– Сексуальный музыкант, гроза всех малолетних школьниц, ест вафли?

– У каждого свои недостатки.

Луи паркуется около кафе с неоновой вывеской мороженого розового цвета, и мы заходим внутрь. Занимаем столик около окна, делаем заказ, и всё это время Луи молчит, даже не смотря на меня.

– Родители у тебя, конечно, – начинает он, потирая шею и усмехаясь, – специфические.

– Да уж, не каждый может похвастаться. – Соглашаюсь я.

Всё произошедшее сегодня кажется странным, будто это было не со мной. Ощущение, что я просто посмотрела кино, где меня играет какая-то другая девушка. Но только слова Луи заставляют меня поверить в то, что сегодняшний день на самом деле произошёл.

Он защищал меня перед людьми, которых видит первый раз в жизни. Да что уж там, он назвал дом моих родителей барахолкой, этому невозможно не удивиться.

Довольно непривычно принимать от кого-то защиту, ведь я всегда защищаюсь сама, но могу сказать, что мне действительно было приятно. Не знаю, как описать это ощущение: будто я падаю с большой высоты на огромный надувной батут.

Луи приносят его вафли, и он поливает их карамельным соусом так, что они уже в нём утопают.

– Хочешь заработать сахарный диабет? – Спрашиваю я и тянусь за солонкой, чтобы посолить свой омлет.

– А, ты, видимо, болезнь, противоположную сахарному диабету. – Луи кивает головой на солонку в моих руках. Дурацкая привычка – солить всё в огромных количествах.

– Но твоя сестра вполне адекватная. – Делает вердикт он, вытаскивая из вафель консервированную вишню.

– Хоть где-то мне повезло. Зачем ты выкладываешь вишню? Это же самое вкусное. - Возмущаюсь я, забирая ягоды с его тарелки.

– Она слишком сладкая. – Морщится Луи.

– Сказал человек, который только что вылил тонну карамели на и без того сладкие вафли.

– Я просто слегка полил. Для вкуса.

Я знаю, что Томлинсон хочет узнать обо мне что-то сейчас больше, чем когда-либо хотел, но он не задаёт ни единого вопроса про мою семью, и я чувствую себя настоящей стервой. Терпение Луи убивает во мне абсолютно всё. Рядом с Томлинсоном я чувствую себя ещё хуже, будто все мои недостатки на фоне Луи обретают материальную форму, поджигаются и горят ярким пламенем.

Определённо, сейчас самый лучший момент выдать Луи всё о себе, и я хочу поговорить с ним, просто не понимаю, как это сделать. Но я должна вести себя как адекватный человек и делать то, чем занимаются адекватные люди - разговаривать.

Ковыряюсь в своём омлете, даю себе и Луи немного времени, прежде чем начать рассказывать о своей семейной драме.

– Я уже говорила тебе, что рано стала жить одна. – Сперва Луи непонимающе на меня смотрит, но потом отставляет тарелку с вафлями и всем видом показывает, что внимательно слушает. – Когда я была маленькой, меня воспитывали бабушка и дедушка, потому что родители постоянно разъезжали по Европе. Они архитекторы, как ты уже понял, и так уж вышло, что проектировать элитные спальные районы где-нибудь в Гамбурге, для них было важнее, чем проводить время с дочерью.

Чувствую на себе прожигающий взгляд и решаю поднять голову. Улавливаю в глазах Луи каплю сочувствия и жалости, и цокаю языком, слегка улыбаясь.

– Даже не смотри на меня так. – Строго говорю я. – У меня было прекрасное детство: печенье каждый день, розовый самокат и собака.

– А мы с тобой похожи, Кларк. У меня тоже был розовый самокат. – Вставляет Томлинсон.

– В общем, бабушка говорила, что первые несколько лет от родителей я получала только открытки и фотографии спроектированных ими домов.

– На твоём месте, я бы отсылал им в ответ картинки из медицинских журналов и вырезанные аппендициты.

– Не поверишь, но я до сих пор хочу это сделать.

– Что было потом? – Спрашивает Томлинсон. Его вид серьёзный и сосредоточенный, губы плотно сжаты, а костяшки пальцев рук, что он крепко сжимает у рта, побелели.

– Потом я стала выбирать колледжи, которые предлагают хорошие условия. Нашла медицинский колледж, узнала, предоставляют ли они общежитие, и твёрдо решила, что хочу стать врачом. Так что, родителям можно и спасибо сказать – если бы не они, не думаю, что я вообще связала бы свою жизнь с медициной.

– То есть, ты переехала в колледж и с того момента живёшь одна?

– Не одна, конечно, но да. Я живу отдельно с шестнадцати лет. – Луи вскидывает брови и отклоняется на спинку красно-белого дивана. - Так что, я поступила в колледж, потом в университет и попала в интернатуру.

– Вы так и не нашли общий язык, да? – Осторожно спрашивает Луи.

– Как видишь. Но, честно сказать, мы даже не пытались. – Признаюсь я. – Когда через три года она приехали домой, то решили, что воспитывать ребёнка не с пелёнок как-то неправильно.

Томлинсон кивает и усмехается, понимая, что речь заходит о моей сестре.

– Когда появилась Грейс, то всё внимание родителей было на ней, а я в основном жила у бабушки с дедушкой, так что, можно сказать, что ничего не поменялось. Лет в одиннадцать я как-то пыталась напомнить им, что у них есть ещё одна дочь, но как только я делала шаг навстречу им, то они отходили на два. Сейчас мы вроде и созваниваемся иногда, поздравляем друг друга, но я не знаю, что происходит в семье, а они не знают, что происходит у меня.

Жду очередного вопроса Луи, но он молчит. Его скулы напрягаются и становятся ещё острее, и Томлинсон в который раз за сегодня качает головой. Я знаю такую реакцию людей - они хотят меня пожалеть, сказать, что родители не должны поступать так со своими детьми, но именно это я не люблю.

Когда я решила рассказать об этом Флинну и Скайлер - единственным людям, которые знают обо мне практически всё - я была уверенна в том, что никто из них не обнимет меня, утопая в слезах и убеждая, что у меня в жизни и так всё замечательно. Именно поэтому я и рассказала им. Флинн назвал моих родителей зазнавшимися снобами, а Скайлер сказала, что если когда-нибудь встретит их, и им понадобится медицинская помощь, то она вышлет им открытку со стетоскопом.

– Я бы снёс к чертям какой-нибудь из их домов, заснял на видео и пустил на огромном проекторе прямо под их окнами.

Я смеюсь, обращая на нас внимание нескольких людей, что сидят в кафе, и понимаю, что не зря всё рассказала Луи. Сегодня первый раз я не чувствовала себя одиноко, потому что Томлинсон был рядом и поддерживал меня.

Луи сидит напротив меня в этой белой до одури сексуальной рубашке, поправляет чёлку тонкими пальцами и запоминает каждое слово, которое я ему говорю, и мне становится понятно, что я почувствовала себя по-настоящему рядом с кем-то впервые в жизни. Мне повезло, и это случилось тогда, когда я больше всего в этом нуждалась.

Как же быстро человек может оставить след в твоей жизни.

– Лу. – Зову Томлинсона я, и он поднимает голову. – Спасибо. – Говорю я, слегка улыбаясь. Усталость даёт о себе знать, и я ставлю локти на стол и кладу подбородок на ладони, закрывая глаза.

– За что, Хейлс? – В ответ улыбается Луи, и я чувствую, как его тёплая ладонь касается моего виска - он заправляет волосы мне за ухо.

– За то, что был рядом сегодня.

– Брось. – Шепчет он, проводя рукой по моей щеке. – Каким бы другом я был, если бы оставил тебя там разговаривать о европейских низкокалорийных диетах одну?

– Я могу к этому привыкнуть. – Выпаливаю я, открывая глаза. Луи с интересом осматривает моё лицо и слегка приподнимает брови, задавая немой вопрос. – Могу привыкнуть к тебе. – Еле-еле говорю я, снова закрывая глаза.

Я кладу голову на руку Луи, что лежит на столе, и он издаёт смешок, ладонью поглаживая мою шею.

– Тогда мне придётся быть рядом. Что бы ты не говорила, Кларк.

Комментарий к Глава 6

Та-дам, а вот и история мисс Кларк.

Теперь ясно, откуда берут корни её опасения и боязнь открываться людям.

Обещаю, что очень скоро появятся и Гарри, и Зейн, и Найл.

А еще очень прошу выражать ваше мнение насчет всего этого, а то иногда мне кажется, что все идет не слишком хорошо)