После того, как почувствует боль.

У каждого в жизни был такой человек, после которого ты меняешься. И совершенно не важно, было ли это безграничное счастье или боль. Ты просто понимаешь, что такой, как раньше, ты больше не будешь.

— Стейси! — услышала я голос Донны.

И когда подняла голову, увидела всех подруг. Они были далеко, в самом конце коридора, но их голос прозвучал, и даже воздух изменился. Я улыбнулась. Я наконец-то за последнее время впервые по-настоящему улыбнулась.

— Читай книги, солнышко, — поднялись мы, и она положила руки мне на плечи. — Читай больше книг. Получай вдохновение и просыпайся раньше. Надевай теплую куртку, наблюдай восход солнца. Делай это два раза в месяц. Потом два раза в неделю. Три раза в неделю. Потом к этому добавь утреннюю прогулку с моей любимой внучкой, которая так похожа на тебя. Затем добавь пробежку и беги. Останавливайся в кофейнях, завтракай. Затем вернись домой, прими душ. Знакомься с новыми людьми — молодыми и старыми. Делись своей историей и слушай другие. Нет, не чужие, а именно другие. Слушай их. Люди скажут тебе много волшебных слов. Принимайте с Эстель листовки от людей, стоящих на тротуаре. Сиди у воды и просто смотри на нее. Счастье ждет тебя за каждым углом.

— Почему вы говорите это? — спросила я в непонимании. — Он же ваш сын.

— И я люблю его, моя девочка, — обняла она меня. — Но иногда люди все равно сходятся, несмотря ни на что.

— И кстати, — крикнула я чуть громче, когда она направилась в палату. — Она похожа на Майкла больше, чем на меня.

— Я знаю, — чуть улыбнулась та.

Если вам однажды станет грустно, просто вспомните мою историю. Как я ненавидела человека, которая, оказывалось, любила своего сына даже не так, как все матери любят своих детей. Любила свою внучку больше, чем всех людей на земле, и не испытывала ненависти ко мне. Она дала мне хорошие советы, которые потом мне пригодились. И в этот момент я вспомнила ситуацию, как обустраивала свою кухню и делала барную стойку. И поднимая голову, я ударилась, и меня вырубило ненадолго. А кто-то из подруг накрыл меня одеялом, потому что они подумали, что я просто решила вздремнуть посреди этой чертовой кухни. Наверное, это и есть семья.

Они все подбежали ко мне и начали обнимать. Даже Эбби, Донна и Эмили со своими животами толкали всех, и смеялись. Все, кроме меня. Смех мне всегда проще давался, чем слезы. Могу ли я просто сказать, что очень люблю своих друзей? Они могут сделать мой ужасный месяц вновь хорошим, осветив при этом только один день.

— Как я рада вас видеть, — лишь вздохнула я, не скрывая эмоций. — Как же мало надо для счастья.

— Я рада, что ты наконец-то поняла это, — услышала я Еву и еще сильнее обняла ее.

— Мы твоя семья, Эс, — сказала Донна, когда мы немного отошли друг от друга. — Но мы друзья, помнишь? Ты до сих пор можешь прийти к каждой из нас и сказать «привет». Но кто мы для тебя на самом деле? Скажи, Стейси.

— Вы — это глупые задушевные разговоры, — посмотрела я на каждую из них, и улыбнулась Долорес, молча благодаря ее за присутствие. — Честный голос моей самооценке и возможностей. Фотографии. Их мало, потому что я не люблю фотографироваться, но они есть. И каждая из них носит имя «ностальгия». Путешествия и любимые ночевки. Пусть это и было давно в последний раз. Вы — это шутки, которые понятны лишь нам. Прогулки, которые оставляют улыбку на лице. Объятья, помогающие всегда. Взгляд — пронзающий меня насквозь, пытающийся понять, действительно ли все в порядке. И вы, — подошла я к Донне и обняла ее. — Вы — это воспоминания, которые останутся у меня в памяти навсегда.

Мы долго не говорили. Молча направились к лифту, затем сели в машину и направились в аэропорт. Я оглянулась прежде, чем покинуть здание, ведь в нем был Майкл. Несмотря на все, что было, он все равно защищал меня, и я замечала это. Я думала не так, как другие. В конце концов, меня полтора года учили думать быстрее, чем других.

— Ну так ты расскажешь, как ты попала в ФБР? — спросила Эмили. — Давай же, мы заслужили правды.

— Я сидела на героине, — прошептала я тихо. — И когда мы грабили склад с медикаментами, я убила полицейского. Так мне сказали, и так же сказали, что, если я не соглашусь на работу, меня посадят до конца моей жизни.

— Боже, — слышала я напуганный голос Евы. — Сколько тебе было?

— Семнадцать. Они бы подождали год и осудили меня. Так что меня учили полтора года и сказали, что я буду служить стране.

— И что ты сделала?

— Я служила, — открыла я фото своей дочери на телефоне Донны. — Но я не думала, что буду убийцей.

— Ты же говорила, что не убивала людей, — в непонимании сказала Долорес.

— Людей не убивала, — пожала я плечами. — Лишь ничтожеств, но и их воздух не пожирал.

— Мне жаль, Эс, — взяла меня за руку Эбби. — Мне жаль, что всю жизнь до теперь ты так и не прожила.

— Все в порядке, — вытерла я слезу со щеки. — Кажется, теперь все в прошлом.

— Я так не думаю, — сказала Эмили. — Ты правда надеешься, что они тебя отпустят?

— У меня на них есть столько дерьма, что им освежителя воздуха не хватит.

— Ты серьезно? — удивилась Долорес.

— Да. Мне есть кого защищать.

Затем мы пересели в частный самолет, и я не стала ничего спрашивать. Эмили дала мне куртку и сапоги, и только спустя несколько минут я поняла, что в Нью-Йорке сейчас холодно, и моя одежда из Мексики больше не актуальна.

— Может, чай или кофе? — спросила Долорес. — Или хочешь поспать после перестрелки?

— Где она? — задала я вопрос слишком резко.

— С Брайаном и Адамом, — спокойно ответила Донна. — И знаешь, я бы советовала тебе пойти поспать, чтобы ты смогла…

— Я смогу, Ди, — перебила я ее. — Она моя дочь, и я не видела ее дохрена дней. И я вам очень благодарна за все, что вы делали и делаете до сих пор, но я точно знаю сейчас две вещи: первая — хочу увидеть свою дочь, и второе — не хочу спать.

— Вот, держи, — передала мне коробочку Ева.

Открыв ее, я увидела mp-3 плеер и наушники. Я пролистала и там было такое количество музыки, что мне не хватит времени даже на сотую часть ее. В этот момент я посмотрела на Еву взглядом, которым не одаривала никого до этого.

— Спасибо, — шепотом произнесла я. — Я так давно не слушала музыку.

Глупо верить в то, что есть что-то вечное, в том числе и детство моей малышки. Даже не верится, что ей уже полтора года. У нее сейчас идет самый интересный возраст. Она уже самостоятельно ходит и бегает. Наклоняется и приседает. Понимает элементарные обращения. И я не сказала ей ни одного. Прошло несколько часов, и день сменился ночью. Мы летели уже тринадцать часов, и я все это время слушала плейлист, пока Донна не взяла меня за руку.

—Знаешь, просто хочу, чтобы ты знала, — осторожно начала Донна. — Мы через пол часа будем в Нью-Йорке, и ты давно ее не видела.

—На что ты намекаешь? — нахмурилась я, чувствуя прилив раздражения.

— Она ест сама. И пьет сама. И ходит. И бегает. Даже фразы говорит, — улыбнулась она. — Максимум с двух слов, конечно, но это мило.

— Ты хочешь меня разозлить или еще раз напомнить о том, что я не видела ее слишком долго?