– Клубы? – радостно подметил студент.

– Например. Или встречи бизнесменов, их семинары, тренинги роста. Да, большую часть выступающих можно отнести к категории «я разбогател на книге „как разбогатеть“», но какая-то часть все же люди дела. В любом случае, они сделали больше, чем ты, готовы делиться опытом и собственным зарядом. И когда от них, от спикеров, тренеров идет излучение успеха, то оно не гаснет в душах голодных соискателей трудового счастья, а разрастается в замкнутом пространстве положительно настроенных бедолаг.

– Так это болото! – прервал Ершик с таким видом, что он-то знает, где правда.

– Настоящее болото – это твое окружение. Не про вас сказано, – обратился Бауэр к обернувшимся студенткам. – Или про вас. Смотря насколько тесно дружите.

– Ну, так… тусуемся иногда, – ответил Евлахич.

– Люди, с кем общаешься, работаешь, учишься, отдыхаешь. Даже твоя спутница имеет влияние на тебя. И тебе очень повезло, если их присутствие залечивает раны и делает тебя сильнее, давая толчок к самосовершенствованию. Но чаще всего нет, – тут Бауэр вдохнул полной грудью и продолжил, выдыхая:

– Привычка или незримая зависимость от общения с ними сами по себе делают тебя немощным. А если они еще и слабаки, то обязательно тянут в болото своей теории «почему так убого жить – норма». Таких называю утками. Плавают, жиреют и крякают, что все плохо или все уроды, а сами ничего не меняют ни в себе, ни вокруг.

Девчонкам понравились метафоры, и они захихикали.

– А чаще всего и то, и другое. И если бы…, то у них все было бы cool, – подхватил мысль Евлахич.

– Другая категория – злодеи, делающие из тебя зависимого слабака. Эти люди прикидываются хорошими. В их присутствии ты расслабляешься. Они к тебе снисходительны и почему-то готовы простить твое нытье, лень, глупость. Нам с такими комфортно, потому что не нужно меняться. Чаще всего создается иллюзия «все нормально». Только вот беда: кто-то из вашей тусы вырвется вперед. И не факт, что это будешь ты со своим болотом. И твоя личная крякалка заработает как заведенная, и ты невольно этого персонажа будешь тянуть обратно к себе, в болото. Трясина – жуткая штука. И так нет сил и реального понимания зависимости между твоим днищем и утками, так тут еще каждый рывок оттягивает тебя с большей силой, чем ты приложил.

– Так это усталость. От нее неплохо помогает алкоголь, – ехидно подметила девочка в зеленой юбочке.

– Помогает злость. Была знакомая, которую прямо-таки распирало от моего злого эго, когда сердился на кого-либо. На работника, водителя гребаного авто рядом, соседа, официанта с теплой водочкой. Она буквально перлась от количества эндорфинов, приливающих к ее лицу. Ее жарило! Она говорила, что нет более мощного потока энергии, чем разрушительная. Эта сука питалась моей слабостью к вспыльчивости, – эта часть монолога особенно понравилась девчатам, и они в голос засмеялись. – Она пошла лесом, как и ее теория про спонсоров. Речь не об этом. В чем она точно права, так именно во внутреннем потенциале атомной, нет, водородной бомбы, сидящей в каждом из нас. Кто-то может ее просто достать, кому-то приходится прикладывать усилия для ее извлечения. Но этот энергетический потенциал есть внутри каждого.

– Ты хочешь сказать: чтобы что-то делать – нужно быть злым? – встрял бугай, прозванный мной Ершом.

– Хочу сказать, что злость – это твой резерв на случай, если застрял. А созидание и так придет в твою лохматую жизнь.

До проходной общежития МосГУВ добрались на удивление быстро. Бауэру хотелось общения, как спасательного круга.

– У меня в блоке 0.7 текилы и килограмм лайма, – закинул удочку брюнет.

Студентов не нужно уговаривать. Это живые, не обремененные обязательствами свободные люди, полные желания жить. Возможность продолжить веселье произвело эффект фейерверка – студенты были счастливы. А вот Ерш Бауэра ненавидел. Его гениальный план напоить Акулу и притащить к себе в блок шел ко дну. Единственная возможность лишить себя онанизма в этот вечер и стать полноценным членом общества растворялась прямо на глазах.

– Наверно, в другой раз, – ответил Ерш на мое предложение, пытаясь приобнять Акулу. Та убрала его руку.

– В другой раз так в другой раз! А остальные – милости просим в корпус «Г», блок №801! – не менжуясь, перехватил внимание Евлахич.

Евлахов – студент-вокалист, признавший в Бауэре товарища у бара, – был прелюбопытнейшим персонажем, наделенным талантом влезать в души всех и каждого. Его умение разбалтывать и убалтывать ходило легендами по общежитию и создавало ореол одновременно опасности и притягательности вокруг этого неординарного человека. По нему сохли первокурсницы и чахли в воспоминаниях однокурсницы, апробированные и затем забытые этим тасманским сексуальным дьяволом, стоило ему запеть на очередном университетском празднике.

Этот Фрэнк Синатра очаровывал с первых нот скучающие по кумирам одинокие сердечки, создавая для них новый эталон идеального любовника. Неугомонный нрав и желание побеждать давали множество новых знакомств и, как следствие, поклонниц, уже образовавших небольшой легион. Думается, у этих девочек будущих первенцев будут звать непременно Андрюшками, как и их кумира Андрея Евлахова. Называя свое чадо именами полюбившихся или понравившихся людей, барышни получают иллюзию, что и их дитя будет жить такой же полной жизнью, как и их кумир. Только они не знают одной, очень важной детали: такая ненасытность – признак большого черного пятна внутри, которое хочется как можно усерднее закрасить, но оно отчего-то снова проявляется, и приходится, изнашиваясь, снова красить будни. Это круговая порука, иногда рай, иногда ад. Думается, по этой причине мы с ним так быстро нашли общий язык.

Евлахич был третьим ребенком в семье. Любовь к музыке пришла не сразу. После жутких скандалов и отсутствия желания сидеть за сольфеджио, прогулами по вокалу и игре на струнных он к четырнадцати годам отчетливо понял: девочки охотно клюют на его пение и игру на гитаре. Каждая в этой компании, независимо от того, с кем пришла и с кем намеревалась уйти, жаждала осчастливить Евлахича. Чем, собственно, и занимались по окончании посиделок. За это его любили самодостаточные ребята, умеющие ценить искусство и использовать его присутствие в своих интересах под подмокшие писечки подтаявших девчат. Но за то же его ненавидели и другие – более узколобые, теряющие очки привлекательности на фоне дворового Элвиса Пресли в глазах подруг. Были и разборки, и драки, где приходилось отбивать свое право доминировать. Евлахич давно понял: все люди волки, нужно жить своими интересами. Но также понимал, что без стаи никуда. Потому выбирал пассий исходя из кода благородства и клал на свое ложе свободных от отношений барышень.

С остальными студентами Бауэр был не знаком. Но все они так или иначе подходили под кодификацию студентов общежития: бати, шалашовки, заводилы, пионеры.

Двери в общежитие традиционно закрыты с одиннадцати ночи до шести утра. По мнению администрации, студент должен только учиться. А для этого ему нужен здоровый сон и режим. Но как быть, если твой режим отличается от режима администрации? Ничего, можно спать когда хочешь и жить как вздумается, если с тобой Евлахич. Два слова хмурому охраннику, которого заставили проснуться и отворить двери во дворец веселья и жаждущих принцесс, и студенты спокойно проникают внутрь.

Поднялись на нужный этаж резво. Вообще, когда пьян, отчего-то все происходит очень быстро, если не мимолетно. Быстро наступает утро, расстояние преодолевается моментально и без усилий. Единственное, что не отступает быстро, так это вертолеты, кружащие тебя на своих алкогольных лопастях.

Тишину коридоров сотрясал шум, звонкий девичий смех, грохот хлопающих дверей.

– Добро пожаловать в мои палаты! – открывая дверь, шумно сообщил Бауэр студентам.

Блоки в общежитии Московского Гуманитарного Университета Врубеля были либо восемь квадратных метров, либо двенадцать. По регламенту положено заселять либо по два, либо по три студента в один блок. Но в своем блоке Бауэр жил один. Это придавало его образу еще больше таинственности.