— Ты что, собрался десять ее портретов нарисовать? — пошутила я. — Смотри, картин не хватит за краску расплачиваться, — но юноша вдруг посмурнел, и я поняла, что попала в точку. Он был влюблен в леди Оливию. И не зря он утром зашел такой нарядный: видно, заметил ее приход, и кинулся к себе, прихорашиваться. Мне вдруг стало жалко парня, и с ним я почувствовала себя, как старая мудрая тетушка, которая отбирала у ребенка единственную игрушку, потому что пора было становиться взрослым. — Знаешь, Тоби, — я дотронулась до его плеча, — зря ты так. Тебе с ней все равно ничего не светит. Это же Оливия, она вдова графа. Богатая, знатная, самовлюбленная. Она флиртует со всеми подряд, и ты в лучшем случае станешь очередным развлечением или мальчиком на побегушках.
— Не говори так о ней! — вдруг дернулся Тобиас. Первый раз я видела его таким злым. — Оливия не такая! Ты совсем ее не знаешь!
— А ты как будто знаешь! Возомнил невесть что, когда она тебе только корзинку разрешила донести! — но в ответ на мою тираду Тоби только подобрался, упрямо сжал губы, окинул меня горячим гневным взглядом. Я была удивлена этой вспыхнувшей в нем решительности. Зная мальчика с детства, я никогда бы не подумала, что однажды в нем проснется такой огонь. Видимо, влюбленность сделала его мужчиной, но как же потом тяжело придется его разбитому сердцу! Хотя поделать тут я ничего не могла. — Хорошо, давай не будем о леди Крестон, Тоби, — примирительно начала я. — Ты прав, я ее совсем не знаю. Но и ты будь осторожен, — и прикусила язык, чуть не добавив вслух: «Ей такие мальчики, как ты, на один зуб».
Тоби оттаял также быстро, как и вспыхнул, но на меня он смотрел с каким-то даже сожалением, будто я не понимала того, что понимал он. Спокойно он открыл передо мной дверь, за которой я никогда не была, и тихо сказал:
— Проходи, Алоиза.
Там, внутри, было темно, только пахло краской, да вокруг угадывались квадратные очертания холстов. Художник на ощупь нашел на столе кресало и зажег свечи. Пока он высекал искры, я отметила, что это очень долго — добывать огонь без магии. Хорошо, когда можешь просто взять и щелкнуть пальцами, но как же опасно!
Наконец, мы получили достаточно света, и юноша сунул мне один из подсвечников в руку. В неровном пламени свечи я обнаружила початую бутылку вина на столе. Видимо, мой взгляд был достаточно красноречив, на что Тобиас только уныло пояснил:
— Дядюшка, — а потом вдруг извиняющимся тоном добавил. — Знаешь, в последнее время он совсем распоясался. Когда выпивает, портит картины. То начнет служанок писать и короны им подрисовывать, то оденет какую-нибудь знатную даму в холщовый мешок и хохочет. А мне потом приходится краску снимать, и заново всех писать, чтобы холсты не переводить, — пожаловался он и снова покраснел, будто сказал что-то неприличное. Я вдруг живо представила круглощекого сэра Морелли, рисующего Ису на спине свиньи, и помотала головой. Стоило отвлечься на мастерскую.
А посмотреть было на что! Бутыли с лаками, растворами и маслом, палитры, где художники смешивали краску, мольберты, рамы, кисти, рулоны холстов и множество готовых и незаконченных картин. Они стояли стопками, целыми кучами, прислоненные к стенам. В соседнюю комнату вел только небольшой проход между ними.
Я аккуратно отогнула несколько холстов и стала рассматривать творения Морелли. Тут были портреты придворных и даже короля, но большая часть оказалась полями, лугами, горами и лесом, замком и городскими домами, речкой и обычными крестьянами. Было много девушек и народные гуляния. В общем, столица и ее окрестности.
— Красиво… — я даже затаила дыхание. — А почему они здесь?
— Дядюшка любит природу и простых людей, — с охотой и некоторой грустью объяснил Тобиас, — но их никто не покупает. В общем, пейзажи еще нравятся знати, а лучше всего разбирают портреты короля. И часто дворяне заказывают самих себя. Ты даже не представляешь, как сложно им угодить! Вот лорду Исе уже второй раз портрет переписываем!
— Жениху принцессы? — ухватилась я за эту ниточку. О враге надо знать как можно больше. — И как же его рисуют?
— В тронном зале, позирует по часу, иногда даже по полчаса. Разве за такой короткий срок что-то успеешь? Но он вечно занят, иногда посылает за дядей, а сам не приходит.
— А ты видел его?
— Видел, — кивнул Тобиас. — Когда с дядюшкой ходил.
— И что ты о нем думаешь?
— Глаза у него неприятные. И сам он … мурашки пробирают.
— А ты можешь говорить мне, когда он снова соберется позировать?
— Ну…
— Просто из-за него я не могу поговорить с принцессой, мне будет легче это сделать, если я буду точно знать, что он занят.
— Ну хорошо, — согласился Тобиас. — Я сообщу тебе.
— А это что? — вдруг наткнулась я на одну Картину и не поверила своим глазам.
— Это… — смутился художник, — ты только госпоже своей не говори! Это дядюшка развлекался. И запретил мне притрагиваться!
На Картине, на зеленом лугу, стояла Хексия. Но тут она была как-то моложе, красивее, и без своего чепца. Светлые волосы струились по плечам, и была она в белом платье, таком воздушном, легком, какое может придумать только воображение художника. Тем не менее ее гордая осанка и всегда немного недовольный чем-то взгляд остались прежними. Будто вот сейчас она сойдет с полотна и начнет ворчать, как обычно: «Алоиза! Ты почему до сих пор не разнесла заказы? Где травы, о которых я просила? Да кто так работает, сколько раз можно объяснять?» Я остро почувствовала, как мне ее не хватает, и едва справилась с подступившими слезами.
— Я хочу эту. Эту картину, — чуть хрипло сказала я.
— Но это же дядюшка…
— Так нарисуй такую же! Только пусть она стоит в лаборатории, с колбами. И пусть будет в чепце и переднике. Я дам тебе столько краски, сколько захочешь. И даже за холст заплачу. Ты ведь сможешь?
— Да, — неуверенно произнес парень. — Но пойдем ко мне, вдруг ты выберешь что-то другое!
— Это вряд ли, — покачала головой я.
В соседней комнате, которая была поменьше, хранились работы самого Тобиаса. Их было гораздо меньше, но я с интересом их рассматривала: никогда не видела, что он рисует. Его картины были как-то нежнее, чем у дяди, и настраивали на мечтательный лад. Очень много цветов и девушек. И очень знакомые алые розы, лежавшие поверх стопки набросков.
Пока художник отвлекся на свои кисти, я быстро заглянула под картину с розами. И то, что я там нашла, меня поразило. На бумаге углем была изображена… полуобнаженная леди Оливия. Она лежала на диване и как-то по-особому, заманчиво улыбалась. Тот самый пеньюар на ней был раскрыт, и мягкая ткань повторяла изгибы тела, с тщательностью прорисованные художником. Одна грудь ее выглядывал из-под полы пеньюара. Я встала в ступор и почувствовала, как мои щеки начали гореть. Ничего подобного, настолько бесстыдного, я и представить себе не могла. А Тобиас-то оказался не так прост!
— Нет, не трогай, Алоиза! — вскричал юноша и кинулся ко мне, пытаясь вырвать листок. Я же инстинктивно отшатнулась, в темноте запнулась о раму, и мы упали на пол. Причем на твердые доски приземлилась именно я, а вот удачливый Тобиас оказался на мне, уткнувшись лицом прямо в мою грудь.
— Слезь-ка с меня! — потребовала я ворчливо.
— Рисунок, — заупрямился художник и протянул руку. «Да ты наглец!» — мысленно признала я, но все отдала. Зачем мне был нужен портрет Оливии, тем более, такой?
— Это ты нарисовал ей табличку с розами, — догадалась я. — И ты был вчера в ее комнате, когда я приходила. И на нее ты спустил все свои деньги, — Тобиас только кивнул. — Ну и зря! — тут же сориентировалась я и отвесила парню подзатыльник, чтоб не падал, куда не следует. — Не знаю, что у вас за игры, но она графиня. По крайней мере, она могла бы сама тебя обеспечить.
— Ты бесчувственная, расчетливая… — пораженно вымолвил Тобиас и затем гордо отвернулся, но я уловила боль в его глазах. — Я же мужчина, — тихо проговорил он. А потом вдруг задумчиво принялся себя же утешать. — Но, в конечном итоге, когда я стану известным художником, мы с Оливией уедем и будем вместе.
