– Боренька! – ахнула от удивления Лена. – Да ты не выдумываешь ли?

Но она уже знала, понимала, что нет, и ей грезилось что-то такое, пока что малопонятное и самой, но чрезвычайно любопытное: большой и высокий зал, свечи, много дорогих свечей в бронзовых подсвечниках на львиных лапах, женщины в темных вечерних платьях и мужчины в белых сорочках с бабочкой и бильярдными киями… Откуда это, почему, с какой стати свечи и бильярдные кии, она, наверное, и под гипнозом не смогла бы объяснить, однако же…

– Я говорю вполне серьезно, но пока об этом… – Борис приложил палец к губам, а увидев растерянность Лены, засмеялся: – Между нами, хорошо?

– Вика, что ты сегодня натворила?

– Я не творила.

– Как же «не творила», если воспитательница рассказала бог знает что…

– Я не творила, – упрямо нахмурилась Вика, – я подралась.

– Даже так?

– Пусть он не трогает чужие шарики… А то все время возьмет шарики, как будто он один хочет с ними играть, а больше никто не хочет.

– Какие шарики?

– Шарики. Играть. Они деревянные и громко катаются по полу.

– Та-ак… Так почему же надо обязательно драться из-за них?

– Ты глупая?

– Вика! – Лена дернула дочку за руку.

– Я же тебе уже говорила, что он все шарики забрал. Умный какой, только наоборот.

– Кто он?

– Сашка Бураков, кто… Он самый вредный в группе, вот кто…

– Понятно… А почему ты не сказала воспитательнице, что он все шарики забрал?

– Я кто – ябеда?

– Ну, в данном случае – нет.

– А кто?

– Девочка, которая хочет играть с шариками.

– Это после того, как ябеда?

– Перестань… с тобой невозможно нормально разговаривать.

– Я подошла к нему, когда он все шарики забрал. Я подошла и встала. Стою я, стою, а он спрашивает, чего ты здесь стоишь? Я ему говорю, тебе места жалко, да? Он говорит, что да. Тогда отдай шарики, я ему сказала, ты не один хочешь с ними играть. А он сидит на земле, и затылок у него стриженый… Ну и вот, когда сказал, что не даст, я ему по этому стриженому затылку ка-ак тресну! Он испугался и затылок свой стриженый руками закрыл, а я шарики забрала и убежала. Потом Нинке дала, Сереже дала, Клюкве дала…

– Кому-у?

– Девочка одна у нас, мы ее Клюквой зовем. Она красная все время. Надо ее папе показать, может быть, она больная… Вот, я всем шарики раздала и ему один оставила, а он не захотел брать.

– А я вот тебе сейчас тресну по затылку! Тебе понравится?

– Конечно, ты большая, – вздохнула Вика.

– Но я ведь этого не делаю, – у Лены в самом деле было сильное желание хоть разок отшлепать дочку. – А почему, как ты думаешь?

– Почему?

– Да потому, что кулаками ничего не докажешь. Для этого человеку дан язык. Это только невоспитанные дяди дерутся, а хорошие убеждают словами.

– А тети?

– И тети – тоже. В первую очередь… Ты меня хорошо поняла?

– А если он не отдает шарики?

– Да, – вздохнула Лена, – видимо, придется тебе все-таки поговорить с отцом. Меня ты не понимаешь. Хорошо, сейчас придем, и я тебе это устрою.

– Ма-ам, не надо, а? – попросила Вика.

Но случилось так, что дома Лена и думать забыла о Вике. Еще в прихожей ее встретил Борис: в полной форме, только что не в шинели.

– Лена, в чем дело? Где вы пропадаете целый час? Звоню в садик, там мне говорят, что давно уже ушли, а вас все нет и нет…

– Что-нибудь случилось? – испугалась Лена.

– Ничего не случилось, – несколько успокоился Борис, – просто нам надо быть сегодня в гостях.

– Сегодня?

– Сейчас… Мы уже должны быть там.

– Но я не готова, – растерялась Лена, невольно ощупывая прическу. – Почему такая внезапность?

– Так получилось, Леночка. Я тебя очень прошу, очень: соберись побыстрее. Машина уже ждет, но главное – ждут они.

– Кто?

– Бородулькины…

Вот тут Лена растерялась по-настоящему. Она много раз слышала эту фамилию, много раз пыталась представить, какой он, этот Бородулькин, по чьему велению в один день решается вопрос с детским садом, открыты двери в любой военторговский магазин (разумеется, двери «черного хода»), в двухмесячный срок выбивается квартира в самом центре города – не счесть за один раз возможности этого могущественного человека… И вот теперь, через несколько минут, она увидит Бородулькина воочию…

– Ты с ума сошел! – прошептала Лена. – Ведь я в таком виде…

– Леночка, бога ради, скорее! – только и смог ответить Борис.

И она совершила чудо: в полчаса успела накрутить и высушить феном волосы, нагладить вечернее платье, освежила лак на ногтях, подвела тушью глаза и даже сделала небольшую штопку на левой ступне колготок.

– Умница, – похвалил ее довольный Борис, когда она через полчаса предстала перед ним, – все очень в меру и очень хорошо, разве лишь…

– Что? – испугалась Лена.

– Убавить немного красоты, – улыбнулся Борис. – А то ведь влюбишь в себя старого Бородулькина.

– Глупости, – небрежно откликнулась Лена, но комплимент польстил ей…

Когда они пришли, у Бородулькиных давно уже все были в сборе.

– Опаздывает молодежь, опаздывает, – легонько пожурил Бородулькин, протягивая Лене крупную белую руку и внимательно заглядывая в глаза. – Петр Самойлович Бородулькин… Это моя жена, Эльза Карловна, это – племянник, его вы можете называть просто Гошей. Он зубопротезист. Отличный специалист, но несколько ленив, хотя и знает, что праздность утомляет больше, чем труд… Вон там, в кресле, мой заместитель, полковник Лазорский. Вы позволите? – Бородулькин взял Лену под руку и повел в большую, светлую комнату, попутно представляя ей своих родных и сослуживцев. – Да, Леночка, вы позволите мне так вот, запросто, обращаться к вам? Спасибо. Так вот, не коробит ли вас наша простая армейская форма? – И Бородулькин опять очень внимательно посмотрел прямо в глаза Лены. – Нет! Ну и прекрасно. Знаете ли, я в этой форме с июля 1941 года, очень привык к ней и теперь, на старости, не хочу менять. Как в свое время говорил Александр Сергеевич Пушкин: «Привычка свыше нам дана: замена счастию она». Не так ли?

Лена почувствовала, что пришла пора говорить и ей:

– Вам форма очень к лицу, – не очень уверенно, робея, сказала она. – Я вас почему-то именно таким и представляла.

– Ой ли? – погрозил Бородулькин пальцем. – И это после того, что в доме Сергеевых говорят обо мне?

– О вас? – искренне удивилась Лена. – А что должны говорить о вас?

Профессор понял свой промах и тут же постарался исправиться:

– Впрочем, кто теперь без дела вспоминает фронтовых друзей или, скажем так, старых товарищей? Шутка ли, сорок лет минуло… За это время наше поколение успело состариться, а отчасти и вымереть. Это так, прекрасная Елена, так! Это – закон природы! Как там, у древних римлян говорилось: лэкс, сэд лэкс… Кажется так, если мне не изменяет память. Что в переводе на наш великий означает: закон суров, но это есть закон… А теперь простите меня, старика, я вынужден на время вас покинуть. Но – только на время, – многозначительно улыбнулся Бородулькин, исчезая за тяжелыми, красного бархата портьерами.

В это время Борис беседовал с Эльзой Карловной, и Лена смогла оглядеться и немного прийти в себя. Большая комната, как видно столовая, была богато убрана. В огромных, массивных сервантах, стоящих вдоль стены, матово взблескивал под лампами дневного света дорогой хрусталь. Лена вгляделась и чуть не ахнула: целое сокровище было у нее перед глазами. Вазы самых причудливых форм, с чеканкой по серебру и позолоте, кувшины, графины и графинчики – чего здесь только не было! Отдельно громоздился китайский столовый сервиз из тончайшего фарфора, расписанный незатейливыми, но, одновременно, очень изящными рисунками из жизни китайского крестьянина. А фужеры, бокалы и всевозможные рюмочки из хрусталя! Сувениры и все дорогое, все притягивает и долго не отпускает взгляд. Однако же венцом всему великолепию была все-таки люстра, огромная, трехэтажная, с хрустальными подвесками…