Длинные зимние ночи выпустили на волю злые вьюги и метели, которые загнали веселящуюся детвору по домам, но и они постепенно сдавались под лучами осмелевшего солнышка. Сосульки, свисающие с крыш, удлинялись вместе с погожими деньками. Веселей зачирикали воробьи. Малышка, её малышка, стала всё активнее подавать признаки жизни. Иногда она легонько гладила мамочку изнутри, а последнее время всё чаще дергала ножкой и пинала нежно поглаживающую живот мамину ладонь. Она быстро росла. Всё тревожнее становились взгляды достопочтенной Шайды, украдкой бросаемые ей на раздавшуюся фигуру младшей дочери, которая, как ей казалось незаметно, продолжала играть с тряпичной куклой, давным-давно сшитой для неё старшей сестрой.

Весенние прогалинки уверенно увеличивались с каждым тёплым днём, рыхлый тёмный снег стыдливо прятался под разлапистые ели в лесу. Неугомонная детвора снова выбежала на деревенские улочки и с азартом запускала наперегонки деревянные кораблики из щепочек. А живот Ростани всё рос.

– Счастливица ты, Роси! – убеждала её подруга. – Наверное, родишь сразу двоих. Уж хоть одна из них обязательно будет девочка! Ой, Роси, а если ещё и мальчик будет, ты его оставишь себе или сразу отдашь няне в детинец?

– Лиззи, ну как можно отдать своего ребёночка кому-то?! Конечно, оставлю себе!

– Как можно, как можно, – передразнила подружка. – Всё равно придётся отдавать отцу! Лучше уж и не привыкать!

– Я уже привыкла, Лиззи, – вздохнула Ростани.

***

Майская гроза азартно смывала с Залесья остатки зимней спячки. Погрозившись ветвистыми молниями, к вечеру она ушла на запад, оставив после себя весёлый дождь, изредка подбадривая его грозным погромыхиванием из-за облаков. Ростани уже давно не ходила помогать няне в детинец, и поэтому, управившись с лёгкой работой по дому и ещё раз полюбовавшись на приданое младенчика, она пораньше легла спать. За окном шуршал трудяга-дождь, напевая ей ласковую колыбельную, но девушке не спалось. Она тяжело ворочалась с боку на бок, помогая животу руками и никак не находя ему места. Живот ныл и ныл. Затем добавилась тупая боль. Роси хотела позвать мать, но боль прошла. Она попыталась свернуться калачиком, полежала так, боль то возвращалась, то отпускала, с каждым разом всё усиливаясь.

Только девушке удавалось уснуть, как злая боль вырывала её из сна. За окном старательно заливался слезами дождь. А Ростани уже большая, она не заплачет, вот родит свою малышку и будет поцелуями осушать её слёзки. На кухне загремела кастрюлями мать.

– Мама! – решилась позвать Роси.

– Что, доченька? – Шайда вошла, вытирая руки белой тряпицей. – Ох! Началось?!

Мать подошла к кровати, осторожно уложила её на спину и ощупала тугой живот ласковыми ладонями.

– Всё хорошо, всё идёт хорошо, моя доченька. Наша малышка собирается появиться на свет. А ты кричи, когда больно, кричи. Вот увидишь, сразу станет легче.

Мама легонько поглаживала болезненный живот, вытирала со лба липкий пот и всё время говорила какие-то ласковые слова. Ростани чувствовала себя прежней маленькой девочкой, когда мама залечивала её разбитые коленки. Вот только боль… Она не уменьшалась, а перерывы становились всё короче. Девушка не заметила, когда дождик распрощался с ней и уступил место ласковому солнцу, а потом и оно спряталось за лесом. Поначалу слабые стоны сквозь зубы перешли в отчаянные крики боли. Мама всё время была рядом. За окном опять забрезжил рассвет, начался новый день, приходили и уходили какие-то женщины, кажется, это были сёстры и няня, а боль всё терзала и терзала Роси. От крика она сорвала горло и ночью уже могла только жалобно стонать. Тёмные волосы матери стали заметно белее. Новый день вступал в свои права.

– Мамочка, я больше не могу, прости, – прошептала Ростани и обессиленно закрыла глаза. Последние силы покинули девушку.

Поседевшая Шайда встала, прошла на кухню, там тщательно вымыла руки, а вернувшись, опустилась на колени перед потерявшей сознание дочерью, отрастила когти на правой руке и сама взялась доставать младенца. Острые когти легко вошли в слабенький череп, почти насквозь проткнув его, и Шайда потянула, левой рукой подталкивая плод снаружи. Вскоре ребёнок был извлечён из материнского чрева. Малыш ещё издавал слабый писк и беспомощно шевелил ручками и ножками, но пять глубочайших ран на окровавленной головке не оставляли ему ни единого шанса. Шайда крепко сжала пальцы на его горлышке, и он затих. А мать, завернув окровавленной тельце в тряпицу, решительно повернулась к умирающей дочери.

Много сил потратила разом постаревшая Шайда для того, чтобы вырвать дочь из рук тёмной владычицы. Постепенно Ростани стала приходить в себя. Открыв глаза в первый раз, она с надеждой посмотрела на мать, та молча отрицательно покачала головой, а затем всё же сказала:

– Это был мальчик.

– А я его всё равно любила, – прошептала девушка, и больше они никогда не возвращались к этой теме.

Очень тяжело восстанавливалась после родов Ростани. У неё не хватало сил даже для того, чтобы перебрать и развесить сушить принесённые матерью травы. Бывало, что она ложилась отдохнуть прямо в сушильне, да так и засыпала там. А ещё Роси стала бояться леса. Того знакомого с рождения родного леса. Того, в котором её нагнал Валент-волк. Так незаметно прошло лето, за время которого Ростани ни разу не навестила детинец. Как-то заглянула к ней нянюшка и пыталась зазвать её посмотреть на новых младенчиков, появившихся в начале лета, но, заметив непролитые слёзы в глазах несостоявшейся матери, быстро ушла.

Лето подходило к концу. Одуряюще пахло свежим сеном и ранними яблоками. Всё веселее становились молодицы, предчувствуя время окончания летних работ и начала нового большого праздника осени. Почти каждый день забегала Лиззи и, закатив глаза, рассказывала, что уже несколько раз замечала в лесу, куда она бегала за ягодами и грибами, как из-за кустов за ней подглядывает Тарин-медвежонок. А она что? Она ничего. Делала вид, что вовсе его и не замечает и шла купаться на дальнее озеро. Вот дурачок! Ну как можно не услышать его возбуждённого пыхтения?! А ещё Лиззи полюбила превращаться в рыську и игриво валяться по песку перед купанием. А одежда? Ну, приходилось её снимать, иначе никаких штанов не напасёшься, коли превращаться в одежде! А совсем недавно Тарин, и вовсе он уже не медвежонок, а взрослый мужчина, предложил ей заранее договориться, где они встретятся на большом празднике осени. Ростани с улыбкой выслушивала болтовню подруги и желала ей удачи.

Но вот последний плод был сорван с дерева, и последний сноп убран с поля. С завтрашнего дня мужчинам разрешалось заходить в дома селянок и радовать их своим вниманием. А молодые оборотницы собирались за деревней у опушки леса и громко, стараясь, чтобы их разговоры уловили чуткие уши соседей, затаившихся в лесу, обсуждали, в какую же сторону они побегут, и где какая будет прятаться. Похвальбу бывалых молодиц восторженно слушали девочки, впервые собиравшиеся на большой праздник осени. Как же манила их взрослая жизнь! Всем хотелось поскорее родить девочку и занять почётное место в иерархии Рысьей Дали. Каждая мечтала побыстрее стать матроной.

– Родная, ты не бегаешь к подружкам обсуждать, как будете веселиться на большом празднике осени? – спросила всё более мрачнеющую Ростани мать.

– Мама, я не думаю, что большой праздник осени такой уж и весёлый. У меня просто ещё нет на него сил. Можно я лучше побуду с тобой?

– Конечно, родная. А я уж постараюсь, чтобы ни один кобель не зашёл в наш дом. Пантерой лягу на ступени, но не пущу никого!

– Спасибо, мамочка! – благодарная девушка крепко прижалась к материнской груди.

И правда, видя решительно настроенную Шайду, мужчины предпочли стороной обойти её дом. Недостатка в приветливых оборотницах в это время не было. Двери многих домов были гостеприимно распахнуты для них. И только Валент-волк пообещал, что они ещё встретятся.