Помню, я записывался в студии с группой Clean Bandit[226], и меня позвали к телефону. Оказалось, со мной хочет поговорить Владимир Путин. Некоторое время назад я давал два концерта в России и много говорил со сцены о правах сексуальных меньшинств. Московский концерт посвятил памяти Владислава Торнового, молодого человека из Волгограда, которого истязали и убили из-за сексуальной ориентации. А в Санкт-Петербурге заявил, что большая нелепость – демонтировать памятник основателю компании Apple Стиву Джобсу после того, как его место занял Тим Кук. Потом по поводу этих моих заявлений вышло много публикаций в российской прессе.
Но оказалось, что звонили пранкеры, двое парней. Похожие шутки они проделывали и с другими публичными персонами, в том числе с Михаилом Горбачевым. Наш разговор они записали и затем выпустили в эфир российского телевидения. Но, честное слово, меня это нисколько не смутило – я не сказал ничего такого, за что стоило бы стыдиться. Просто выразил благодарность за звонок и признался, что рад был бы встретиться с президентом лично, обсудить права секс-меньшинств и поговорить о поставках препаратов против СПИДа. Через несколько недель мне домой позвонил настоящий Владимир Путин, извинился и сказал, что хотел бы назначить встречу. Встреча пока не состоялась – с тех пор я еще раз ездил в Россию, но мое приглашение в Кремль, видимо, затерялось где-то у них на почте. Но, люди, поверьте, я не теряю надежды!
Невозможно достичь цели, никого при этом не разозлив. Пример – случай, когда в 2010 году меня пригласили выступить на свадьбе телеведущего Раша Лимбо, известного своими консервативными ультраправыми взглядами. Честно, я сам удивился такому приглашению и первое, что сказал со сцены: «Думаю, вы сейчас задаетесь вопросом: какого черта здесь делает Элтон Джон?» После этого события на меня обрушился град критики: как, мол, можно выступать перед «фашистом», который делает идиотские заявления о СПИДе? Но я предпочитаю возводить мосты, а не стены. К тому же свой гонорар я передал Фонду по борьбе со СПИДом, и могу вас уверить: как свадебный певец я стою очень и очень дорого! Так выступление на свадьбе отъявленного гомофоба стало своего рода фандрайзинговым мероприятием.
Но в последние годы случилось и много печальных событий. Покончил с собой Боб Берч, бас-гитарист, с которым мы работали более двадцати лет. В середине девяностых в Монреале прямо перед концертом его сбил грузовик, он получил тяжелейшие травмы и с тех пор так и не восстановился. Видимо, я не осознавал, какую страшную физическую боль он испытывал и сколь тяжела была психологическая нагрузка. Я видел лишь невероятную силу духа: врачи сказали, что он никогда не сможет ходить, но уже через полгода он отправился с нами в гастрольное турне. Он играл все так же прекрасно и ни разу никому не пожаловался, даже если был вынужден играть сидя. Но летом 2012 года во время перерыва в гастрольном графике его боли усилились и, судя по всему, стали невыносимыми. Я был у себя в Ницце, в шесть утра мне позвонил Дейви и сообщил, что Боб застрелился во дворе своего дома в Лос-Анджелесе. Как же я сожалел, что он ничего не говорил нам, не подавал виду, держал все в себе. Не знаю, чем бы я мог помочь, но после его гибели меня не оставляли мысли о том, что этот человек, наш друг и коллега, страдал молча, и никто не знал, что он на самом деле испытывает.
А потом умерла Ингрид Сиши. В конце девяностых у нее обнаружили рак груди, она позвонила мне в Ниццу в слезах, спрашивала, не могу ли я устроить ее к Ларри Нортону, одному из лучших онкологов мира, у которого лечилась Линда Маккартни. Через некоторое время у Ингрид началась ремиссия, но ее не оставлял страх, что болезнь вернется. Она постоянно искала подтверждения этому, причем столь неожиданные, что мы с ней даже придумали шутку на этот счет.
– Элтон, смотри, у меня руки дрожат. Думаешь, рак руки?
– О да, Ингрид, конечно, теперь у тебя рак руки. А еще рак зубов и ногтей.
Тогда это казалось смешным; я представить не мог, что она и в самом деле умирает. Не встречал никого, в ком было столько энергии; она никогда не сидела без дела и одновременно занималась множеством проектов. В моей жизни она занимала особое, очень важное место: мы перезванивались каждый день с понедельника по пятницу, болтали, сплетничали; я советовался с ней по всем вопросам, ведь у нее всегда было собственное мнение. Когда в человеке столько жизненной силы, невозможно вообразить, что и жизнь, и сила исчезнут.
Но так уж случилось. В 2015 году болезнь вернулась. Ингрид сгорела мгновенно – я едва успел прилететь из Англии в Америку, чтобы повидаться с ней. Сделал все, чтобы успеть; я должен был с ней попрощаться, как и со многими моими ушедшими друзьями. В некотором смысле я даже вздохнул с облегчением, что она ушла так быстро: Ингрид боялась долгого болезненного умирания, а так, по крайней мере, ей не пришлось мучиться месяцами в ожидании смерти.
Хотя это не утешало. Я уже потерял Джанни и теперь утратил еще одного ближайшего друга, почти родного человека. Об Ингрид я думаю каждую минуту: дома у меня везде стоят ее фотографии, она всегда словно рядом со мной. Но как же не хватает ее советов и блестящего ума, ее страсти и ее смеха. Не хватает всего.
А потом проблемы начались у Дэвида. Я и раньше замечал, что он много пьет, возможно, слишком много. Он приходил в спальню с бокалом и отпивал по чуть-чуть, лежа в постели, читая или болтая со мной. Иногда засиживался до рассвета, а утром я находил в раковине пустую бутылку. Или две. Пару раз на отдыхе в Ницце он вообще не ложился в спальне. Утром я обнаруживал, что он отключился возле компьютера или на диване в гостиной. Но, если честно, я не думал, что у него зависимость. В любом случае он всегда просыпался в семь и начинал работать. Бывало, что он явно перебирал с алкоголем – например, после совместного празднования дня рождения с Сэм Тейлор-Вуд. Помню, тогда я крепко взял его под руку и повел к машине, чтобы папарацци не заметили, что он пошатывается. Но Дэвид никогда не напивался до невменяемого состояния. Сам я в былые времена после нескольких коктейлей начинал вести себя по-свински – ругался, раздевался догола, лез в драку, Дэвид же вел себя не агрессивно, и я не заметил, что у него серьезные проблемы.
Выпивка стала для него чем-то вроде успокоительного. Мне всегда казалось, что в мир Элтона Джона он вошел легко и уверенно, но на самом деле многие вещи, к которым я привык и считал обыденными, вызывали у него тревогу или стресс. Он не любил, когда постоянно фотографируют, чувствовал себя неловко в окружении репортеров, стеснялся выступать на публике; боялся летать, а у нас редкая неделя проходила без перелетов. Несколько бокалов вина помогали ему справляться с этим. К тому же мы часто разлучались – я постоянно разъезжал по концертам и гастролям, а он оставался дома. Нет, я не хочу выставить его этакой рок-н-ролльной соломенной вдовушкой – у Дэвида всегда хватало собственных важных дел. Но все равно выдавались дни, когда ему было тоскливо и одиноко. А один из известных способов избавиться от тоски и одиночества – откупорить бутылку хорошего вина или опрокинуть несколько стопок водки.
Плюс ко всему, у нас появились дети. Любой родитель признается вам, что как бы он ни любил своего ребенка, наступает момент, когда груз ответственности буквально прижимает тебя к земле. Дэвид – не первый и не последний отец в истории, который едва дотягивал до ночи, чтобы скорее открыть холодильник и глотнуть холодного расслабляющего спиртного. Конечно, у нас всегда были помощницы, но даже самая лучшая няня в мире неспособна избавить родителей от мыслей о будущем детей, о том, чтобы их жизни сложились удачно.
«Алкогольное лечение» помогает, но, увы, имеет кратковременное и очень специфическое действие: проснувшись утром, ты начинаешь еще сильнее тревожиться. Так и произошло с Дэвидом. В 2014 году в Лос-Анджелесе, за два дня до старта моих американских гастролей, я собирался на вечерний рейс в Атланту – хотел перехватить там Тони Кинга до начала турне. Дэвид был в плохом настроении, просил меня остаться с ним еще на одну ночь. Я отказался. Мы поссорились, но я все равно улетел. Утром Дэвид позвонил, и мы поссорились снова, да так сильно, что вчерашний скандал казался вялой перебранкой из-за разногласий по поводу обеденного меню. Нынешняя же телефонная ссора сопровождалась слезами, рыданиями и такими обидными словами, после которых начинаешь думать, что в следующий раз общаться вы будете через адвокатов.
