Я благодарен Богу за это потрясающее ощущение. Оно как наркотик: ты можешь устать от бесконечных переездов, от рекламных акций, от всего, что творится вокруг выступлений, – но не от самой сцены; уникальное ощущение «накануне выхода» все равно заставит тебя вернуться. Ты точно знаешь, что даже на самом неудачном шоу – при плохом звуке и «тяжелом» зрителе, в старом и плохо оборудованном зале – на сцене все равно произойдет чудо: вспыхнет искра вдохновения. И песня, которую ты пел и играл тысячи раз, неожиданно оживит давно забытые воспоминания. Музыка всегда преподносит сюрпризы. Правда, спустя лет эдак тридцать появляется чувство, что ничего нового уже не может случиться. И проще всего тогда сказать себе, что ты сделал все возможное и невозможное на сцене – разве что не умер прямо на ней.
Я выступал трезвым, выступал пьяным, и, к моему огромному стыду, выступал под непомерными дозами наркотиков. Я давал концерты, которые возносили меня высоко в небеса или, наоборот, бросали в пропасть отчаяния. Я играл на рояле, прыгал на рояль, падал с рояля, сталкивал рояль со сцены, иногда задевая кого-то из зрителей, и потом всю ночь просил у них прощения. Я выступал с кумирами моего детства и величайшими артистами мира, а еще – с безнадежными бездарями, которым следовало вообще запретить выходить на сцену, или даже с группой парней-стриптизеров, наряженных в костюмчики мальчиков-скаутов. Я выходил на сцену, одетый как женщина, как кот, как Минни-Маус, как Дональд Дак, как генерал Руритании[223], как мушкетер, как женщина-мим и (правда, очень редко) как нормальный человек. Мои концерты прерывались бомбежками и студенческими митингами против войны во Вьетнаме. А также моими собственными истериками – в приступе ярости я убегал со сцены, но быстро возвращался обратно, ругая себя за то, что снова не справился с эмоциями. В Париже из зрительного зала в меня бросались хот-догами; в Северной Каролине, в костюме цыпленка, я потерял сознание, выкурив трубку гашиша, и рухнул на землю – группа тогда решила, что меня застрелили. А однажды, желая сделать сюрприз Игги Попу, я выскочил на сцену одетый гориллой. Не самая блестящая из моих идей. Дело было в 1973 году, накануне вечером я побывал на концерте его группы The Stooges и пришел в восторг – полная противоположность тому, что делаю я, но какая же замечательная музыка! Невероятная энергетика, фантастическое звучание, и вдобавок Игги прыгает по сцене как человек-паук. На следующий день я снова отправился на их концерт: они выступали неделю подряд в клубе «Ричардс» в Атланте. Арендовал костюм гориллы – решил, будет забавно выскочить в таком виде на сцену, чтобы, так сказать, поддержать общую атмосферу анархии и разгула. Для меня это стало серьезным уроком: если ты надел костюм гориллы, чтобы сделать кому-то сюрприз, заранее убедись, что этот кто-то перед концертом не принял неимоверное количество кислоты и способен отличить настоящую гориллу от человека, одетого гориллой. Меня встретили не раскаты хохота, а крики ужаса – Игги Поп, визжа, бросился наутек. В следующую минуту я осознал, что уже не стою на сцене, а лечу по воздуху на очень большой скорости. Один из участников группы, решив, что фронтмену нужна помощь, взял меня в охапку и швырнул вниз со сцены.
Так что теперь вы понимаете, почему я считал, что на живых концертах ничего нового со мной уже не может произойти. Но именно в тот момент, когда ты начинаешь так думать, жизнь берет тебя за шкирку и показывает, что ты в корне не прав. И вот я заканчиваю выступление в Лас-Вегасе, встаю из-за рояля, последние аккорды Rocket Man затихают в углах зала. 2017 год. Я иду по сцене «Колизея», кланяясь зрителям, подбадривая тех поклонников, которые кричат и хлопают громче всех. Вроде все как обычно, кроме одного: в этот самый момент под грохот аплодисментов и перед лицом ничего не подозревающей публики я обильно мочусь в надетый под костюм памперс для взрослых. Пописать прямо на сцене в огромный подгузник – это нечто действительно новое, открытие неизведанной ранее территории. У рака простаты не слишком много положительных сторон, но, по крайней мере, есть одна – я пережил совершенно новый для себя сценический опыт.
Моя жизнь никогда не была спокойной, но последние несколько лет оказались уж слишком насыщенными. Некоторые моменты можно назвать стопроцентно позитивными. Я освоил отцовские обязанности гораздо быстрее и легче, чем ожидал. Искренне полюбил наши с детьми традиционные занятия – походы в кино по субботам, поездки в «Леголэнд», встречи с Санта-Клаусом в Большом Виндзорском парке. Мне нравилось водить мальчиков на матчи, они безумно полюбили футбол. Мы могли часами говорить на футбольные темы, я отвечал на их вопросы: «А кто такой Джордж Бест, папа?» или «А почему Пеле считают великим футболистом?» На стадионе «Уотфорд» на Викерейдж-роуд они присутствовали на открытии трибуны, названной в мою честь, чем я очень горжусь; там есть трибуна имени Грэма Тейлора. С тех пор команда начала считать мальчиков своими талисманами, и они ходили на матчи постоянно.
Благодаря детям я узнал, что, оказывается, в городке рядом с «Вудсайдом» жизнь бьет ключом. Жить здесь с середины семидесятых, но так и не удосужиться познакомиться с соседями – на такое только я способен. Но дети начали ходить в садик, а потом и в школу; у них появились друзья, и родители друзей стали нашими друзьями. Этим людям было все равно, кто я такой. Мамочка, разрывающаяся между сотней разных дел, вряд ли станет у ворот школы выпытывать, как я написал Bennie And The Jets или какой была при жизни принцесса Диана. Нет, они говорят о школьной форме, о том, что дали ребенку с собой на обед; жалуются, что не успевают сшить за два дня костюм к рождественскому спектаклю. Мне все это очень нравилось. У нас появился новый круг общения, где нас с Дэвидом не воспринимали исключительно как звездную гей-пару.
В 2011 году в Лас-Вегасе стартовало мое новое шоу – «Рояль на миллион долларов». Не такое провокационное, как предыдущее, но тоже очень зрелищное и успешное. Тони Кинга я попросил стать креативным директором – он долгие годы сотрудничал с «Роллинг Стоунз», ездил с ними во все мировые турне и свою работу знал прекрасно. С тех пор он стал частью моей команды, его официальный титул в ней – «серый кардинал»: идеальная должность для Тони.
На следующий год я выпустил Good Morning to the Night – альбом, непохожий на все, что я делал раньше, и занявший первые строки в чартах. Уточню: альбом делал не я. Просто передал мастер-записи семидесятых годов австралийскому электродуэту Pnau. Они создали ремиксы – взяли разные элементы старых песен и превратили их в абсолютно новые композиции, по звучанию немного похожие на «Пинк Флоид» или Daft Punk. Результат, по-моему, получился фантастический, хотя я представления не имею, как они все это сотворили. Смешно: на альбоме-бестселлере стоит мое имя, а я знать не знаю, как его записывали. С Pnau мы выступали вместе на Ибице, и это было по-настоящему здорово. Перед выходом на сцену я всегда сильно волнуюсь: перестаешь волноваться – можешь спокойно выходить на пенсию. Но в тот раз я не просто нервничал, я боялся. Зрители – все сплошь молодые, во внуки мне годятся, а первая часть программы – только я и рояль. Но им понравилось. И мне тоже. Очень приятно, когда аудитория, которая коренным образом отличается от твоих обычных поклонников, получает истинное удовольствие от твоей работы.
Я сотрудничал не только с Pnau, но и с другими музыкантами: Queens of the Stone Age[224], A Tribe Called Quest[225], Джеком Уайтом, Red Hot Chili Peppers. Забавно записываться с артистами, сотрудничества с которыми публика от тебя вообще не ожидает. Это напомнило мне работу сессионным музыкантом в шестидесятые: ты должен быть гибким, должен «поймать» чужой стиль, показать, что ты настоящий профессионал. Принять вызов и справиться со своей миссией: о, это очень волнующее переживание.
