Усилием воли я перевела взгляд на женщину в чёрном, и, видимо, от того, что отблески языков свечей отпечатались на сетчатке глаз, женщина выглядела нечёткой, как будто начинала растворяться в воздухе. Это напугало и отрезвило одновременно.

– Ваше имя, – опять попросила я, и сама поморщилась от того, каким мой собственный голос показался жалким, дрожащим.

Перевела дыхание, и повторила уже твёрдо:

– Имя.

На лице леди в чёрном проступила едва заметная улыбка. Она словно одобряла мою настойчивость. Потом легонько кивнула, словно соглашаясь с какими-то своими мыслями, и, наконец, сказала:

– Каларатри.

– Ночь Вечности, – почему-то прошептала я.

В тот же миг Каларатри исчезла, но это не вызвало ни одной эмоции. Я почему-то продолжала ощущать её присутствие. Внезапно, как будто из невидимых наушников, в голове раздался голос. Её голос.

– Будь внимательна, наини Артемида. Посвящение начинается. Не теряй осознанности, не поддавайся на провокации, которые будут пытаться отвлечь тебя. Сиди смирно, не забывая, кто ты.

Но я же не знаю, кто я! – хотела воскликнуть я в ответ. – После вашего туннеля мысли по этому поводу очень путаются.

– Вот именно, – раздался опять в голове голос Каларатри. Или наини Каларатри? Всё же нет. Леди в чёрном не наини, она скорее какая-то сущность, как качество, пусть и божественное качество, которое может обретать разные формы, в том числе форму богини.

– Я буду с тобой, Артемида. Даже когда тебе будет казаться, что ты одна, не забывай, что это иллюзия.

Раздался мелодичный, тихий шелест её смеха.

– Иллюзия – и есть Природа Мата Кали. Она иллюзорна, показывая собой на иллюзорность этого мира.

Образ Кали, прекрасный и ужасный одновременно, ведёт сознание за пределы двойственного восприятия.

Восприятия чего? – захотелось спросить мне.

– Мира, – ответила Каларатри. – Что ты видишь, Артемида?

Я открыла глаза и ахнула. Пещера, в которой я находилась, огромная, чёрная, с высоким сводом, освещаемая тысячью свечей, пропала.

Пропала пещера, пропал помост, на котором я сидела, пропали люди, с нарисованным третьим глазом на лбу, которые, не отрываясь, смотрели мне прямо в душу.}

{Я сидела не невысоком, покрытом серой, какой-то рваной, жухлой травой, холодном пригорке. Черные тучи закрывали собой низкое небо, воздух, не смотря на открытое пространство, был затхлым, несвежим, с неприятными сладковатыми нотками.

Что же это так пахнет?

Я перевела взгляд вниз, и с трудом удержалась, чтобы не заорать в голос.

Вокруг пригорка, на котором я сидела, в три ряда, как в пещере располагались участники ритуала, лежали тлеющие кости, с обрывками плоти на них. Легкий, почти невесомый ветер время от времени шевелил чьё-то рубище, или полуистлевшие, жидкие пряди волос. Движение воздуха и доносило до меня нестерпимый запах тления. Я словно оказалась на неком странном кладбище, где тела не закапывают в землю, а раскладывают по кругу вокруг холма.

– Кали, – раздался в голове голос Каларатри, и я испугалась ему чуть ли не больше, чем тому, что сейчас видела. – Является воплощением всех скрытых опасений и страхов. Ты боишься смерти, Артемида?

Мои онемевшие губы разжались, но я не смогла произнести ни звука. Тогда я кивнула.

– Смотри внимательно, Артемида. Ты видишь – смерть? Смерть? То, чего ты боишься?

Я продолжала смотреть на этот серый затхлый мир, на белеющие кости и тронутую тленом плоть людей, вдыхала сладкий, тошнотворный запах того, что считала смертью, но внезапно пришла догадка:

…Это кости.

…Это запах.

…Это моё восприятие мёртвой плоти.

…Неужели это и есть – смерть, спросила я не у Каларатри, а у самой себя. Это и есть то, чего я боюсь?

…И сама себе ответила: нет. Это не может быть смертью. Где эти люди, которые раньше были тем, что сейчас – просто набор химических элементов? Где их страх? Страх этого состояния, в котором пребывают останки их плоти? И можно ли это назвать состоянием…

И снова ответила себе: нет, не можно. Нельзя.

Здесь нет никого, кто бы видел смерть. Ни они, потому что они мертвы, ни я, потому что я вижу лишь те же самые элементы, составляющие мира, но не смерть. Чего тогда я боюсь?

– Посмотри на себя, Артемида.

Я перевела взгляд на своё тело, и содрогнулась.

Мало того, что я оказалась полностью обнажённой, тело было не моим. Сморщенное, жалкое, с кожей настолько тонкой, напоминающей смятый лист пергамента, всё в отвратительных синих и коричневых пятнах. Скрюченные кисти рук, суставы пальцев, изуродованные артритом… Я с трудом подняла ладони к лицу, и почувствовала под пальцами такую же отвисшую, бугристую на ощупь кожу, редкие пряди сбившихся волос на обтянутом тоненькой шкуркой черепе… Капли отвратительно пахнущей слюны на подбородке…

Отвратительнее всего было то, что тело моё было не просто старым, оно продолжало меняться, стареть, тут и там возникали новые пятна, расползающиеся по поверхности рук и ног, и я поняла, что это уже не старческие пятна. Зеленоватый цвет и усилившийся запах подсказал мне, что это тлен. Мое тело истлевало на глазах, теряя форму, очертания.

Возникла мысль, что в старости у людей слабнет зрение, и я подумала о том, как же я могу видеть всё это так чётко и так ясно.

Каларатри улыбнулась. Я не услышала, но ощутила эту улыбку.

– Ты давно слепа, Артемида. Твои глаза потеряли остатки зрения более минуты назад. А минута здесь равна тридцати трем годам.

Как же я виду? – подумала я.

– Так же, как и раньше. Ты всегда видела только информационные потоки своего сознания, раскрашенные разными красками, если хочешь, мыслями, чувствами, эмоциями, ощущениями. И продолжаешь видеть сейчас. 

Я кивнула, удивляясь, что то, что я видела, больше не вызывает никакого отклика. Ни реакции, ни эмоций.

– Ты видишь смерть, Артемида? То, чего ты так боишься? – раздался опять голос Каларатри.

Я открыла истлевшие губы, и услышала собственный голос, прозвучавший твёрдо и ясно:

– Смерти нет.

В тот же момент окружающий мир стал другим.

Черный и серый цвета сменились сияющими сполохами розового, пурпурного, цвета нежной сирени, с едва различимыми золотыми вкраплениями. Я по-прежнему сидела на пригорке, на этот раз тёплом, будто живом, дышащем, покрытым яркими розовыми цветами, похожими на маки и пионы одновременно, укутанная розово-сиреневым покрывалом тумана, который рассеивался на глазах. Там, куда я попала, наступал рассвет.

Небо, высокое, чистое и прозрачное, сохраняло сонно-розовый вид, бледные, робкие и утомлённые долгой ночью, звезды, прощаясь, подмигивали жёлтыми, белыми и голубыми глазами, исчезая в бездонной вышине прозрачного небесного купола.

И была в этой прекрасной картине, открывшейся мне после мира кладбища, такая пронзительная красота, что причиняла мне боль.

Тело вновь стало юным и свежим, и кожа даже засветилась изнутри, наполнившись жизнью, но и это не радовало, а почему-то внушало ужас.

Бесконечно глубокое небо, бесконечная, усеянная цветами равнина, бесконечная красота вокруг, всё это вызывало всё новые приступы паники внутри, и тот страх, который пугал ещё совсем недавно в чёрном мире, был просто детской забавой по сравнению с тем ужасом, который сковал меня сейчас, когда я смотрела на открывшееся мне великолепие и не видела ни малейшего изъяна.}

– Чего ты боишься, Артемида? – спросила Каларатри.

И ответ пришёл незамедлительно.

– Бесконечности, – ответила я.

– И что в ней тебя пугает? – спросила Каларатри.