– Можете даже написать на машине свой телефон, – закрывая дверь, подмигнул студенткам. Они хихикнули.
Гостей было меньше сотни: немного родственников с одной и с другой стороны, друзья и коллеги.
Ведущий праздника, как по мне, должен дирижировать мероприятием так, чтобы бордовыми лицами светилась только часть гостей. Он должен держать хрупкий баланс между силами алкогольного зла и нудными снобами, вынуждающими его зевать от скукоты. Но праздника в душе так и не оказалось. Набравшись смелости и опрокинув пару шотов с водочкой, я взял слово:
– Дорогие мои! – обращаюсь к молодоженам, – брак – это тыл, который вас всегда прикроет, оставляя где-то там бушующие страсти повседневности. Но сберечь его – особый талант и непомерный труд. Ты, Глеб, еще тот бездельник, так что это последний шанс принять себя и не спорить с судьбой. Такси у входа, бежим! – Глеб, сидя за отдельным центральным столом, только одарил меня пьяной улыбкой, больше походившей на улыбку одурманенного пленника, чья рука находилась в оковах цепкой невесты. – Крепкая уверенность в своей правоте и непоколебимость в выборе. Держитесь, ребята, друг друга! Сложно найти именно свою половину! – и уже шепотом добавил: – Глеб, машина стоит еще десять минут.
Часть зала, на которой расположились родственники жениха, смеялась от души. И среди них шире всех улыбалась Норма Джин Бейккер. Не иначе как Мэрилин в молодости, она радовалась присутствию в этом зале еще кого-то, кроме престарелых родственников и женатых друзей ее двоюродного братца. «Дорогая Монро, я буду вашим президентом в этот вечер», – вел мысленно с ней диалог через столики. Густые, золотистые волосы обрамляли милое фарфоровое личико. Куколка с красными, как клубника, губами, не отводя взгляд, озорно аплодировала, пока не сел на отведенное мне молодоженами место. Все остальные сорок минут королева вечеринки находила повод сесть вполоборота и кинуть взгляд на заинтересовавшего ее Бауэра.
Ох уж эти свадебные забавы. Всегда такие разные, такие веселые. Посмотрите это фото наших молодых до того, как они встретились. Это Глеб в грязи и совочком – когда он нажрался, как свинья, на двадцатилетие, это Ника получает диплом. Потом еще час фотобиографии, результатом которой должна быть их замечательная свадьба. Потом много-много музыки, чтобы не особо себя слышать, еда, выпивка, тривиальные шутки ведущего о святости уз брака, о равенстве полов и прочей ахинее.
И наконец уставший ведущий предложил потрясти костями. Я встал, встала и Мэрилин. Двинулся в ее сторону, она смотрела и ждала. Только я протянул к ней руку со словами «Дивная…», как меня буквально в метре от нее перехватила бабушка Глеба. Грузная, ниже среднего роста женщина килограмм двухсот хватает меня за руку и насильно принуждает к бальным па. Разве откажешь милой бабуле за шестьдесят в безобидном удовольствии оторваться?
– Не откажете преклонных лет даме? – сверля глазами, улыбалась ехидная старушка.
– Почту за честь, Жозефина! – с бравадой отчеканил я, цокнув, как гусар, каблуками.
Кружить в свадебной карусели два центнера при смерти еще то увлечение, но Мэрилин эта неожиданность только завела. Внезапный «перехват» очень развеселил ее, и она заливалась от смеха. Выбрав из противоположного лагеря кавалера подряхлее, она буквально выдернула его на энергичный танец. Дед ошалел. Мне отсюда чувствовалось подросшее давление, пробившее барометр старика, а клацающая челюсть норовила покинуть расплывшийся в улыбке рот пенсионера. Счастью не было предела.
Поблагодарив подругу за чудное времяпрепровождение, сообщил, что кони не кормлены и Франция в опасности, но она, Жозефина, покорила мое сердце. Старуха сверкнула по-девичьи глазами и кокетливо разулыбалась, обнажив ровный ряд зубов. Наверняка в молодости порядком повидала членов. Приятная старушка. Если вдруг стану геронтофилом, то она будет первая, кому позвоню.
В небольшом уличном закутке возле ресторана уже толпилась вся курящая братия.
Обмен банальностями по поводу великолепного вечера и выбора чудного дня для такого замечательного праздника прошел быстро. Встав чуть дальше остальных, я затянулся как полагается – полной грудью. Хорошая затяжка без постороннего внимания, когда никто не мешает насладиться отравой, – куда приятнее, чем публично дымить, поддерживая образ брутала. Дым, обжигая трахеи, постепенно оседает, отравляя смолами кровь и используя ее как таганетки, мгновенно поднимается наверх, щекоча скальп. Прикрыл глаза, затянулся.
– Привет! – молодой женский голос звоном вернул меня из состояния эйфории в обывательский праздник.
– Саутон и Порчер, – заявил я, открывая глаза.
– Не поняла, прости, что ты сказал?
– Саутон и Порчер. Два предпринимателя, додумавшиеся продавать аплодисменты.
– Интересный факт…
– Раскрутились очень быстро, так как матерые аферисты поняли, что мнением можно манипулировать, а люди – ведомый скот. На премьерах новых артистов или спектаклей они подсаживали своих людей в зал, и те, в свою очередь, бурно осыпали овациями выступающую труппу. Зал взрывался по принципу домино. Лишь бы не показаться невежами, люди рьяно долбили в ладоши. Кассовые сборы росли, а с ними и процент Саутона и Порчера. Ваши сегодняшние аплодисменты я бы купил.
– Спасибо. Они были искренние. Все пришли словно на вручение Нобелевской премии или званый вечер в Кремле. Ни пошевелятся, ни улыбнутся. А ведь праздник. То ли дело вы.
– Бауэр Алексей. И давай все же на «ты», если не против?
– Саша. Не против, – все так же улыбаясь, нерешительно подала мне руку моя спутница.
Поклонившись в реверансе, поднес ее кисть к губам. Прикосновение было легким, кожа нежной, а Саша озорной.
Папа Саши обладал чутьем и позвал ее по каким-то неотложным делам, сверкая гладковыбритой лысиной. Ярко-красный джемпер вел мою восемнадцатилетнюю Мэрилин в стадо рыхлости и заносчивости. Безбожники! Они думают, она хрупкий цветочек и их оранжерея убережет ее нежные лепестки от сорванцов. Бьюсь об заклад, Саша уже перетрахала половину своего курса, причем на постели своих родителей и пару раз у бабушки.
– Бауэр, могу с тобой поговорить? – отвлек меня Игорь от размышлений о прелестнице. – Тут такое дело, у меня появилась девочка.
Алкоголь ударил по голове тремя стопками и стало резко приятно. Прохладный ветерок дернул челку набок. Глаза сузились, образовав только одному мне понятную радость от любви к моменту.
Через дорогу, заложив руки за спину, стояла девушка в бежевом платье. С площадки возле ресторана, где курил, казалось, что она смотрела в нашу сторону или даже на меня. Фокус образовался не сразу. Но посмотрев пристальнее, понял. Напротив ресторана стояла Алена. Алена! Туристический автобус скрыл застывшее, как в фильмах ужаса, сконцентрированное тело моей недавней страсти из вида. Мурашки, пробежавшись по спине, от страха залетели на макушку. Меня передернуло.
– Поздравляю, это куда лучше одинокого манипулирования естеством, – я смотрел все так же, не моргая и не отводя взгляда, на ту сторону, где вот-вот должна появиться моя психанутая подруга.
– Да, все ништяк. Девчонка огонь, талантлива, весела. Поет в ресторанах, голосище! Балдею от нее.
– Но? Есть какое-то «но»? – автобус стоял в пробке целую вечность, скрывая пронзительный взгляд Алены.
– Да, понимаешь, как только доходит… ну ты понимаешь… – мой друг виновато осмотрелся, – так возникает ступор. – Автобус отъехал, и там не было никого. Жить становится веселее. Но сомнений не было: послание на авто – привет от извергнувшейся больной любовью Алены. Этот Везувий пока только обдал пеплом. Скоро будут грохот, взрывы, землетрясения и уничтожающая тягучая масса злости.
– Главное, что это «но» – не член гермафродита. Ладно, не слушай меня, это деликатная тема. Но стесняться ее нечего. Когда наедине с собой остаешься, бывают сбои?
– Нет!
– Тогда ты здоров и пить ничего не нужно. Так бывает. Мы неосознанно продолжаем относиться с опаской к, по сути, постороннему человеку, не доверяем. И оттого «черепашка не покидает свой домик». Ты не знаешь наверняка, как она отреагирует на тебя, теперь уже в новом обличье Калигулы в ее постели. И сомневаться в своих силах естественно, особенно когда девочка очень нравится. Еще сомнения из-за здоровья, разумеется ее, ведь в своем-то мы всегда уверены. И это тоже норма.
