Не удивительно. Вокруг ведь нет ничего. Только холод, тьма и Хаос. Ничто действительно ад, причем очень изощренный. Пытка одиночеством и достаточно медленной смертью от холода и нехватки воздуха — что может быть хуже?

— Хуже? — Ладони Хаоса потянулись к моей шее. Пальцы огладили кадык и скользнули к ключицам, забираясь под ворот майки. Той самой, с черепом, которую я надел в первый день моей встречи с Примумнатус и его обитателями. — О, Мортем, всегда может быть хуже! Жизнь так устроена, что мы всегда готовы к хорошему, но никогда — к плохому. И даже когда вокруг ужас и мрак, мы все равно верим — ну уж завтра-то точно будет хорошо! Но…

Он склонился ниже. Мурашки скользнули по моей спине, а только восстановившееся дыхание вновь встало поперек горла. Лунный блеск его глаз зачаровывал, но пугал так, как не пугают самые темные уголки человеческой души.

— Я научу тебя не верить в завтрашний день. Потому что завтра — это обман, ловушка надежды, которой никогда не сбыться, но которая не уйдет от тебя до тех пор, пока ты не сломаешься. Завтра, мой дорогой Мортем, не наступит, — Хаос оскалил клыки. Его лицо было таким счастливым и добрым, но в глазах не было ничего, кроме безумия. — И начну уроки я прямо сейчас.

В следующую секунду острые ногти, едва касающиеся моих ключиц, забрались под кожу. Я прикусил губу и зажмурил глаза. Больно! Черт! Безумная ты сука!

— Правильно, дорогой. Я — безумная сука. И ты тоже станешь таким, когда коснешься истины, — Хаос облизнулся. И от этого его действия мне стало тошно. На лбу выступил холодный пот, желудок ухнул вниз. — Знаешь, я так проголодался… Совсем отвык не есть каждый день. Ну ничего. Ты ведь мне поможешь?

— Не… — сипение сорвалось с моих губ. Взгляд бешено заметался в поисках спасения. Но его не было. Я принес себя в жертву, и выхода из этого положения не было. — Не трожь…

— Что-что? Не слышу, — Хаос захохотал, и от его смеха меня затрясло не то от гнева, не то от страха.

Он склонился над моим плечом. Зубы коснулись горячей кожи. Я сжался. Бабушка, Боже, бабуля, на что, на что я подписался? Это было глупо, так глупо! Я твой маленький дурачок! Бабушка… Гейл… Лорел… Хоть кто-нибудь… Спасите… Спасите меня!

Зубы прорезали кожу. Хлынула кровь, боль скользнула по нервам от плеча до кончиков пальцев. Хаос продолжал смеяться в моей голове, а его клыки погружались все глубже, словно пытаясь откусить от меня кусок. Хотя… Почему словно?

И только через пару мгновения я понял, что кричу.

***

Вот так я и оказался… Здесь. В Ничто.

Когда я впервые открыл глаза, вокруг не было ничего, кроме тьмы. Сейчас, спустя мучительную вечность секунд, тьма все еще не отступает. Единственное, что есть в этих краях безумия и пустоты — холод. Ужасный, сковывающий холод, от которого замерзает само время. И даже душа не остается прежней после касаний абсолютного Ничто мертвого измерения.

Честно, я не знаю, сколько провел здесь. Сбился на сотой секунде примерно… Вечность назад. С тех пор все, что я знаю о времени — его не существует, если вокруг нечему меняться. Зато я наконец понял, насколько же был прекрасен тот мир, что я так отчаянно отвергал. Забавно что для того, чтобы понять всю его красоту мне пришлось добровольно заточить себя в месте, где само понятие «жизнь» искажено до неузнаваемости.

Хаос исполнил свое обещание. Я перестал верить в завтра. Ведь завтра — это то же самое, что сегодня. Ничего не изменится: тьма останется прежней, холод не отступит, и даже боль придет как по расписанию вместе с колдовским золотым блеском глаз Хаоса. Завтра — ложь. Завтра — обман. Но лишь потому, что в «завтра» нет смысла, если оно будет равнозначно «сегодня».

Сжавшись в комочек, я пытаюсь излечится перед новым сеансом ада. Однако раны на плечах, руках и ногах не заживают. Да и когда им зажить, если каждый день Хаос обновляет эти «метки» моей принадлежности его безумию?

Сожалею ли я о том, как поступил? Нет. Это было правильное решение. Возможно, единственное правильное, что я совершил в своей жизни. Вспоминаю ли я о тех, кого оставил там, в жизни? Безумно. Гейл, Томми, Кост, Селина, Ева… Лорел. Больше, чем по кому-либо, я скучаю по Лорелу. Долгая вечность в ничто позволила мне переосмыслить мои обиды и сожаления — им не осталось места. Потому что все сожаления и все обиды становятся ничем перед лицом смерти. Зато со мной осталась любовь. Последний огонек человечного, еще тлеющей в израненной душе.

Я надеюсь… Надеюсь, Лорел простил меня. Надеюсь, он не горюет обо мне так же, как я о нашем несбывшемся счастье…

========== Эпилог. Начать сначала ==========

Харон сидел на холодном, грязном полу заброшенного кинотеатра. Пыль и копоть оседали на его коже и чернили цвета одежды, но мужчина совсем не обращал на это внимания. Лицо его словно окаменело, став молочно-белой маской опустошенности и горя. И только слезы катились по его щекам одна за другой, срываясь с подбородка и теряясь в ткани домашней футболки.

Все свое внимание мужчина отдал стене, за которой бесконечно долгие мгновения назад пропал Мортем. Взглядом своим он сверлил черную стену, буравил ее, словно пытаясь прорвать завесу реальности и устремиться в ту даль, куда его дорогого друга увела тьма. Головой мужчина понимал, что это невозможно — нестабильный портал закрылся и открыть его в прежнем месте теперь было невозможно без угрозы уничтожить самого мироздание. Ничто не любило гостей и любой, кто шагнет туда без приглашения хозяина бесконечной тьмы, погибнет, не успев и моргнуть. Но сердце… Сердце верило и стремилось туда, в пустоту, которой так смело и так безрассудно отдался Мортем.

— Харон, — голос сестры с трудом прорвал завесу горя и достиг сознания артека. Тот даже не дрогнул. — Не смей раскисать. Поднимайся.

«А смысл?» — Мелькнуло в голове мужчины. — «Я ведь… Дал Хаосу забрать Мортема»

Тяжелый выдох сорвался с приоткрытых губ. Это была его вина. Снова. Снова и снова он позволял Хаосу забирать все, что он ценил и любил. Сначала — свою жизнь, непростую и скучноватую, но любимую и полную мелких радостей, наполняющих существование смыслом. Потом — Тришу, единственную свою помощницу на Земле, ту, кто принял его и отдал тело любимого мужа, чтобы он смог жить. Теперь… Теперь Хаос отобрал у него даже Мортема — единственного, ради кого Харон находил силы подниматься с кровати по утрам, улыбаться, работать. Единственного, кто после потери прошлого не дал ему утонуть в пучине отчаяния.

Зачем ему подниматься, если того, ради кого Харон поднимался так много дней подряд, больше нет?

— Харон, — повторила Селина. Цокот ее каблуков стал ближе, но мужчина не повернулся. Взгляд его был прикован к стене, за которой исчез Мортем, и, даже если бы хотел, он не смог бы оторваться от тех невиданных просторов, в которые увел его мальчика Хаос. — Слезами делу не поможешь. Если ты будешь сидеть и смотреть в никуда, Мортем не вернется.

— Он и так не вернется… — повторил Харон. Губы его дрогнули, веки медленно закрылись. Мука отразилась на лице. — Я опоздал… Снова опоздал.

Он никогда не успевал, когда от этого зависело слишком многое. Это была его кара, его рок, его наказание не пойми за что. Харон не злился на Хаоса. Он злился лишь на себя за то, что был слишком слаб и бесполезен, чтобы противостоять ему.

— Селина, оставь его, — голос напарницы сестры разнесся по залу. Глухой и хриплый, он сипел от сокрытых в нем слез. Харон скривился. Не только он сейчас потерял дорогого человека… — Нам нужно связаться с Примумнатус и сообщить о произошедшем. Может, ваш отец еще сможет что-то предпринять?

— Исключено, — выдохнула Селина. — Никто из артеков не суется в Ничто. Это владения Хаоса и только он может выжить в них. Никто больше не знает, как воздвигнуть щит против разрушительной энергии мертвого мира. Да и… Что отец сможет противопоставить Хаосу теперь?

— Мортем… Мортем! — Жалобные причитания мальчика, ради которого Мортем отдал свою жизнь, разнеслись по кинозалу.