Точно молния пронзила Гарри, он стоял пораженный, с застывшим в горле рыком, со сжавшимися ладонями в кулаки, с раздутыми в злости ноздрями и сведенными к переносице бровям. Он не сводил тяжелого взгляда с приближающихся фигур, что переплелись руками, шли в унисон, плавно, размеренно, будто испытывая его выдержку. Во всем существе Николаса ощущались напряжение, грусть, принятие ситуации, желание занять место у Алтаря, благодарность за доверие. Он прибыл во Францию ранним утром, провел несколько часов с Андре, который с открытым сердцем шел на контакт, радуясь скорой встрече, долгожданным родительским объятиям и мерным рассказам о стране, что была когда-то родиной. Позже скованно и в какой-то мере нерешительно разговаривал с Луи, отводя взгляда от его острых ключиц и плеч, открытых в домашнем платье, убивая в себе воспоминания о тех днях, когда мог с легкостью прикоснуться, поцеловать. Они не смогли стать прежними и теперь шли, впервые дотронувшись друг до друга, что убивало Гарри, который всецело ощущал это напряжение, готовое перерасти в сексуальное. Он останавливал себя с колоссальным трудом, чувствуя, как капелька пота стекает по виску, как мышцы челюсти двигаются в бешенстве, закипает кровь в венах — ничего из этого он не ожидал, не был готов к подобной реакции на выбор Луи, понимая, что Николас никогда не останется в прошлом, следуя рядом густой тенью, крестным отцом его ребенка, ставшим первым, кто взял мальчика на руки и нарек именем.

— Месье Стайлс, — Король пронзил своим уверенным взглядом, не уступая в уровне бешенства, подкрепленным смирением. Двое настоящих Альф, сущность которых не позволяла им подчиняться и уступать, сейчас соревновались ментально, выбрасывая волны агрессии, один, охраняя свою территорию, второй, намекая на то, что все в этом мире принадлежит ему.

— Ваше Величество, — сквозь зубы прошипел Гарри, буквально выдергивая тихого Омегу из чужих рук, еще больше вскипая от услышанного приглушенного смешка — цель Луи была достигнута.

Несмотря на резкие быстрые действия мужчины, Николас повернулся к Луи и в последний раз сжал его кисти, прикрыв глаза и глубоко вдохнув, он будто прощался, шепча слова, которые были слышны только Омеге, отчего Гарри сгорал в своей слепой ревности, впервые проявившейся буквально за пару минут до Венчания. Он незаметно сморгнул и прошел вглубь зала, игнорируя отведенное ему место в одном из первых рядов, где в ожидании застыли разномастные фигуры приглашенных гостей, дорогих сердцу и положению в обществе.

Священник начал читать отрывки из Библии, молитвы, наставления, завораживая своим голосом, придавая атмосфере ощущение таинства, загадочности. Тишина, воцарившаяся в зале, только усиливала ощущение нереальности, дрожащие плечи Луи и его судорожное дыхание заметно успокоились, стоило только руке Альфы опуститься на хрупкую талию, чуть сдавить ее в жесте поддержки, нарушая правила церемонии. Они стояли непозволительно близко, сросшись, будто одно целое, продолжая линии друг друга, вдыхая одновременно, глубоко, предвкушая вот-вот случившееся. Оба вспоминали тот первый раз, когда стояли у Алтаря Собора Парижской Богоматери, когда истерзанное гоном Альфы тело Луи было покрыто синяками и его спермой, прикрытое непроглядно черным платьем, усыпанным бриллиантами в тон. Тогда никто из них не видел своего будущего, ни Луи, который не мог смириться с выбранной для него жизнью, лишенный всего родителями и чужим мужчиной, не чести, но права выбора, ни Гарри, коривший себя за несдержанность, нерешительность в переломный момент жизни человека, с которым хотел, но не мог быть в силу обстоятельств и своей глупости.

Луи вздрогнул на ставшими строгими и почти суровыми словах, раздавшихся вместе с шуршанием юбок нескольких Омег.

— Знает ли кто-нибудь какие-либо причины, по которым брак может быть невозможен? Если кто-то знает о них — пусть скажет сейчас или в дальнейшем молчит всю оставшуюся жизнь, — оба помнили, как могла бы повернуться их жизнь, скажи Гарри семь лет назад “да”, не послушай он Луи, который отчаянно молчаливо умолял его не говорить ничего, смириться. Сейчас же в зале тучей сгустилось противостояние происходящему, когда каждый имел слово, причину, но не мог сказать, страшась последствий.

Три главных вопроса свободно слетали с уст Священника так же, как и Луи отвечал на них, запнувшись лишь на последнем, когда речь зашла о потомстве. Ладонь невольно скользнула к низу живота, где нежную кожу пересекал шрам, что не затянулся спустя и без нескольких месяцев шесть лет. Он не хотел соглашаться, желая остаться нетронутым, и только сейчас, будто выйдя из забытия, уколовшись шипом розы, кровь с пальчика от которой упала на юбку, точно проклиная, лишая мнимой невинности и пыли, брошенной в глаза под образом драгоценностей, понял, на что шел. Луи не хотел. Он дернулся, остановленный крепкой хваткой на талии, дыханием возле уха, звуком уверенного голоса, который твердил обещания и успокоения.

— Да, — в третий раз ответил Луи, соглашаясь, отдавая свою жизнь в руки мужчины, отца своего ребенка, подписывая себе приговор об отношениях на всю жизнь, совершенно не готовый разделить ее хоть с кем-то, мысленно, неосознанно, прикидывая, как сможет отвертеться от постоянного контакта, уехать в другую страну, купив там домик на полученные с публикаций деньги.

Гарри в свою очередь не сомневался ни секунды, когда отвечал, беря на себя обязательства и ответственность за семью, становясь теперь официальным супругом и отцом.

***

Владислав прибыл позже всех, он, окрыленный, влюбленный, пахнущий терпким ароматом Альфы, буквально вбежал во дворец, нисколько не чувствуя вины за опоздание, на ходу поправляя шелковую рубашку, снимая тонкие перчатки и легкий пиджак. Он не был поражен великолепием убранства, побывав на огромном количестве торжеств в разных странах, привыкнув к изобилию на столах и телах высоких особ, снисходительно одаривая всех коротким приветствием и беглым взглядом, Владислав шел к Луи и Гарри, дабы поздравить их с долгожданным соединением душ.

— Владюся! — Андре бежал сквозь танцующих гостей, расталкивая их на своем пути, счастливый видеть своего давнишнего друга, широко улыбаясь и раскинув руки в стороны. — Ты приехал!

— Разумеется, — мужчина рассмеялся, подхватывая потяжелевшего мальчика, кружа его, прижимая к себе, утопая в крепких объятиях, которые чуть ли не душили, обернувшись вокруг шеи.

— Что… — он замер, отстраняясь и глубоко вдыхая, моментально теряя веселость, меняя ее на нахмуренные бровки и щелочки глаз. — Ты плохо пахнешь!

— Разве? — Омега рассмеялся, опускаясь на корточки, оставаясь с ребенком на одном уровне.

— Да, — буркнул Андре, сжимая кулачки и отстраняясь, — зачем ты пришел?

— Поздравить твоих родителей, мой милый, и проверить, как ты усвоил мое задание.

— Ах! — мальчик прикрыл рот ладошками, вспоминая про невыученное стихотворение и название цифр на русском языке. — Я… мне…

— Я останусь надолго, у тебя еще будет время, — Владислав потрепал ребенка по пружинистым кудряшкам и взял его за руку, направляясь во главу зала, чувствуя волны ревности от маленького Альфы, который с каждым годом все сильнее окутывал его своей несоизмеримой властью, дурманя, заставляя недоуменно смеяться и сводить все к нелепой шутке, вот только Андре не собирался отпускать его даже в момент приветствия друзей.

Луи сменил платье на кофейное, оставаясь таким же недоступным, скрывая и тело, и лицо, переливаясь в свете тысячи свечей граненным алмазом, находясь подле супруга, вторя его движениям, будто потерявшись для мира, ведомый. И даже если он улыбался, Владислав едва видел это, предполагая по голосу, не в силах разглядеть в полумраке за шоколадного цвета вуалью любимую улыбку тонких губ.

— Как я счастлив, Луи’! — он обнимал одной рукой, оставаясь во власти Андре, который оглядывался на отца, не имея права сказать ему и слова против, недовольно пыхтя при виде прикосновений сильных рук к телу, что выгибалось и ластилось, привыкшее к воздействию. — У меня есть для вас подарок, для обоих…