— Ну что, как успехи? — Ева, с руками по локоть в мутно-алой воде и такой же тряпкой в пальцах, подошла к артекам первой. Я наблюдал из дверного проема, как она шагнула к Селине, неловко пряча руки за спиной, чтобы не запачкать ее одежду.
— Не очень. Позови остальных — собираемся на кухне. — Селина и Лорел переглянулись спешно и тут же разорвали зрительный контакт, синхронно поморщившись. Лицо Грехема… Харона, мне пора привыкать называть его Хароном! В общем, лицо моего соседа было печальным. И это мне несильно нравится.
— Хорошо, Селина. — Ева медленно кивает, отступая. Интересно, хочет ли она сейчас коснуться шебутной артек, обнять ее и успокоить, подобно тому, как я хочу проделать это с Лорелом?
Подумать об этом полноценно я не успеваю. Ева поворачивается и тут же замечает меня. Но вместо того, чтобы нахмуриться и надуть губы, она кривенько усмехается и немного рваным шагом уходит в ванну. Наверное, отмывать руки. Проходя мимо меня, она легонько пихает меня ногой в лодыжку, как бы намекая, что подслушивать не хорошо. Как будто я сам этого не знаю. Но, так уж и быть, предупреждение понял и принял, подслушивать больше не буду.
Что ж, пора мне вновь с головой окунуться в ненормальные события. За уборкой мои мысли успели чуть устаканиться. Не сказать, что я совсем пришел в себя, но хотя бы был на пути к этому. Чувство предательства на время отступило, а тяжкие мысли утекли в водосток вместе с алой от крови воды. Мне остались только хрупкий покой и ненормальная апатия, от который было совсем никуда не деться. Но, кажется, это не надолго. Два часа — и странности снова настойчиво постучались в мою жизнь.
Красноватая тряпка летит на пол. Скривившись от боли в пояснице, я осматриваю проделанную работу. Выводы не утешительные. Подранная когтями вендиго кровать восстановлению не подлежала, но я хотя бы снял с нее рваные простыни и отправил их в мусорку. Ковер с пола мы с Евой кое-как подняли и кинули к стирку, уже даже успели замочить с порошком. Кровавые разводы на полу я постарался отмыть, но некоторое количество алого успело затечь в выемки между деревяшками, что не дало мне полностью закончить изнуряющую работу. Осколки ваз и стекла с рам были отправлены в мусорку, как и раздробленные в мелкое крошево снотворное и обезболивающее, до этого лежавшее на изголовье кровати. С зеленых обоев кровь вывести так и не удалось, и красные пятна теперь сомнительно украшали стену. Я проделал большую работу. Но этого все равно было недостаточно. Обидно и грустно, но я надеюсь, что вместе с Лорелом мы сможем привести дом в порядок окончательно. Потом. Возможно, осенью… Так, вот и первый повод дожить до осени. Впервые у меня появляется хоть какая-то цель на продолжительное время. Я должен бы поволноваться из-за того, но… Перегорел. Потом запарюсь насчет того, как сильно что-то во мне изменилось.
Хорошо, что вода в ведре сейчас чистая. Я быстро споласкиваю пальцы в ней, смыв жидкую от воды кровь. Не думаю, что кто-то будет рад меня видеть с такими руками. К тому же, не хотелось бы оставлять красные разводы на всем, до чего дотянутся мои пальцы. Оттряхнув ладони, я осматриваю их. Отлично, все чисто. Теперь можно и идти.
Я уверенно поднимаюсь на ноги и резво обтираю ладони о домашние штаны. Раненная рука лишь слегка напоминает о себе болью, и то только потому, что я слишком резко ее сгибаю. Мартина действительно постаралась с моим исцелением. За эти два часа она успела провести еще один сеанс терапии, и сейчас от тянущей боли не осталось ни следа. Мне особенно повезло в том, что на шее и руке не осталось шрамов от клыков вендиго. Теперь я могу не беспокоиться, что мне придется врать Гейлу насчет огроменных таких следов от клыков, которые ни разу не прибавили бы мне красоты.
Зато на кухню идти все равно придется. Все уже собрались там — шагая по коридору, я слышу, как они шебуршатся там, в маленькой комнатке, залитой светом. Тусклый синий дым стелится по полу, но я перешагиваю через него, не обращая внимания. Еще в прошлом месяце меня бы в дрожь бросило от одного касания этой синей густой дряни к моим ногам, но сейчас я привык. Мне даже почти удается это контролировать. К примеру, сейчас я просто глубоко вдохнул воздух и отрешился от мысли о том, что Истины есть. И от этого они даже слегка рассеялись. Еще пара месяцев, и я смогу сам возвращать себе привычную жизнь, не нуждаясь ни в усталости, ни в помощи Евы и Селины. Достижение. Только вот оно меня совсем не радует. Как не радует меня собственное полное спокойствие по отношению к то слабеющему, то становящемуся гуще синему дыму, открывающему истинную печаль Евы Канви и горечь разочарования Мартины.
Перед входом на кухню я замираю. На пару секунд закрываю глаза, набираясь сил. Запах гнили почти растаял в свежем летнем ветерке, блуждающем по коридору. Ему на смену пришел знакомый аромат сладкого и далекие нотки одеколона Ло… Харона. Да. Харона. Воздух из легких выходит с тяжелым сипением. Пора. Не стоит больше торчать в проходе, лелея свою потерянность.
На кухню я захожу тихо и осторожно, пытаясь не привлекать ничье внимание. Ева и Мартина пытаются хозяйничать в чужих хоромах — первая протягивает Селине чашку чая, вторая опирается на столешницу у входа. Обе выглядят безумно уставшими. Чашка в руках Евы дрожит, несмотря на то, что она улыбается. Пальцы Мартины слишком сильно сжимают столешницу, несмотря на то, что смертная серость сошла с ее лица, а глаза смотрят на мир все так же тепло. Тревожить ее мне совсем не хочется. Я огибаю девушку осторожно, пытаясь не задеть в слишком узком пространстве. Мартина улыбается мне, я улыбаюсь ей — и ретируюсь в сторону соседа по дому.
Он смотрит на меня лишь жалкие пару секунд, а затем снова опускает взгляд в стол. Янтарные глаза полны боли и горечи, а широкое, так любимое мною лицо осунулось и посерело. Харон, еще позавчера пышущий жизнью и улыбающийся, сегодня словно постарел на пару десятков лет. Мне жаль его. Но я не касаюсь его нервно подрагивающего плеча в попытке поддержать. Обида осталась. Когда-нибудь она уйдет, но пока… Прости уж, Лорел. Пока я еще не отошел.
— Что я могу сказать… — Селина начинает говорить, разрушая затянувшуюся тишину. Она отпивает немного чая, но тут же едва не расплескивает его на свое платье, подол которого заляпан черным. Впрочем, артек даже не цыкает на это. — Мы нашли вестника. И нам даже удалось связаться с папой.
— Но? — Ева осторожно касается плеча Селины, пытаясь поддержать ее. Она не проявляет свои чувства явно, но я вижу, как горят ее глаза, когда она смотрит на артек.
Никаких но. Папа был невероятно рад видеть Харона. — Селина звонко опускает чашку на стол. От неприятного звука я морщусь, вздрагивая всем телом. Слишком знакомо.
Я все еще не «дома». Не у родителей, то есть. И за это спасибо Харону и моей собственной упертости. Так, надо выдохнуть и успокоиться. В меня эта чашка не полетит. Здесь так не принято, здесь так не будет, здесь никто не причинит мне боль… Даже теперь, после всего этого дня.
— В этом-то и проблема. — Харон наконец включается в разговор тоже. На этот раз он смотрит только на меня. О чем он думает? Что творится у него на душе? Теперь я не могу быть уверен в том, что знаю ответы на эти вопросы. — Папа был так рад… — проводник опускает голову с тяжелым вздохом. Похоже, ему неприятно говорить о произошедшем.
— Мы обо всем договорились. Папа пообещал не прекращать поиски Харона, как если бы мы его не нашли. — Селина не отрывает взгляда от Лорела-Харона и периодически посматривает на меня, изваянием замершего у разбитого происходящим соседа. Взгляд ее холоден. Мне становится не по себе. — Завтра я еще раз встречусь с его вестником. А сегодня у первородных будет совет, на котором они решат, что нам делать с Хаосом и фактом предательства в Примумнатус.
— А по предателю что? — Мартина переминается с ноги на ногу, скрестив руки на груди. Выглядит невероятно напряженной и серьезной.
Эта ее поза что-то мне напоминает… Так Томми ведет себя, когда что-то скрывает. Топчется на месте, дергает руками, крутит головой — словно не может найти себе место. Я прищуриваюсь. Не нравится мне это… Второй раз я не обожгусь. Мне нужно будет наблюдать за Мартиной пристальнее.
