В общем, я все-таки собрался в Зал славы рок-н-ролла. Но, как только мы приехали, решил, что совершаю ошибку; развернулся и выбежал вон, громко бурча, что этот хренов Зал – чертов гребаный мавзолей. Я потащил Дэвида в отель, и там на меня немедленно накатило чувство вины. Мы вернулись обратно. The Grateful Dead как раз пели на сцене, только вместо Джерри Гарсии[204] там стояло его изображение, вырезанное из картона. Сам Джерри не пришел, заявив, что Зал славы рок-н-ролла – дерьмо собачье. Я полностью разделял его мнение, поэтому снова встал, развернулся и ушел, разумеется, вместе с Дэвидом. В номере отеля я снял костюм, надел махровый халат… и тут же опять нахлынуло чувство вины. Я снял халат, надел костюм и вернулся на церемонию. Уже находясь там, я страшно разозлился на самого себя из-за того, что испытываю чувство вины без всякой на то причины – и пулей вылетел на улицу. Всю обратную дорогу до отеля я на повышенных тонах разглагольствовал о том, что этот чертов вечер – пустая трата времени.
Когда я совершал свои первые эскапады, Дэвид сочувственно кивал и говорил что-то успокаивающее, но теперь в его голосе звучало напряжение, а лицо как-то окаменело. Я был абсолютно уверен, что таким способом он выражает свое презрение к церемонии, а вовсе не к моей истерике. Наверное, именно поэтому спустя десять минут я с легкостью поменял концепцию и, еще раз все обмозговав, повернул обратно. Гости смотрели на нас изумленно. Их можно понять: мы возвращались к столику чаще, чем обслуживающие его официанты. Рад бы сказать, что на этом все и кончилось, но увы: я совершил еще один истерический отъезд в отель и еще одно возвращение, прежде чем выйти на сцену. Аксель Роуз произнес прекрасную речь, я попросил Берни подняться к нам, сунул ему в руки награду, и мы покинули здание. В отель ехали в полном молчании, которое наконец прервал Дэвид.
– Да, – выдохнул он, – драматический выдался вечер.
И после небольшой паузы с сочувствием спросил:
– Элтон, ты всегда так живешь?
Думаю, именно такие вечера привели к тому, что Дэвид решил снять документалку «Истерики и тиары». Первоначально идея принадлежала мне. Одна кинокомпания изъявила желание сделать обо мне документальный фильм, и я тогда подумал, что заняться таким проектом лучше кому-то, кто хорошо меня знает и видит то, что скрыто от других. Меня не интересовал вычищенный и выхолощенный рассказ о моей жизни. Люди должны почувствовать, каково это – быть мной, увидеть все, как есть, и смех, и боль, все это безумие. И еще я подумал, что Дэвид будет рад показать миру, с чем ему приходится мириться; для него это своеобразный способ осмыслить ту странную жизнь, которая теперь стала и его жизнью. Он устроил себе кабинет в том самом трамвае, что я купил в Австралии – знал же я, что когда-то он пригодится! – и занялся будущим фильмом.
То, что публика увидит мои темные стороны, меня не пугало. Я прекрасно знал, что моя жизнь – сплошной хаос, что иногда в припадке гнева я веду себя, как последняя свинья: вспыхиваю как спичка из-за ерунды, потом так же быстро остываю. Да, мой темперамент унаследован от родителей, но в глубине души я абсолютно убежден, что каждый человек искусства, будь то художник, театральный режиссер, актер или музыкант, временами ведет себя неадекватно. Такова обратная сторона творчества. У всех артистов, с которыми я дружил, она есть. У Джона Леннона, у Марка Болана, у Дасти Спрингфилд. Они чудесные люди, и я любил их безмерно, но у каждого случались приступы ярости или тяжелые истерики. Если честно, у Дасти они случались так часто, что она выработала к ним конструктивный подход: если чувствуешь, что сейчас начнешь швыряться предметами, убедись, что не разобьешь что-то ценное или замени его чем-то дешевым.
Думаю, что к неконтролируемым вспышкам гнева у артистов я отношусь гораздо честнее, чем многие в наши дни. Сегодня звукозаписывающие лейблы даже проводят для поп-звезд специальные медиатренинги, учат скрывать недостатки характера и не позволять себе «взрываться» на людях. Не надо быть экспертом по Элтону Джону, чтобы понимать: я – дитя другой эпохи, в мое время знаменитостям не указывали, что можно, а что нельзя говорить прессе. И я рад чувствовать себя пережитком прошлого, несмотря на то что долгие годы говорил массу вещей, вызывающих противоречивую реакцию и приводящих к появлению в прессе статей под названием «СУЧКА ВОЗВРАЩАЕТСЯ». Ну да, невежливо с моей стороны было назвать Кита Ричардса «обезьяной, больной артритом»… но, если честно, меня он еще и не так обзывал, так что мы в расчете. Единственный раз мои слова действительно привели к серьезным последствиям – когда американской воскресной газете «Парад» я сообщил, что Иисус мог быть очень умным и сопереживающим гомосексуалистом. Никто ведь ничего не знает о личной жизни Иисуса Христа, так что его слова о всепрощении можно трактовать по-разному, верно? Но религиозные фанатики меня не поняли: похоже, основная идея, которую они вынесли из учения Христа, – что надо уничтожать всех, кто говорит не то, что им нравится. В итоге полицейские Атланты целую неделю куковали у меня в гостевой комнате, а тем временем здание осаждали митингующие с плакатами, на одном из которых было написано: «СМЕРТЬ ЭЛТОНУ ДЖОНУ!» Да уж, не такое приветствие хочется видеть вечером у дверей своего дома. Человек, который держал этот плакат, выложил на YouTube видео, где угрожал меня убить, его арестовали, и митинги у здания прекратились.
Я считаю, что мир, где артистов учат говорить только то, что не может никого разозлить, и каждый из них предстает с идеальной стороны, ужасно скучен. И, вдобавок, лжив. Артисты несовершенны. Никто не совершенен. Вот почему я ненавижу выхолощенные документальные фильмы о рок-звездах, где зрителям с придыханием рассказывают о том, каким святым ангелом был тот или иной певец. Большинство рок-звезд временами вели себя чудовищно; они были великолепны, обаятельны – но вместе с тем иногда становились грубыми и глупыми. Именно это я хотел сказать фильмом «Истерики и тиары».
Не все одобрили идею. Джордж Майкл посмотрел некоторые кадры и пришел в ужас – не от того, что увидел (он и так прекрасно знал, каким я бываю), а от того, что я собираюсь это обнародовать. Он считал, я совершаю огромную ошибку. Джон Рид, наоборот, сначала поддержал нас, но потом тихо слился и саботировал проект. Мама согласилась дать интервью, но Джон связался с ней без моего ведома и посоветовал не участвовать в съемках фильма про секс и наркотики. Я страшно на него разозлился тогда; но, по большому счету, мне было все равно, кто что подумает. Обычно я с трудом выношу себя на экране, но «Истерики и тиары» мне очень нравятся, потому что показанное там – правда и только правда. Дэвид и продюсер Полли Стил во время мирового турне 1995 года ходили за мной с маленькими камерами Hi-8, и я порой вообще забывал, что меня снимают. Смотреть смешно: я выкрикиваю какие-то нелепые угрозы, обещаю никогда не приезжать во Францию, потому что поклонник махнул мне рукой, пока я пытался играть в теннис, и клянусь больше не сниматься в клипах, потому что кто-то случайно забыл мой костюм на заднем сиденье автомобиля. Это было как откровение, и, думаю, просмотр таких сцен помог мне скорректировать свое поведение (не только просмотр, конечно, но еще много-много сеансов психотерапии). Бешеный темперамент никуда не делся, гены не изменишь, но теперь я понимаю, сколько энергии тратил на безудержные вспышки гнева и каким дураком ощущал себя, когда истерика заканчивалась. Поэтому сейчас я держу себя в руках – правда, не всегда получается. Но, по крайней мере, я стараюсь.
На самом деле единственное, о чем я жалею, – что «Истерики и тиары» так сильно повлияли на развитие некоторых телевизионных жанров. Например, на реалити-шоу, где показывают каждодневную жизнь знаменитостей, или, что еще хуже, как кто-то благодаря реалити-шоу становится знаменитостью. Честно говоря, просмотр «Быть Бобби Браун» или «Шоу Анны Николь» – не самое полезное занятие. И в популярности «Семейства Кардашьян» отчасти тоже виноват я, за что опускаюсь перед человечеством на колени и искренне прошу прощения.
