Прежде чем мой мозг успевает среагировать, я отпускаю перекладины. Короткий полет, ни крика, воздух в легкие набрать и глаза закрыть. Столкновение. Вода принимает меня в свои объятия, тут же заполняя рот, открывшийся от крика. Боль пронзает спину кривым ножом, она расползается по позвоночнику. Но я слишком взвинчен, чтобы почувствовать ее в полной мере. Судорожно барахтаясь в грязной воде, я с трудом выплываю. Жадный вздох, воду сплюнуть. Плыть к платформе, надрываясь, до хрипа и боли.
Забраться на нее оказывается невероятно тяжело. Она все такая же чертовски скользкая, а я сам не менее мокрый. Зацепиться почти не за что, пальцы соскальзывают с нее снова и снова, а под ногами опоры нет, лишь далеко-далеко простираются иловые залежи и мусор. На то, чтобы выбраться, уходят лишние секунды — ногу забросить на платформу, напрячься всем телом, вытягивая себя из воды. Кашель пробивает. Я откашливаюсь от грязной воды, легкие горят от нее. Но ползти не перестаю. Вход так близко… Надо подняться на ноги… Подняться…
Мне это удается — с трудом, с расплывающимся перед глазами миром, но удается. Движения тяжелые, мокрая одежда тянет к земле, черные пряди закрывают глаза. Рядом, так рядом. Я обдираю руки, влезая в узкий проход. Вода тут же заполняет раны, смывая капельки крови, но я не обращаю внимание на жгучую боль с ссадинах.
Я здесь. Я здесь!
— Гейл! — сорванный крик птицей врывается в камеру.
Я — следом за ним.
А новый крик застывает в горле. Алое. Алое. Алое! Крови так много — она заполнила собой все, каждый миллиметр пространства. Бетон стал красным от нее. Очередной мой вздох заполнил легкие запахом металла. Поворот головы. Ни слова не могу вымолвить. Шаг. Что за мешок лежит в том углу? Почему он такой красный? Это ведь не кровь, да? Это не она, просто ребята разлили краску… Они шутят надо мной, да?
Шаги на дрожащих непослушных ногах такие медленные. Я ступаю по алым лужам с чавкающим звуком — краска остается на моих ботинках. Подхожу к мешку. Он красный, весь, но очертаниями похож на манекен. Что это? Боже, какие глупые шутки… Я опускаюсь рядом с манекеном на колени и переворачиваю его. Руки касаются холодного и влажного, но даже так я могу понять, что это кожа.
Не могу кричать. Могу только смотреть в широко распахнутые глаза. Добрые голубые глаза, самые дорогие и родные…
— Гейл… — всхлип. Я задыхаюсь вставшим поперек вздохом.
Это Гейл. Я не спутаю его ни с кем. Красные прядки, голубые глаза, эти скулы…
Боже! Нет! Пожалуйста, нет! Умоляю, не надо! УМОЛЯЮ, НЕТ!
— Гейл! — наконец. Я могу кричать.
Слезы не желают покидать моих ноющих глаз. Я судорожно тормошу своего самого лучшего друга, и руки мои дрожат. Он жив, просто притворяется. Это не кровь, просто краска. Нет, нет, нет… Гейл жив! Все с ним в порядке!
— Очнись! Не играй со мной! — губы дрожат, мысли бессвязны, я трясу и трясу его, но в голубых глазах жизни не появляется. Лишь больше алого стекает по изорванным губам.
Очередной толчок — тяжелый звон и хлюпанье. Мой вой не перекрыть им. Ладонь… Его ладонь! Лежит в осколках, исцарапанная и окровавленная… Я хватаю ее, поднимаю, крепко прижимаю к себе.
— Сейчас, подожди, Гейл, сейчас я все исправлю… — я пытаюсь, я так пытаюсь! Но ладонь обратно не крепится.
Почему? Почему ты не поднимаешься?! Очнись! Пожалуйста, очнись… Ты же обещал мне, что мы всегда будем друзьями! Ты обещал, что вечером мы пойдем гулять! Ты клялся, что не оставишь меня! Гейл… Гейл, пожалуйста.! Пожалуйста, не покидай меня!
Почему слезы не стекают по моим щекам? Почему я не могу заплакать? Почему я снова не могу заплакать, видя отпечаток смерти на лице дорогого мне человека?! В голове кавардак. Прижимаю к себе холодное тело. Он просто играет. Сейчас, я верну его ладонь на место, и он очнется, и посмеется, и скажет, что я дурак, раз повелся на такой развод. А ребята… Ребята. Они ведь шутят, да?!
Я снова поднимаюсь на ноги. Все кружится, я едва могу стоять. Сейчас, я найду их, они такие идиоты, но они мне все расскажут, и мы будем еще долго над этим смеяться. Тороплюсь и запинаюсь, подхожу к проему в стене, лезу в него…
И тут же отшатываюсь обратно, зажимая ладонями рот. Больно ударяюсь коленями о пол. Чай и завтрак покидают мой желудок так спешно, что я едва успеваю убрать руки на живот.
— Нет! Нет, нет, нет! — желчь обжигает рот, я хриплю и сиплю сквозь силу. Мертвы… Они все, все мертвы!
Гейл… Гейл, это ведь глупая шутка?
— Я не так хотел! — я не хотел такого результата выбора! — Нет! Не так! Не так хотел! Пожалуйста, верни их! Нет!
Гейл, Гейл, Гейл… Взгляд блуждает по полу, по стенам… Все красное, все. Крови так много, что она вот-вот зальет и меня тоже. Они все мертвы. Лежат, разорванные в клочья, там, в зале. Не дышат, не живут, не улыбаются… Их нет, их больше нет. Меня трясет, руки не слушаются. Блуждающий взгляд натыкается на что-то на полу. Золотые капельки чего-то густого — совсем рядом с Гейлом. А чуть поодаль… Чуть поодаль остатки кольца. Половинка золотого обруча с россыпью изумрудов.
Я знаю, чье это кольцо. Я, блять, знаю, чье это кольцо.
Паззл окончательно собрался, и сомнений не стало. Слезы превратились в колкий лед. Остался только крик и ненависть, захватившая с головой.
Ублюдок… Ублюдок! Мразь, как ты посмел? Как ты посмел забрать их у меня?! Я найду тебя, кусок дерьма! Уничтожу! Причиню столько боли, сколько ты причинил им! За все сполна отплачу, за все!
Я ведь не этого хотел, когда просил сделать выбор за меня! Они не заслужили этого! Не заслужили боли, страха, смерти. Они не заслужили быть преданными тобой…
Диггори… Ты сам подписал себе смертный приговор! Я это так просто не оставлю! Ты у меня еще поплатишься!
— Мортем! Боже… — крик Евы вторгается в комнату, в которой запах крови повис пеленой плотного тумана.
Я не прощу тебя, Диггори!
========== Мама ==========
— Итак, вы говорите, что на месте преступления не были? — Щелчок авторучки пронзает мое сознание словно острый нож. Но губы не дрожат, а взгляд направлен прямо в глаза копа, скрытые за внушительными очками.
Мутно-голубые, чем-то неуловимо похожие на глаза Гейла, они сверлят меня, расцарапывая свежую душевную рану.
— Да. Друзья звонили мне, но я не взял трубку. Потом они мне не ответили. Я думал, что они просто заняты… — каждое слово через силу, выдавить их из сжатого спазмом мучительного страдания горла тяжело. Мои сжатые в кулаки ладони, сложенные на крепко сведенных коленях, подрагивают. — О случившемся я узнал только сегодня утром, из звонка матери моего друга Гейла.
Это произошло вчера.
Вчера… Я потерял всех своих друзей, самых дорогих мне людей на всем белом свете. Их больше нет. Моих друзей… Огоньков моей души, без которых все теряло смысл… Их у меня забрали — так жестоко, так бесчеловечно отняли, изорвав в клочья все наше будущее. У нас было столько планов, столько мечтаний… Мы хотели пойти на пляж, отпраздновать начало нового учебного года, снова драться с Закки и его ребятами, просто жить, в конце концов… Но наше будущее уничтожили. Вместе с ними.
Сердце разрывается от боли. Злость, накатившая на меня вчера бурным приливом вместе с песком уверенности, ушла. Теперь нет ничего, кроме горького раскаяния и желания повернуть время вспять. Нет слез, нет крика…
Я не так хотел. Я ведь не хотел их смерти. Умоляя решить мою дилемму выбора между двумя мирами, я не просил делать это так… Чудовищно.
За что? За что они? Почему не я? Хаос, почему они, а не я? Я хочу услышать ответ, но глухая тишина в моей голове не отвечает ничем, кроме как горькими рыданиями, запрятанными глубоко в себе. Ответа на эти вопросы в моей голове не существует. В ней есть только кучка мыслей, ничего не могущих изменить.
Я не помню, как вчера попал домой. Вроде, Ева вытащила меня к дороге, но это не точно. Вроде, Лорел отвез меня к нам — это уже точнее, я могу припомнить, как он усаживал меня рядом с собой и снова давил педаль газа в пол. Кажется, они говорили о чем-то, причем на повышенных тонах. Но я ничего, совсем ничего не помню точно. Все, что отложилось у меня в памяти — два долгих часа в остывающей ванне, которые я провел, пялясь в плитки стены и захлебываясь немыми слезами.
